Джозеф Конрад - Сердце тьмы. Повести о приключениях
– Репутация полка не может пострадать от сумасбродной выходки мальчишки-лейтенанта! – строго сказал полковник.
– Нет, конечно, не может, но от злых языков может. Пойдут разговоры о том, что лейтенант четвертого гусарского побоялся встретиться со своим противником и спрятался за своего полковника. А это хуже, чем спрятаться за стог сена… по долгу службы. Я не могу допустить этого, господин полковник.
– Никто не осмелится сказать ничего подобного!.. – свирепо начал полковник, но конец фразы получился у него несколько неуверенным.
Храбрость лейтенанта д’Юбера не подлежала сомнению. Но полковник отлично знал, что храбрость, проявляемая на дуэли, где встречаются один на один, расценивается – правильно или ошибочно – как храбрость совершенно особого рода. И, разумеется, было безусловно необходимо, чтобы офицер его полка обладал и тем и другим родом храбрости и мог бы доказать это, если понадобится.
Полковник выпятил нижнюю губу и уставился куда-то в пространство странно остекленевшим взором. Это было у него выражением недоумения, и такого выражения никто никогда не видел в полку, ибо недоумение есть чувство, несовместимое с рангом полковника кавалерии. Полковник и сам испытывал какое-то неприятное ощущение новизны от этого чувства. Так как у него не было привычки размышлять над чем бы то ни было, что не входило в его служебные интересы, связанные с заботами о вверенных ему людях и лошадях и надлежащем использовании их на поле славы, то все его мозговые усилия свелись к тому, что он мысленно разразился проклятиями.
«Экая чепуха дьявольская! Вот чертовщина!» – думал он.
Лейтенант д’Юбер мучительно кашлянул и слабым голосом добавил:
– Найдется немало злых языков, которые будут говорить, что я увильнул. А я полагаю, вы не сомневаетесь в том, что я не потерплю этого. И тогда может оказаться, что мне придется вести целую дюжину дуэлей вместо этой одной.
Ясная простота этого аргумента дошла до полковника. Он пристально посмотрел на своего подчиненного.
– Сядьте, лейтенант, – ворчливо сказал он. – Черт знает что такое… Сядьте!
– Господин полковник, – снова начал д’Юбер, – я не боюсь злых языков. Есть средство заставить их замолчать. Но не могу же я поступить против своей совести! Я никогда бы не мог примириться с мыслью, что я погубил товарища, офицера. Что бы вы ни предприняли, это непременно пойдет дальше. Расследование не состоялось. Прошу вас, не поднимайте этого снова. Так или иначе, это погубит Феро.
– Как! Что вы говорите? Он так гнусно себя вел?
– Да, достаточно гнусно, – прошептал лейтенант д’Юбер. Но, будучи еще очень слабым, он почувствовал, что вот-вот расплачется.
Так как другой офицер был не из его полка, полковник без труда поверил лейтенанту д’Юберу. Он зашагал взад и вперед по комнате. Он был хороший командир и истинно сердечный человек, но у него были и другие человеческие свойства, и они тут же обнаружились, ибо он не был способен к притворству.
– Черт знает, что за чепуха, лейтенант! – простодушно воскликнул он. – Я же ведь сказал всем о своем намерении докопаться до сути этого дела. А слово полковника, вы сами понимаете, это что-нибудь… Н-да…
– Умоляю вас, господин полковник, – горячо заговорил лейтенант д’Юбер, – поверьте мне! Клянусь вам честью, мне не оставалось ничего другого. У меня не было выбора: как человек и как офицер я не мог поступить иначе, не уронив своего достоинства… И в конце концов, господин полковник, это и есть самая суть дела. Вот теперь вы все знаете. Остальное – просто подробности.
Полковник хотел было что-то возразить, но удержался. Репутация лейтенанта д’Юбера как человека здравомыслящего и уравновешенного говорила в его пользу. Ясная голова, горячее сердце, открытая, чистая душа, всегда со всеми корректен – как ему не поверить? Полковник мужественно подавил чувство нестерпимого любопытства.
– Гм… Так вы утверждаете… как это вы сказали?.. Как человек и как офицер не могли поступить иначе? Так?
– Как офицер – да, и офицер четвертого гусарского, – горячо продолжал лейтенант д’Юбер. – Ничего другого мне не оставалось. И в этом и есть вся суть дела, господин полковник.
– Н-да… Но все-таки мне непонятно. Как это, своему полковнику… Ведь это все равно что отцу родному! Черт побери!
Лейтенант д’Юбер слишком рано поднялся с постели. С чувством унижения и отчаяния он обнаружил свою физическую слабость. Но какое-то болезненное упрямство нашло на него, и в то же время, весь сгорая от стыда, он не мог удержать навертывающиеся на глаза слезы. Это было слишком для его нервов. Слеза покатилась по впалой, бледной щеке лейтенанта д’Юбера.
Полковник поспешно повернулся к нему спиной. В комнате наступила мертвая тишина.
– Какая-нибудь дурацкая ссора из-за женщины? Так или нет?
И с этими словами командир круто повернулся в надежде поймать истину на лету. Ибо истина – не прекрасное созданье, живущее на дне колодца, а пугливая птичка, которую можно поймать только хитростью. Это была последняя попытка полковника проявить дипломатию. Он увидел эту истину безошибочно по тому жесту, каким лейтенант д’Юбер, подняв глаза к небу, вскинул свои исхудалые руки в явном протесте.
– Не ссора из-за женщины? А? – ворчливо спросил полковник, глядя на него в упор. – Я не спрашиваю вас, кто и где, я только хочу знать, не замешана ли тут женщина.
Лейтенант д’Юбер опустил руки, и его слабый голос жалобно дрогнул.
– Ничего похожего, господин полковник!
– Честное слово? – продолжал допытываться старый воин.
– Честное слово офицера.
– Хорошо, – сказал полковник задумчиво и прикусил губу.
Доводы лейтенанта д’Юбера и невольное расположение, которое он внушал к себе, убедили его. Однако, с другой стороны, получалось в высшей степени неудобно, что его вмешательство, из которого он не делал тайны, не привело ни к каким очевидным результатам. Он задержал лейтенанта д’Юбера еще на несколько минут и ласково отпустил его.
– Полежите еще несколько дней в постели, лейтенант. С чего это наш доктор поторопился выпустить вас?
Выйдя из квартиры полковника, лейтенант д’Юбер ничего не сказал товарищу, который ожидал его на улице, чтобы отвести домой. Он никому ничего не сказал. Лейтенант д’Юбер не считал нужным пускаться в откровенности. Но вечером этого же дня полковник, прогуливаясь со своим помощником под вязами возле своего дома, разомкнул уста.
– Я докопался, в чем тут дело, – сказал он.
Подполковник, сухой, загорелый человек с коротко подстриженными баками, навострил уши, но не позволил себе обнаружить ни малейшего признака любопытства.
– Это не шутка, – загадочно произнес полковник.
Собеседник выдержал довольно долгую паузу и наконец вымолвил:
– Вот как!
– Да, не шутка, – повторил полковник, глядя прямо перед собой. – Тем не менее я запретил д’Юберу вызывать этого Феро или принимать от него вызов в течение года.
Он придумал это запрещение, чтобы спасти престиж, который надлежит иметь полковнику. Таким образом, на эту страшную тайну непримиримой вражды была наложена официальная печать. Лейтенант д’Юбер своим невозмутимым молчанием пресекал все попытки проникнуть в истину. Лейтенант Феро сначала несколько беспокоился втайне, но, по мере того как шло время, он снова обрел всю свою самоуверенность. Он прикрывал свое неведение, когда его спрашивали, что означает это перемирие, язвительными усмешками, словно посмеиваясь про себя над чем-то, что было известно только ему одному. «Ну, что же вы думаете делать?» – спрашивали его приятели. Он ограничивался ответом: «Поживем – увидим». И в тоне его слышалось нечто угрожающее. И все восхищались его скрытностью.
Срок перемирия еще не истек, когда лейтенант д’Юбер был назначен командиром эскадрона. Повышение было вполне заслуженно, но, по-видимому, никто этого как-то не ожидал. Когда лейтенант Феро услышал эту новость в офицерском собрании, он пробормотал, стиснув зубы: «Ах, вот как!» Затем тут же снял свою саблю, которая висела на гвозде около двери, пристегнул ее не спеша и, не сказав ни слова, покинул компанию. Мерно шагая, он направился домой. Придя к себе, он выбил огонь из кремня и зажег свечу. Потом схватил попавшийся под руку бокал и с яростью швырнул об пол. Теперь, когда лейтенант д’Юбер был старше его чином, не могло быть и речи о дуэли. Никто из них не мог ни послать, ни принять вызов, ибо это грозило им военно-полевым судом. Нечего было и думать об этом. Но лейтенант Феро, давно уже, в сущности, не испытывавший желания драться с лейтенантом д’Юбером, теперь вдруг снова впал в бешенство от этой постоянной несправедливости судьбы. «Он что думает, что ему удастся отделаться таким способом? – возмущался он про себя, усматривая в этом повышении интригу, заговор, трусливую увертку. – Этот полковник знает, что он делает. Он поторопился продвинуть своего любимчика. Какая гнусность, когда человек старается уйти от ответа за свои поступки таким нечестным, низким способом!»
