Джон Пристли - Другое Место. Рассказы
— Хо-хо-хо-хо-хо! — Король демонов развеселился и огласил театр ужасными лающими звуками.
— Ха-ха-ха-ха-ха! — Это смеялся баритон из методистской церкви со своими товарищами; смех был жалкий, неуверенный, чуть ли не виноватый и свидетельствовал о том, что баритон-методист и его товарищи, эти добропорядочные браддерсфордские демоны, вконец растерялись.
Их король сделал быстрое, почти незаметное движение рукой, и мисс Феррар вновь ожила. Через секунду она уже сама не верила, что сейчас только была не в состоянии говорить и двигаться. Та страшная минута унеслась, как дурной сон. Она снова бросила ему вызов, и на сей раз не произошло ничего, кроме обычного обмена несколькими корявыми строчками плохих стихов. Их, впрочем, было немного, так как за диалогом следовал дуэт и всю предшествующую ему сцену надлежало прогнать возможно скорее. Этот дуэт, в котором два сверхъестественных существа в очередной раз бросали вызов друг другу, был заимствован местным композитором и дирижером из раннего Верди.
Они спели по нескольку тактов каждый, потом у них была пауза, а дирижер тем временем продемонстрировал возможности своего оркестра из четырнадцати человек в весьма эффектном оперном пассаже. Воспользовавшись передышкой, мисс Феррар, стоявшая совсем рядом со своим партнером, шепнула:
— Вы сегодня удивительно в голосе, мистер Айртон. Завидую вам. А я страшно нервничаю… даже не знаю почему. Дорого бы я дала, чтобы петь так, как вы!
Ответом ей была вспышка этих сверкающих глаз (грим в самом деле был изумительный!) и странное, едва заметное движение длинного указательного пальца. На большее не оставалось времени, так как снова началась вокальная партия.
Тому, что произошло дальше, ни один человек в театре не удивился сильнее, чем сама Королева фей. Мисс Феррар слышала, как дивной красоты голос звенит и рвется ввысь, но не могла поверить, что это ее сопрано. Оно потрясало. Ковент-Гарден устроил бы ему овацию. Никогда прежде за все двадцать лет усиленной работы голосовыми связками мисс Феррар так не пела, хотя она всегда чувствовала, что где-то в ней дремлет такой голос, который только дожидается условного знака, чтобы пробудиться и поразить мир. И теперь каким-то фантастическим способом этот знак был ему дан.
Но Королева фей не затмила своего сверхъестественного партнера. Ничто не могло бы затмить его звучного баса и великолепной пластики. Они превратили этот украденный и изуродованный дуэт в произведение искусства, полное глубокого смысла. В нем слышалась битва Неба и Ада. Занавес опустился при довольно громких, но редких аплодисментах. В Браддерсфорде очень любят музыку, но, к сожалению, самые завзятые меломаны не ходят на премьеры феерий, иначе восторгу публики не было бы конца.
— Грандиозно, — сказал мистер Барт, все это видевший и слышавший. — Ничего, Джим. Пускай они поклонятся. Вы двое, идите кланяться! — И когда оба они поклонились — мисс Феррар, вся дрожа от возбуждения, а Король демонов, которого происходящее явно забавляло, спокойно, почти презрительно, — мистер Барт продолжал: — Я вам говорю, в другом городе пришлось бы просто остановить спектакль. Но здесь с ними беда: не хотят хлопать, и все тут. Тяжелы на подъем.
— Вы совершенно правы, мистер Барт, — заметила мисс Феррар. — Их трудно расшевелить. А хорошо бы! Правда, мистер Айртон?
— Напротив, расшевелить их очень легко, — произнесла высокая фигура в малиновом костюме.
— Если это вообще возможно, то сейчас они должны были бы проснуться, — ответила мисс Феррар.
— Вот именно, — согласился мистер Барт снисходительно. — Вы были грандиозны, Айртон. Но этих ничем нельзя расшевелить.
— Можно, можно.
Король демонов, который как видно, очень вошел в образ, потому что еще не возвратился к обычным интонациям, щелкнул своими длинными пальцами приблизительно в направлении зрительного зала, издал короткий смешок, повернулся и вдруг бесследно исчез, что, впрочем, и нетрудно было сделать, так как за кулисами всегда уйма народу.
Полчаса спустя мистер Барт, его директор и помощник режиссера пришли к единодушному выводу, что в Браддерсфорде что-то неладно. Должно быть, вино в этом городе лилось, как вода, — другого объяснения не было.
— Или они все пьяны, или я! — кричал помощник режиссера.
— Двадцать пять лет показываю им феерии, — сказал мистер Барт, — но такого никогда не видел.
— Зато по крайней мере никто не может сказать, что они недовольны.
— Недовольны! Они слишком довольны! Они там все с ума посходили. Честно говоря, мне это даже не нравится. Уж слишком это хорошо.
Помощник режиссера взглянул на часы.
— Во всяком случае, спектакль здорово затягивается. Интересно, когда мы кончим с такими темпами? Если так пойдет каждый вечер, придется настричь купюр на час, не меньше.
— Вы только послушайте, что там творится, — сказал мистер Барт. — И это ведь самая старая хохма во всем спектакле. Вы только послушайте! Нет, черт возьми, они все выпивши!
Что же произошло? А вот что: просто-напросто публика вдруг решила вести себя так, как в Браддерсфорде не было принято. За браддерсфордцами давно установилась печальная слава людей, которым трудно угодить — и не по причине особой изысканности их вкуса, а главным образом потому, что если уж им приходится выкладывать деньги, то они требуют взамен чего-нибудь такого, что оправдало бы затраты, и обычно приходят в места увеселения в мрачном и подозрительном расположении духа. Наиболее выносливые импресарио любят показывать свои премьеры именно в Браддерсфорде, зная, что если спектакль прошел там, он пройдет где угодно. Однако последние полчаса принесли столько смеха и аплодисментов, сколько театр «Ройял» не слышал и за полгода. Каждый выход вызывал бурю рукоплесканий. Самые пустяковые и заезженные шутки и трюки заставляли весь театр визжать, реветь и ходить ходуном. После каждого музыкального номера раздавались настойчивые требования биса. Даже арестанты, специально выпущенные из тюрьмы ради этого спектакля, вряд ли оказались бы более благодарной аудиторией.
— Знаете, — сказал Джонни Уингфилд, вернувшись со сцены, где он изображал старуху, преследуемую коровой, — мне что-то страшновато. Что с ними такое? Это что — новый способ освистывать?
— Меня не спрашивайте, — сказала Первая травести-мальчик. — Я здесь всегда была любимицей публики, это вам может подтвердить мистер Барт, поэтому я нисколько не удивилась, что они так принимают меня, но что они делают теперь! Устраивать столько шума буквально из ничего — это же курам на смех! И спектакль затягивается.
Еще через четверть часа этого дикого восторга, этого бреда мистер Барт недовольно говорил, обращаясь к Первой девочке и стоя к ней более чем вплотную, против чего Первые девочки, как правило, не возражают:
— Слушайте меня, Элис. Если это сейчас не прекратится, я выйду на сцену и призову их к порядку. Вот никогда бы не поверил, что они могут так себя вести. Кстати, забавная вещь: только что я кому-то сказал… постойте, кому же это? В общем, я сказал, что мне хотелось бы, чтобы эта публика немножко расшевелилась. Ну, теперь я беру свои слова обратно. Вот так.
Они явственно услышали чей-то довольный смех — негромкий, но сочный.
— Эй! — закричал мистер Барт. — Кто там? Что еще за шуточки?
Поблизости никого не было.
— По голосу похоже на Кирка Айртона, — сказала Первая девочка.
Но Айртона нигде не было видно. Два человека, произведшие розыски в его уборной и около нее, вернулись ни с чем. Но до следующего выхода Айртона оставалось еще около часа, и ни у кого не нашлось времени проверить, не напивается ли он снова. Странно, однако, что неистовство публики прекратилось так же внезапно, как и началось, и еще задолго до антракта она стала прежней невозмутимой браддерсфордской публикой, упрямо дожидающейся развлечения, которое стоило бы выложенных денег. Феерия шла своим чередом, в точности как на репетиции, пока не настало время очередного выхода демонов.
Джек, найдя Волшебный Колодец и скатившись с холма, должен был забрести в таинственную пещеру и немного в ней отдохнуть. По крайней мере он объявил, что собирается отдохнуть, но, изображаемый крупной и пышнотелой женщиной и, по-видимому, наделенный неугомонным женским темпераментом, он вместо этого с большим удовольствием спел популярную песенку. В конце песни, когда Джек снова объявил, что сейчас он отдохнет, из люка должен был появиться Король демонов. Тут снизу, где стояла наготове подкидная доска, сообщили, что Король демонов не пришел и выстреливать на сцену некого.
— Куда, ну куда, к черту, девался Айртон? — стонал помощник режиссера, посылая людей на поиски во все концы театра.
Момент настал. Джек проговорил свою реплику, и помощник режиссера из кулисы делал актрисе отчаянные знаки. Джек взвизгнул, и это стало самым жизненно правдивым эпизодом во всей феерии. Дело в том, что здесь в тексте была ремарка «пугается», и Джек, вне всякого сомнения испугался (вернее, испугалась) по-настоящему, ибо еще не отзвучала реплика, как все увидели страшную зеленую вспышку, затем ослепительное малиновое сияние, и перед Джеком возник появившийся буквально ниоткуда Король демонов. Теперь Джек был в плену, где ему предстояло дожидаться своих спасителей — Джил и Королевы фей. Тут, очевидно, у Первого мальчика внезапно обнаружились актерские способности, о которых прежде никто не догадывался, или актриса действительно была насмерть перепугана, потому что она стала похожа на огромного кролика, затянутого в трико. Это не предусмотренное режиссурой появление Короля демонов вывело ее из равновесия, и она то и дело бросала в кулисы беспокойные взгляды.
