Вирджиния Вулф - Годы
— А платье такое прелестное, — сказала леди Маргарет, перебирая между большим и указательным пальцами складки золотого атласа.
— Вам нравится? — спросила молодая женщина.
— Просто прелесть! Я любуюсь на него весь вечер! — вступила миссис Трейер, женщина восточной внешности, у которой из прически торчало перо, гармонировавшее с ее еврейским носом.
Китти смотрела на почитательниц прелестного платья и думала: вот Элинор умеет избегать этого. Она отказалась от приглашения на ужин. Китти было досадно.
— Скажите, — перебила ее мысли леди Синтия, — кто это сидел рядом со мной? У вас в доме всегда встречаешь таких интересных людей.
— Кто сидел с вами рядом? — Китти на секунду задумалась. — Тони Эштон.
— Тот, что читал лекции по французской поэзии в Мортимер-Хаузе? — вклинилась миссис Эйзлэби. — Я мечтала на них пойти. Говорят, удивительно интересно.
— Милдред ходила, — сказала миссис Трейер.
— Почему мы все стоим? — сказала Китти. Она сделала движение руками в сторону кресел. Она имела обыкновение производить такие жесты столь внезапно, что ее за глаза прозвали «гренадером».
Все разошлись в разные стороны, а сама Китти, проследив, как распределились пары, села рядом со своей старой тетушкой Уорбертон, которая была водружена в огромное кресло.
— Расскажи мне о моем дорогом крестнике, — попросила старуха. Она имела в виду среднего сына Китти, который служил во флоте и сейчас находился на Мальте.
— Он на Мальте… — начала Китти.
Она устроилась на низком стульчике и стала отвечать на вопросы. Но жар от камина был слишком силен для миссис Уорбертон. Она подняла свою узловатую старую руку.
— Пристли хочет зажарить нас, — сказала Китти.
Она встала и подошла к окну. Дамы улыбались, пока она шла через комнату и поднимала фрамугу. Раздвинув занавески, она мельком взглянула на площадь за окном. На мостовой тени от листьев смешивались с фонарным светом в пеструю сетку; всегдашний полицейский балансировал на своем посту; всегдашние мужчины и женщины, с высоты казавшиеся коротышками, спешили вдоль тротуарных ограждений. Утром, чистя зубы, Китти видела их так же спешащими, но в другую сторону. Затем она вернулась и села на низкий стульчик рядом с тетушкой Уорбертон. Старая жизнелюбка была по-своему искренна.
— А рыжий хулиган, которого я обожаю? — спросила она. Мальчик, учившийся в Итоне, был ее любимцем.
— Он набедокурил, — сказала Китти. — Его высекли. — Она улыбнулась. Он был и ее любимцем.
Старуха ухмыльнулась. Она питала слабость к мальчикам, которые бедокурят. У нее было желтое клиновидное лицо с редкими волосками на подбородке. Ей было за восемьдесят, но сидела она будто в седле охотничьей лошади, подумала Китти, глядя на ее руки. Они были грубые, с утолщенными суставами; красные и белые искры играли на ее перстнях, когда она шевелила пальцами.
— Ну, а вы, моя дорогая, — спросила она, пронизывающе глядя на Китти из-под кустистых бровей, — как всегда, в делах?
— Да. Как обычно, — сказала Китти, избегая проницательных старых глаз, поскольку она втайне поделывала и то, что вон те дамы не одобрили бы.
Дамы болтали между собой. Хотя беседа звучала оживленно, для слуха Китти она была лишена сути. Дамы просто перебрасывались словами, точно воланом при игре в бадминтон, чтобы лишь скоротать время до того момента, когда откроется дверь и войдут мужчины. Тогда они умолкнут. Сейчас же они обсуждали дополнительные выборы. Китти слышала, как леди Маргарет рассказала историю, которая, вероятно, была грубовата — в духе восемнадцатого века, — судя по тому, как она понизила голос.
— …перевернул ее и отшлепал, — донеслось до Китти. Последовал смех, похожий на щебет.
— Я так рада, что он попал в парламент, несмотря на них, — сказала миссис Трейер. Все говорили вполголоса.
— Я надоедливая старуха, — сказала тетушка Уорбертон, прикоснувшись узловатой рукой к плечу Китти. — Но теперь я попрошу вас закрыть это окно. — Сквозняк добрался до ее ревматического сустава.
Китти направилась к окну. «Будь прокляты эти женщины!» — сказала она про себя. Она взяла длинный шест с клювом на конце, стоявший у окна, и ткнула им в створку. Но окно заклинило. Китти хотелось бы сорвать с них наряды, драгоценности, интриги, сплетни. Окно захлопнулось. Энн стояла в сторонке, ей было не с кем говорить.
— Идите, побеседуйте с нами, Энн, — сказала Китти, подзывая ее рукой. Энн придвинула низкую скамеечку и села у ног тетушки Уорбертон. Последовала пауза. Престарелая миссис Уорбертон не любила юных девиц; однако у них были общие родственники.
— Где сейчас Тимми, Энн? — спросила она.
— В Хэрроу, — сказала Энн.
— Ах да, ваших всегда отдавали в Хэрроу, — сказала тетушка. Затем старуха, демонстрируя благородные манеры, заменявшие человеческую теплоту, польстила девушке, сравнив ее с ее бабкой, известной красавицей.
— Мне так жаль, что я не знала ее! — воскликнула Энн. — Расскажите — какая она была?
Старая дама начала отбирать воспоминания, создавая именно корпус избранного, текст со звездочками на месте пропусков, потому что полностью он едва ли предназначался для ушей девушки в белом атласе. Мысли Китти потекли в другом направлении. Если Чарльз надолго задержится внизу, думала она, глядя на настенные часы, то она опоздает на поезд. Можно ли доверить Пристли несколько слов, которые следует шепнуть ему на ухо? Она даст им еще десять минут. Китти вновь повернулась к тетушке Уорбертон.
— Наверное, она была чудесная! — говорила Энн. Она сидела, обхватив руками колени и глядя в глаза бородатой старой вдовы. На мгновение Китти почувствовала жалость. Ее лицо станет таким же, как у них, подумала она, посмотрев на группу людей в другом конце комнаты. Их лица выглядели утомленно, тревожно, их руки постоянно двигались. И все же это смелые люди, и великодушные. Они дают не меньше, чем берут. Какое право имеет Элинор презирать их? Разве она больше сделала в жизни, чем Маргарет Мэррабл? Или я? — думала Китти. Или я… Кто прав? Кто заблуждается?.. Но тут пришло спасение — открылась дверь.
Вошли мужчины. Они появились как бы нехотя, весьма неторопливо, словно только что прекратили разговор, вынужденные взять курс на гостиную. Они слегка раскраснелись и еще посмеивались — видимо, беседа прервалась на середине. Они вошли вереницей, и благородного вида старик прошествовал через комнату, похожий на корабль, входящий в порт, и все дамы зашевелились на своих местах. Игра закончилась, волан и ракетки были отложены в сторону. Они похожи на чаек, высмотревших рыбу, думала Китти. Кто-то вспорхнул, кто-то хлопал крыльями. Величественный мужчина медленно опустился в кресло рядом со своей старой знакомой леди Уорбертон. Он сцепил пальцы и начал: «Итак…» — будто собирался продолжить беседу, прерванную накануне. Да, подумала Китти, в этой престарелой паре что-то есть такое — человечное? устоявшееся? — она не могла найти нужного слова — как будто они вели свой разговор последние пятьдесят лет… Все увлеченно разговаривали. У них была важная задача: добавить очередную фразу к повествованию, которое должно было вот-вот закончиться, или находилось в середине, или только собиралось начаться.
Однако Тони Эштон стоял в одиночестве, не имея возможности прибавить к этому повествованию ни слова. Поэтому Китти подошла к нему.
— Вы давно видели Эдварда? — спросил он ее, как обычно.
— Нет, сегодня, — сказала Китти. — Я обедала с ним. Мы погуляли в парке… — Она замолчала. Они гуляли в парке. Там пел дрозд, и они остановились послушать. «Умный дрозд поет свою песню дважды…» — сказал он. «Правда?» — невинно спросила она. А это была цитата[56].
Она почувствовала себя глупой. Оксфорд всегда заставлял ее чувствовать себя глупой. Она питала к Оксфорду неприязнь, однако Эдварда уважала, и Тони тоже, подумала она, глядя на него. На вид — сноб, внутри — ученый… У них есть принципы… Впрочем, пора было вернуться к настоящему.
Она хотела поговорить с какой-нибудь умной женщиной — миссис Эйзлэби или Маргарет Мэррабл. Но обе были заняты, обе весьма энергично нанизывали фразы. Повисла пауза. Я плохая хозяйка, подумала Китти. Такие запинки происходили на ее приемах всегда. Так, Энн. Ее сейчас займет знакомый ей молодой человек. Однако Китти подозвала ее. Энн подошла — сразу же и покорно.
— Идемте, я вас представлю мистеру Эштону, сказала Китти. — Он читал лекции в Мортимер-Хаузе, — объяснила она. — Лекции о…. — Она заколебалась.
— О Малларме, — сказал Тони, издав скрипучий звук, как будто ему сдавили горло.
Китти обернулась. К ней подошел Мартин.
— Блистательный прием, леди Лассуэйд, — сказал он со своей всегдашней надоедливой иронией.
— Этот? Ерунда, — резко ответила Китти. Это вообще был не прием. Ее приемы никогда не бывали блистательными. Мартин, как обычно, пытался поддразнить ее. Она опустила взгляд и увидела его поношенные туфли. — Иди сюда, поговори со мной, — сказала Китти, почувствовав возвращение старинных родственных чувств.
