Джон Голсуорси - Через реку

— Очень хорошо! Когда же вы снова увиделись с соответчиком?

— Следующие два вечера он приходил на квартиру, которую я сняла, но ещё не отделала, и помогал мне красить стены.

— Вот как! Довольно странная причина визита, не правда ли?

— Может быть. Но у меня не было денег, а он на Цейлоне сам красил свои бунгало.

— Понятно: обыкновенная дружеская услуга с его стороны. И в течение тех часов, что вы провели вместе, между вами не возникло никакой интимной близости?

— Между нами её никогда не возникало.

— В котором часу он уходил?

— Оба раза мы уходили вместе около девяти часов, чтобы где-нибудь поесть.

— А после еды?

— Я шла ночевать к тётке.

— Никуда не заходя предварительно?

— Никуда.

— Очень хорошо! Встречались ли вы ещё с вашим мужем до его отъезда на Цейлон?

— Да, дважды.

— Где в первый раз?

— У меня на квартире, после того как я уже переехала.

— Вы сказали мужу, что стены вам помогал красить соответчик?

— Нет.

— Почему?

— А зачем? Я вообще ничего ему не сказала, кроме того, что не вернусь. Я считала, что наша жизнь с ним кончена.

— Он и в этот раз просил вас вернуться?

— Да.

— И вы отказались?

— Да.

— В поносных выражениях?

— Простите, не понимаю.

— Грубо?

— Нет, решительно.

— Дал вам муж повод предполагать, что хочет развестись с вами?

— Нет. Но я не знала его истинных намерений.

— И сами, очевидно, не открыли ему своих?

— По возможности старалась не открывать.

— Встреча была бурная?

Динни затаила дыхание. Разогревшиеся щеки Клер разом побледнели, лицо увяло и осунулось.

— Нет, тяжёлая и горькая. Я не хотела его видеть.

— Вы слышали, как ваш защитник утверждал, что вы своим отъездом с Цейлона уязвили гордость вашего мужа и что он якобы решил развестись с вами при первом же удобном случае. У вас тоже создалось такое впечатление?

— У меня не создалось и сейчас нет никакого впечатления. Впрочем, такая возможность не исключена. Я не претендую на умение читать его мысли.

— Хотя прожили с ним без малого полтора года?

— Да.

— Во всяком случае, вы и на этот раз наотрез отказались вернуться?

— Да, наотрез.

— Как по-вашему, он был искренен, когда просил вас вернуться?

— В тот момент — да.

— У вас была ещё одна встреча до его отъезда?

— Да, но минутная и не наедине.

— Кто при ней присутствовал?

— Мой отец.

— Муж опять просил вас вернуться?

— Да.

— И вы отказались?

— Да.

— А после этого, перед самым отъездом из Лондона, он прислал вам записку и вновь просил вас изменить решение и уехать с ним?

— Да.

— И вы не согласились?

— Нет.

— Теперь напомню вам такую дату, как… э-э… третье января.

Динни облегчённо вздохнула.

— …то есть день, когда вы провели с соответчиком время с пяти часов вечера почти до двенадцати ночи. Вы признаете этот факт?

— Да, признаю.

— И никакой интимности?

— Никакой, если не считать того, что, придя в пять часов к чаю, он поцеловал меня в щёку, так как мы не виделись почти три недели.

— Вот как! Опять в щёку? Только в щёку?

— К сожалению, да.

— Не сомневаюсь, что он сожалел об этом.

— Вероятно.

— И после такой разлуки вы истратили первые полчаса на чаепитие?

— Да.

— Если не ошибаюсь, вы снимаете квартиру в бывших конюшнях — комната внизу, лестница и ещё одна комната наверху, где вы спите?

— Да.

— И ванная, так? Вы, наверное, не только пили чай, но и беседовали?

— Да.

— Где?

— В нижней комнате.

— А затем, продолжая беседовать, вы отправились в Темпль, затем зашли в кино, пообедали в ресторане, опять-таки продолжая беседовать; наконец взяли такси и, беседуя, поехали к вам на квартиру, так?

— Совершенно точно.

— Где вы решили, что, проведя с соответчиком почти шесть часов, вы ему сказали ещё далеко не все и вам необходимо пригласить его к себе? Он зашёл к вам?

— Да.

— А ведь был уже двенадцатый час, верно?

— По-моему, самое начало.

— И долго он у вас пробыл?

— Примерно полчаса.

— Никакой интимности?

— Никакой.

— Глоток вина, пара сигарет, ещё немножко разговоров — и все?

— Именно.

— О чём же вы столько часов подряд беседовали с молодым человеком, которому позволялось целовать вас в щёку?

— О чём вообще люди разговаривают?

— Прошу отвечать прямо на вопрос.

— Обо всём сразу и ни о чём в частности.

— Поточнее, пожалуйста.

— О лошадях, кинофильмах, моих родных, его родных, театре… да я уж и не помню.

— Тщательно обходя любовную тему?

— Да.

— От начала до конца сугубо платонически?

— Увы, да.

— Оставьте, леди Корвен! Неужели вы надеетесь убедить нас, что этот молодой человек, который, как вы сами признали, влюблён в вас и который не виделся с вами почти три недели, ни разу за долгие часы не намекнул вам на свои чувства?

— Кажется, он раза два сказал, что любит меня, но вообще-то он идеально держал своё обещание.

— Какое?

— Не добиваться от меня любви. Любить — не преступление, а только несчастье.

— Вы говорите с таким чувством на основании личного опыта?

Клер промолчала.

— Вы серьёзно заявляете, что не были влюблены раньше и не влюблены сейчас в этого молодого человека?

— Он мне очень нравится, но не в вашем смысле слова.

В Динни вспыхнула острая жалость к Тони Круму, который должен всё это выслушивать. Щеки у неё запылали, её синие глаза впились в судью. Тот как раз кончил записывать ответ Клер, и Динни вдруг заметила, что он зевает. Он зевнул по-старчески — так долго, что казалось, рот его никогда не закроется. Настроение девушки разом изменилось: она преисполнилась странного сострадания. Ему ведь тоже приходится целыми днями выслушивать нескончаемые нападки одной стороны на другую и смягчать их!

— Вы слышали, как сыскной агент показал здесь, что после вашего с соответчиком возвращения из ресторана у вас горел свет в верхней комнате. Что вы на это скажете?

— Видимо, так и было. Мы там сидели.

— Почему там, а не внизу?

— Потому что там теплей и уютней.

— Это ваша спальня?

— Нет, гостиная. Спальни у меня нет. Я сплю на кушетке.

— Понятно. Словом, вы пробыли там с соответчиком от начала двенадцатого почти до полуночи?

— Да.

— И вы не усматриваете в этом ничего плохого?

— Нет, не усматриваю, но это, разумеется, чрезвычайно неблагоразумно.

— То есть вы не поступили бы так, если бы знали, что за вами следят. Вы это имеете в виду?

— Да, конечно.

— Почему вы сняли именно эту квартиру?

— Из-за дешевизны.

— А ведь она неудобна, правда? Ни спальни, ни людской, ни швейцара?

— Все это роскошь, которую нужно оплачивать.

— Вы хотите сказать, что сняли эту квартиру именно из-за отсутствия в ней указанных помещений?

— Именно. Я еле свожу концы с концами.

— И мысль о соответчике никак не повлияла на ваш выбор?

— Никак.

— И вы даже не подумали при этом о нём?

— Милорд, я уже ответила.

— Я думаю, она уже ответила, мистер Броу.

— В дальнейшем вы постоянно виделись с соответчиком?

— Нет, от случая к случаю. Он жил не в Лондоне.

— Понятно. Но приезжал повидать вас?

— Мы всегда виделись, когда он приезжал. Он бывал в городе раза два в неделю.

— Чем вы занимались, когда виделись?

— Шли в картинную галерею или в кино, один раз были в театре. Обедали обычно вместе.

— Вы замечали, что за вами следят?

— Нет.

— Он заходил к вам домой?

— До третьего февраля — нет.

— Да, я имел в виду именно эту дату.

— Я так и думала.

— Вы так и думали? Значит, этот день и эта ночь навсегда остались в вашей памяти?

— Я прекрасно их помню.

— Мой коллега детально допросил вас о событиях дня, который, если не считать часов, затраченных на осмотр Оксфорда, был целиком проведён вами в машине. Это так?

— Да, так.

— Автомобиль был двухместный, милорд, — так называемый «малютка».

Судья пошевелился.

— Я не ездил в «малютке», мистер Броу, но знаю, что это такое.

— Вместительная, удобная и небольшая машина?

— Совершенно верно.

— И, кажется, закрытая?

— Да. Верх не опускается.

— Вёл мистер Крум, а вы сидели рядом?

— Да.

— Вы сказали, что на обратном пути из Оксфорда у вас отказали фары. Это случилось около половины одиннадцатого в лесу, не доезжая мили четыре до Хенли?

— Да.

— Авария?

— Разумеется.

— Вы осмотрели аккумулятор?

— Нет.

— Вам известно, когда аккумулятор в последний раз перед этим был в зарядке?

— Нет.

— Вы заглянули в него после перезарядки?