Кэтрин Мэнсфилд - Медовый месяц: Рассказы
— Очень странный человек! Думаю, он немножко не в себе, — ответила Сабина, постучав себя по лбу.
Наверху, в своей уродливой комнате, Фрау что-то шила, накинув на плечи черную шаль и надев на ноги красные шерстяные шлепанцы. Девушка поставила стакан с молоком на стол и протерла передником ложку.
— Еще что-нибудь нужно?
— Нет, — отозвалась Фрау, поерзав на стуле. — Где мой муж?
— Играет в карты у Сниполда. Позвать его?
— Ради всего святого, пусть себе играет. Что я ему? Пустое место… Сижу тут целыми днями, жду.
У нее дрожала рука, когда она толстым пальцем провела по краю стакана.
— Хотите, я уложу вас в постель?
— Уходи, оставь меня одну. И скажи Анне, чтобы она не давала Гансу сахар без счета, хватит с него и двух кусков.
— Уродина… уродина… уродина, — шептала Сабина, возвращаясь в кафе, где Юноша уже застегнул пальто и собирался уйти.
— Завтра приду опять, — сказал он. — Не стягивай так волосы, а то они перестанут виться.
— Ладно, смешной человек. До свидания.
К тому времени, когда Сабина собралась лечь, Анна уже давно храпела. Девушка распустила свои длинные волосы, взяла их в руки… Наверное, будет жалко, если они в самом деле перестанут виться. Потом она окинула взглядом свою простенькую рубашку и, сбросив ее, уселась на краешек кровати.
— Жаль, — прошептала Сабина, сонно улыбаясь, — что у меня нет большого зеркала.
Лежа в темноте, она обхватила руками свое худенькое тело.
— Не хочу быть Фрау даже за сто марок… даже за тысячу. Не хочу выглядеть, как она.
Задремав, она увидела себя сидящей на стуле с бутылкой портвейна в руке и Юношу, входящего в кафе.
На другое утро было еще темно, когда Сабина проснулась, чувствуя усталость, словно что-то всю ночь давило ей на сердце. В коридоре послышался шум шагов. Герр Леманн! Наверно, она проспала. Ну вот, он уже дергает дверную ручку.
— Сейчас, сейчас, — натягивая чулки, подала голос Сабина.
— Сабина, скажи Анне, пусть идет к Фрау — побыстрее. А я еду за акушеркой.
— Да, да! — вскричала Сабина. — Уже началось?
Герра Леманна уже не было, и Сабина, примчавшись к Анне, потрясла ее за плечо.
— Фрау, ребенок, герр Леманн поехал за акушеркой, — протараторила она.
— Боже милостивый! — выдохнула Анна, мгновенно соскочив с кровати.
Никаких жалоб из уст Анны, главное — желание быть полезной.
— Беги вниз и разожги плиту. Поставь ведро воды, — проговорила она. — Да, да, я знаю, — продолжала она, обращаясь к невидимой Фрау и застегивая блузку. — Сначала всегда тяжело, зато потом столько радости. Я иду. Потерпите.
Весь день было темно. Едва кафе открылось, как включили свет, и пошла работа. Выставленная приехавшей акушеркой из комнаты Фрау, Анна отказалась работать, уселась в уголочке, бормоча себе что-то под нос и прислушиваясь к звукам над головой. Ганс тоже казался более взволнованным, чем Сабина. Он, подобно Анне, забросил работу и надолго застрял у окна, ковыряя в носу.
— Почему я одна должна работать? — возмущалась Сабина, моя стаканы. — Я не могу помочь Фрау, но и она не должна была столько тянуть.
— Знаешь, — сказала Анна, — Фрау перевели в другую спальню, чтобы она не беспокоила посетителей своими криками. Вот орет так орет!
— Две маленьких пива! — крикнул герр Леманн.
— Сейчас, сейчас.
В восемь часов кафе опустело. Сабина сидела в уголке, но без шитья. Казалось, с Фрау ничего особенного не происходит. Ну, доктор пришел — и все.
— Ах, — произнесла Сабина, — не буду больше об этом думать. И слушать тоже не буду. Хорошо бы пойти куда-нибудь — ненавижу эти разговоры. Нет, это уж слишком.
Она поставила локти на стол, спрятала лицо в ладонях и недовольно скривилась.
Неожиданно распахнулась входная дверь; Сабина вскочила и рассмеялась. Пришел Юноша. Он заказал портвейн, но книжку на сей раз не принес.
— Не уходи, а то сядешь опять так, что тебя не будет видно, — проворчал Юноша. — А мне хочется, чтобы ты меня развеселила. И вот еще, возьми мое пальто. Его нельзя посушить? Опять пошел снег.
— Есть одно теплое местечко — женская уборная. Отнесу ваше пальто туда — это рядом с кухней.
Сабине стало лучше, она опять чувствовала себя счастливой.
— Пойду-ка я с тобой. Посмотрю, куда ты денешь его.
Это не показалось Сабине необычным. Она засмеялась и поманила Юношу.
— Вот здесь. Чувствуете, как тепло? Сейчас я подброшу полено. Ничего не будет, все наверху.
Сабина опустилась на колени и положила полено в плиту, смеясь собственной смелости.
Фрау была забыта, дурацкий день тоже. Рядом с Сабиной смеялся еще один человек. Они вдвоем обогревали комнатушку, утащив полено герра Леманна. Для Сабины это было самым волнующим приключением, какое только возможно. Ей хотелось смеяться — или заплакать… или… или… или вцепиться в Юношу.
— Вот это пламя! — вскричала Сабина, разводя руками.
— Давай руку, вставай, — сказал Юноша. — Завтра тебе попадет.
Они стояли друг против друга, держась за руки. И вновь Сабину охватил непонятный трепет.
— Послушай, — хрипло произнес Юноша, — ты в самом деле дитя или играешь под ребенка?
— Я — я…
Сабина больше не смеялась. Она посмотрела на Юношу, потом опустила глаза и задышала тяжело, словно испуганный зверек.
Юноша привлек ее к себе и поцеловал в губы.
— Нет, не надо, — прошептала Сабина.
Тогда он отпустил ее руки и положил ладони ей на груди, отчего комната поплыла у нее из-под ног. Неожиданно сверху донесся страшный неистовый вой.
Сабина отшатнулась от Юноши и напряглась всем телом.
— Что это? Кто это?
* * *В тишине раздался тоненький плач младенца.
— Ах! — вскрикнула Сабина и выбежала прочь из комнаты.
Люфтбад
перевод Л. Володарской
Думаю, из-за зонтиков мы выглядим такими смешными.
Когда я пришла туда в первый раз и увидела своих сотоварищей по ваннам почти «голяком», мне пришло в голову, что зонтики придают сцене нечто в духе «черного самбо».
Есть особое достоинство в том, чтобы держать над собой зеленое тряпочное сооружение на красной ручке, когда тело прикрыто «костюмом», размерами с носовой платочек.
В Люфтбаде нет деревьев. Здесь гордятся скромными деревянными кабинами, купальней, двумя качелями и двумя странного вида дубинками, из которых одна, несомненно, пропавшая собственность Геракла или немецкой армии, а другой можно было без риска пользоваться в колыбели.
Здесь мы в любую погоду дышали свежим воздухом — прохаживались или сидели небольшими группами, обсуждая свои недомогания, а также то, каким несчастьям и в какой степени подвержена человеческая плоть.
Высокая деревянная стена окружала нас со всех сторон; поверх нее на нас с некоторым высокомерием поглядывали сосны, да еще подталкивая друг друга, что особенно мучительно для débutante. За стеной, с правой стороны, находились мужчины. Нам было слышно, как они валили деревья, пилили, бросали на землю тяжелые бревна и распевали отдельные куплеты из песен. Ну да, они принимали это куда как серьезнее.
В первый день мне не давали покоя мои ноги, и я трижды уходила в кабинку, чтобы посмотреть на часы, но когда женщина, с которой я три недели играла в шахматы, ни с того ни с сего проигнорировала меня, пришлось набраться смелости и присоединиться к остальным.
Мы лежали кружком на земле, и очень крупная Венгерка рассказывала нам, какую красивую усыпальницу она купила для своего второго мужа.
— Это сводчатый склеп, — говорила она, — с потрясающей черной оградой. И такой просторный, что я могу свободно ходить. У меня там две фотографии и два прелестных венка, которые прислал брат моего первого мужа. Еще увеличенная семейная фотография и украшенный адрес, врученный моему первому мужу по случаю его женитьбы. Я часто бываю там; если погода хорошая, то воскресной прогулки лучше не придумать.
Она почти упала навзничь, сделала шесть глубоких вдохов и опять села.
— Предсмертная агония была ужасная, — продолжала Венгерка, — у моего второго мужа. Первого сбил мебельный фургон, и из его нового жилета украли пятьдесят марок, а вот второй мучался шестьдесят семь часов. Я плакала без передышки — даже когда укладывала детей спать.
Молодая Россиянка с кудрявой челкой повернулась ко мне.
— Вы знаете танец Саломеи? — спросила она. — Я знаю.
— Прекрасно.
— Хотите, я станцую его? Вам интересно?
Она вскочила на ноги и в течение десяти минут проделывала нечто поразительное, после чего остановилась, тяжело дыша и крутя длинную косу.
— Правда, красиво? И я здорово пропотела. Пойду-ка окунусь.
Напротив меня лежала на спине, закинув руки за голову, самая загорелая женщина, какую я когда-либо видела.
