Николай Чебаевский - Если любишь
В первую же свободную смену он снял головку блока, подогнал, наложил на щель металлическую накладку. При помощи ручной дрели и метчика высверлил отверстия, нарезал резьбу и, подложив под накладку картонку, пропитанную суриком, привинтил ее медными шурупчиками. Ремонт, с точки зрения заводской технологии, не очень качественный, но практикой проверенный. Во всяком случае, вода из рубашки охлаждения больше не вытекала.
А генератора нет — пока обойдется и без него. Будет заводить вручную, к свечам ток станет поступать от батареи. Бензонасоса раздобыть не удалось — тоже не беда. Можно бак поднять повыше, в угол кузова, тогда горючее пойдет самотеком.
Так Максим и сделал. Конечно, он знал, что заряда аккумуляторной батареи хватит для пробега всего километров 400–500. Но это же немало! Приблизительно подсчитал, сколько рейсов за день надо сделать от тока до комбайна и обратно и какое из этого сложится расстояние, и вышло — грузовик на одной батарее может работать почти неделю. Если же раздобыть вторую батарею, тогда нечего горевать! Одна будет стоять на электростанции на зарядке, вторая — на грузовике. Через неделю переменил их — и езди опять. А батарею он найдет. Конечно, придется ездить только днем, фары включать нельзя, иначе аккумулятор живо разрядится. Но и так подмога большая.
Насвистывая самый веселый мотив из всех, какие он знал, Максим перед «генеральным» выездом занялся техуходом. Он лежал под машиной и шприцевал рулевые тяги, когда вдруг кто-то потянул у него с ноги сапог.
— Эй, не балуй! — крикнул парень, еще не видя, кто там озорует.
— Ух, какой сердитый стал! — отозвался знакомый девичий голос.
«Алка! Откуда она взялась?» Максим непроизвольным движением вытащил из кармана носовой платок, быстро стер пыль с лица, заправил в брюки выбившуюся рубашку. И рассердился на себя: что это он прихорашивается? Алка же, присев на корточки, старалась заглянуть ему в глаза и, будто подслушав его мысли, объяснила:
— Не стала я жить в городе. Как узнала, что ты на уборку подался домой, так и полетела следом. Тянет меня за тобой, как нитку за иголкой.
Говорила Алка шутливо, но смотрела так страстно, что, когда взгляд ее встретился со взглядом парня, тому сделалось душно.
— Фу ты! Сентябрь, а жарища, как в июле! Дышать нечем, — пробормотал он, все еще не вылезая из-под машины.
— Забрался в такую теснотищу, ясно, будет душно. Ветерка-то сегодня никакого, — притворно посочувствовала Алка.
Максим понял: надо вылазить, от Алки под машиной не спастись.
— Ну, здравствуй, чумазый-ненаглядный, — протянула она руку, когда он выбрался.
Следовало, наверное, ответить Алке так же шутливо, беспечно, будто ничего он не замечает, принимает все за балагурство. Может быть, простительно было и нагрубить, потребовать напрямик: «Отстань, отвяжись, надоела ты мне». Но Алка стояла перед ним в беленькой просвечивающей кофточке, в кремовой юбке — вся такая чистая, свежая, румяная, на загляденье красивая, что не поворачивался язык сказать это.
— Брось дурить, — попросил Максим.
Алка рассмеялась счастливо.
— Слушай… — Она на мгновение споткнулась на слове: хотела, видно, назвать его Орешком, да спохватилась, что это не к месту и не вовремя. — Слушай, Максим, что ты тут делаешь?
— Видишь, шприцую.
— А зачем?
— Как зачем? Любая машина смазывается перед работой.
— Перед работой? На этой колымаге разве можно работать?
— Еще как! Буду зерно возить от комбайна.
Алка мало понимала в машинах (что в школе по нужде учила, то давно уже забыла), но грузовик этот выглядел таким побитым, обшарпанным, что не требовалось больших познаний для определения: никуда он не годится, кроме как на утиль. Когда же Алка прошлась вокруг грузовика (конечно, не без умысла, а чтобы показать Максиму, какими стройными стали ее ноги в новых туфельках, на каблучках-гвоздиках), когда увидела в отражателе фары обмылок, который Максим забыл выбросить, когда разглядела, что из щелей кузова лезет зеленая травка-муравка, она громко захохотала.
— Ой, уморил! Выдумал же — возить зерно. А машина слепая, травой даже обросла, как земляная крыша на бане.
— Пусть слепая, пусть обросла! — с обидой, точно смеялись над ним самим, сказал Максим. — А работать будет, да еще как! — Он вставил в гнездо заводную ручку, рывком крутнул. — Слышишь? Поет!
Еще бы не слышать! Мотор работал ритмично, напевно. Старый разбитый грузовик вдруг помолодел. Он мелко вздрагивал, будто от нетерпения поскорее выбежать на дорогу, помчаться вперед, распустив за собой густой шлейф пыли.
— Так ты уже наладил его?
— Хочешь прокатиться — пожалуйста! — не без гордости предложил Максим.
Он уселся за руль, распахнул перед Алкой правую дверцу. Алка подозрительно глянула на засаленное дерматиновое сиденье, потом на свою кремовую, тщательно выглаженную юбочку и с отчаянной решимостью вскочила в кабину.
Парень дал победный сигнал, и грузовик, осторожно миновав ворота, шустро покатил по улице. Навстречу попался директор школы. У него заметно округлились глаза. «Вот так штука, добился-таки своего!» — без слов говорило его лицо.
Максим мог торжествовать. Но не долго чувствовал он себя волшебником, сотворившим чудо. Нет, грузовик не подвел. Он по-прежнему проворно бежал по полевой дороге. Затенила парню радость Алка.
— А обмылок-то так в фаре и остался, — вдруг со смехом вспомнила она. — Вот умора-то. Люди поглядят: автомашина-умывальник!..
Максим резко затормозил. Вылез, выбросил из отражателя злополучный обмылок. Снова сел за руль, но уже в другом настроении. Был растерян, на Алку старался не глядеть.
— Расстроился, да? — защебетала Алка. — Я же не хотела тебя обидеть. Так, посмеялась…
— Не на что обижаться. Сам знаю — не для парадных выездов эта машина.
— Значит, не обиделся? А чего такой хмурый?
«Да из-за тебя! — подмывало Максима сказать. — Потому, что ты увязалась!» Но сказать так значило возвести на Алку поклеп. Конечно, она появилась на школьном дворе не случайно и нарядилась так не зря. Но прокатиться-то он пригласил ее сам. Значит, сам во всем и виноват! «Похвастаться захотел! — корил себя Максим. — А теперь что делать, куда ехать?.. К комбайну? Там сразу насторожатся: Алку зачем привез, да еще так разодетую? Обратно поскорей вернуться? За кого его тогда Алка посчитает? Вот, скажет, трус, позвал прокатиться, а за деревней назад повернул!..»
Алка ждала ответа, неотрывно смотрела на него, и он сказал первое, что пришло на ум:
— Будешь хмурый, если спать приходится два-три часа в сутки.
Это походило на правду: Алка давно уже приметила, что Максим осунулся, что веки его воспалены. Только обмануть ее не удалось. Она сразу догадалась об истинной причине столь крутой перемены в настроении парня. Однако ей представлялось невыгодным настораживать Максима, и она не показала своей сообразительности. Наоборот, посочувствовала:
— Да-а, достается механизаторам в уборку, как никому. — И, чтобы он не подумал, будто она так вот и станет все время красоваться в праздничных нарядах, когда люди трудятся почти без сна, поспешно добавила: — Я тоже завтра попрошусь на чей-нибудь комбайн, соломокопнильщицей.
А через минуту она совсем рассеяла ту тревогу, что владела парнем.
— Остановись, пожалуйста, на своротке, — попросила она.
— Зачем? — удивился Максим.
— Я выйду. Мне надо побывать у дедушки на пасеке, — сказала Алка самым естественным голосом. — Спасибо за то, что подвез. — Она вылезла, сверкнула белозубой улыбкой, помахала на прощание рукой. И пошла по тропке в сторону от дороги, приметно покачиваясь на каблучках-гвоздиках.
Максим не сразу тронулся с места. «А ведь неплохая она девчонка», — думал он, провожая ее взглядом.
Знал бы он, какой «номер» выкинет Алка всего полчаса спустя!
На пасеку Алке идти было вовсе незачем. Дед у нее, правда, работал пасечником и жил одиноко в домике возле березового колка, куда вела тропинка, возле которой попросила она остановить машину. Но внучка не больно любила навещать старика. На пасеке ей казалось нестерпимо скучно, а от деда было трудно вырваться сразу. «Погости хоть денечек! Поешь вволю медку!» — упрашивал он обычно. Много ли этого меду можно съесть? Сто граммов — больше ни за что не надо. Меду и дома хватает, у отца пять ульев в палисаднике.
Едва грузовик Максима скрылся из виду, Алка вернулась на дорогу и стала поджидать, не заберет ли ее кто-нибудь обратно в Дымелку. Она решила отыскать бригадира или его помощника и добиться, чтобы ее поставили соломокопнильщицей на комбайн Орехова.
Вскоре на дороге показался крытый брезентом «газик» с лаконичной надписью по борту: «Кино». Алка подняла руку, «газик» притормозил.
— Не в Дымелку едете?
