Василий Аксенов - Ожог
– Вика, – обратился один из нас или все мы к барменше, – сегодня ночью нас расстреляют, а потому наливай, смешивай, тряси, включай музыку, соси нам концы, не стесняйся! Вот получи, Вероника, под расчет наши заветные средневековые медальоны, и раз уж пошла такая пьянка, то режь, Вероника, последний огурец!
– Вас ищут, мальчики, – тихо сказала наша подружка, – вон идут по вашу душу.
И впрямь, по центральной аллее парка, раздвигая полузадушенную страхом публику, к веранде «Южного салюта» двигалась троица – председатель Комитета Защиты Мира, писатель Тихонов, вице-президент Спиро Агню и тренер сборного хоккея, полковник Тарасов; вместе эти трое, такие разные, напоминали моего любимого гардеробщика.
– Гутен морген! – сказал Агню и приподнял касторовую шляпу. – А мы по вашу душу, хлопцы! – лукаво погрозил нам пальцем.
– Мы прямо из горкома. Все улажено, можно возвращаться.
– Однако нам и здесь хорошо, – возразили мы. – Некуда возвращаться.
– Возвращаться надо по месту жительства, и как можно скорее, – хмуро сказал Тихонов. – Стыдно! – Он стукнул об землю копией посоха Толстого. – У вас, Пантелей, намечалась поездка по горячим точкам планеты, а вы тут позоритесь в белых тапочках! А вы, Тандерджет, не держите на высоте звание американского военнослужащего. Я уже не говорю о Неярком. Личные интересы поставил товарищ выше общественных! Где это видано?
– Вы ошибаетесь, господа, – растерянно забормотали мы. – Не за тех принимаете, мы только что из заключения, страдаем активным сифилисом, отдыхаем, закусываем…
– Смирно! – оглушительно рявкнул тут Тарасов. – Завтра я вас, поцы моржовые, поставлю голяком под шайбы – покрутитесь! А пока что начнем с инъекций!
Я дико бежал сквозь заросли самшита, лавра, бука и бузины, я все бежал и бежал, как дикая лошадь, как дикое стадо, и стал уже привыкать к этому дикому бегу и к кровавым полосам на коже, к свирепым южным колючкам, как вдруг я снова увидел ужас, когда сквозь куст шиповника выскочил на маленькую лужайку, где тихо сидела под фонарем старуха с котом. О, не было в мире ничего страшнее старухи и кота, сидящих на жуткой скамейке под немыслимым фонарем!
Затем над телом Мессершмитова, сбежавшего из трудовой антиалкогольной команды, взялся мудрить набежавший медперсонал в погонах и стальных касках.
Сон без сознания
В ту ночь мы прибыли под ручку с «Запорожцем»на вернисаж в готическом районе Москвы-старушкив мраморный кабакРедактор в перуанском рединготеспортивной талией нервируя столицураспоряжался расстановкой стульеви не забыл о кресле для себяИ вот вошел с улыбкою лукавойтоварищ Зерчанинов шеф сенсацийпрошу внимания сказал он хлебосольнодля вас готов хорошенький кунст-штюкАлонзанфан в предгории Памирана глубине в пять сотен скотских инчейживет шаман раввин епископ ламазаслуженный монгольский овцеводС утра до ночи он толкуетМаркса выпиливает лобзиком рельефыи медитацией точнее суходрочкойон заполняет скромный свой досугПройти всего пять тысяч километровпо горным кручам по лавинным склонамсквозь темный край опасный как Китайи вы достигнетеТут с хохотом по желтым коридорампромчался табунок стенографистокюбчонки задраны растрепаны прическиразмазана помада по щекамДает чувак, пищали проферсеткивот это старичок какая скрипкакакой смычок отменная струнаДля членов редколлегии налевоседьмая комната четвертая бригадашестой барак девятая аллеявосьмая секция для белыхзона «Д»Директор лавочки позорно ухмыляясьи вытирая руки полотенцемкивал налево вот сюда ребятая сам оттуда сроду наслажденийподобных не испытывалдуховныхконечно наслажденье не из плотскихлишь радость для ума и для душиПока мы двигались навстречу из расселинвалил народ с пайками с дефицитомс сертификатами парными на плечахЗа окнами мерещилась полянагде прыгали стада сертификатовпаслись в оазисе активно поглощаявалютный животворный хлорофилВокруг за стеклами бледнели наши лицадурел стомиллионный потребительаквариум потел от вожделеньяно ветер злости стекла просветлялСметем национальные границыинтернациональный покупатель праваи ничем не хужепростой бурят мохнатого евреяа много лучше смею доложитьМеж тем сертификаты нерестилисьтаких блядей народ еще не виделкоторые сулили столько новыхподкожных удовольствий для умаМы шли вперед могучий «Запорожец»прокладывал дорогу буферамисвистел своим воздушным охлажденьемусами «дворников» сердито шевеляОстановитесь верещали птицыОстановитесь пели нам сиреныК чему вам философия ребятаскрипел хвостом трехглавый nec КерберВедь есть любовь так пела нам КалипсоЕсть паруса так пели аргонавтыЕсть родина так пел нам ЕвтушенкоМартини есть так пел ХемингуэйНет кореша нам истина дорожек тому же дверь заветная так близкопройти по Пикадилли пару тактовна Невский завернуть по Триумфалкепроплыть стеной и перепрыгнуть Шпреепотом, к Никитской сквозь Рокфеллер-сентрпотомОракул принимает?Да, конечно! Как доложить?По творческим вопросам.Ваш взнос каков?Не много и не малосорокалетний хмырь с малолитражкойв потертом пиджачишке «либерти»Прошу, в эту дверь, но учтите, время аудиенциистрогорегламентировано, поэтому если у вас возникнетжелание покарать…– Простите, мисс?– Вот именно. Если захотите покарать учителя, то приступайте к делу без проволочек.Я ожидал увидеть олимпийцас мордашкой Сартра в бороде Толстогов сократовском хитоне в листьях лаврас совою на плече и с травояднойзмеею мудрости на греческом плече.Передо мной сидел фашист убогийэсэсовец Катук-Ежов-Линь Бяов обвисшей униформес псевдоженскимунылым очертанием лица.Вся истина в расправе над злодейством?В попытке пыткив наказанье больюв частичном умерщвлении мерзавцарастлителя садиста палача?
– Пожалуйста, приступайте, – кивнул он. Вон там на стенке щипчики, зажимы, иглы…
Что я должен делать? – прохрипел ошарашенный визитер.
– Карать меня. Причинять мне неслыханную, нечеловеческую боль. Наказывать меня за все преступления перед человечеством и Богом, то есть пытать меня.
Он постарался скрыть безволосыми веками появившийся в глубине зрачков огонек, снял со стены массивные клещи и протянул визитеру.
– А если я тебя, чудовище, просто убью? – завопил визитер.
– Это не наказание, – усмехнулся он. – Вы лучше зажмите мне этими клещами мошонку. Как я взвою! Вам сразу станет легче на душе.
Вдруг из печки, из-за тлеющих угольков, долетел скрипучий, то ли женский, то ли детский, голосок:
