Френсис Фицджеральд - Больше чем просто дом (сборник)
— Прошу следовать за мной, мистер Трун, — сказал Кристофер, воротя нос от гостя.
Когда Пан-и-Трун остался один в предоставленной ему комнате, он упал на кровать, болтая пятками в воздухе, уткнулся лицом в подушку и завопил от избытка чувств. Что за удивительный день! О таком обилии приключений он не мог и мечтать. Чуть погодя, спустившись на первый этаж, он застал Эдит и Вестгейта в библиотеке. Девушка выглядела еще прекраснее прежнего в бордовом бархатном платье с длинными рукавами, и она приветствовала гостя с такой учтивостью, словно он был полномочным послом Заполярья в Чикаго. По такому случаю она даже отыскала в «зале трофеев» бубен из тюленьей кожи, на котором Пан-и-Трун увидел знаки племени, живущего по соседству с его собственным. Пока он изучал бубен, Эдит продолжила начатый ранее разговор с Вестгейтом:
— Вот что мы сделаем. Ты наденешь фрак, мы спрячем эту вещь в кармане одной из фалд и попросим Кристофера зашить карман, — так она будет в сохранности до завтра.
— И что, прикажешь мне спать во фраке? В качестве живой приманки для ночного взломщика?
Вошел Кристофер с известием, что у входа ждут два господина с посылкой, которую они согласны передать только лично в руки мисс Кэри. Когда пару минут спустя Эдит вернулась, глаза ее сияли.
— Наконец-то я как следует рассмотрю эту вещь! — воскликнула она, ломая печати на посылке. — Мне еще ни разу не случалось держать ее в руках.
Из футляра, оказавшегося внутри первой коробки, она извлекла нечто завернутое в бархат — и через мгновение не удержалась от восхищенного возгласа. Пан-и-Трун увидел витое золотое кольцо, щедро усыпанное бриллиантами и рубинами, иные величиной с кусок рафинада. Подойдя к зеркалу, она опустила кольцо себе на голову — и оно сползло ей на уши.
— Елизавета Вторая[50] носила пышные прически, — сделала вывод Эдит.
Она показала украшение Пан-и-Труну:
— Это старинная диадема, когда-то давно ею владела очень могущественная женщина-вождь. Она стоит огромную кучу денег.
— Сто долларов, — понимающе назвал он огромную сумму.
— Много-много-много сотен долларов. Прошлым летом какие-то грабители проникли в павильон Всемирной выставки и попытались до нее добраться, но полиция им помешала.
Сердитое ворчание донеслось от дверей — на пороге только что объявился Хамфри Диринг.
— Что ты себе позволяешь, Эдит? Мы два сезона держали этот экспонат под неусыпной охраной, а ты преспокойно носишь его, как будто это безделушка из «Тысячи мелочей».
— Моя знай тысяся мелосей, — охотно подключился к разговору Пан-и-Трун. — Моя бывай тысяса мелосей. Моя давай им что-то — и они мне что-то давай. Сейчас моя покажи — моя принеси.
И он быстро покинул комнату. Хамфри досадливо посмотрел ему вслед:
— Вы знаете что-нибудь об этом типе?
— Будет тебе брюзжать, Хамфри. Что касается диадемы — надо же хоть кому-то иногда ее примеривать. Считай эту примерку одним из обязательств, которые несут ее владельцы. Что же до мистера Труна — мне еще не приходилось слышать о грабителях с Северного полюса.
Пан-и-Трун вернулся и торжественно вручил Эдит дверной замок, купленный им этим днем.
— Моя давай твоя это, — провозгласил он, — а твоя не давай моя ничего. Это твоя совсем даром.
— Ой, мне даже неловко принимать в подарок такую превосходную вещь! Этот замо́к великолепен! Теперь я смогу надежно запереть все мои ценности.
— Да! — вскричал он и указал на диадему Елизаветы Второй, кособоко сидевшую на голове Эдит. — Твоя запирай это, и вор не моги укради. Моя покажи.
— Боже правый! — простонал Хамфри.
Ужин был подан в холле, и, когда они туда входили, ветер, прежде тихо шелестевший листвой парка, вдруг усилился, дверь с грохотом распахнулась, и в дом ворвалось студеное дыхание близящейся зимы.
— Вот и кончилась осень, — грустно вздохнула Эдит. — Будь добр, закрой дверь, Вестгейт.
Опускаясь на стул, она зябко повела плечами и послала слугу за накидкой, а как только тот удалился, сняла диадему и протянула ее Вестгейту:
— Возьми ее, с этой штуковиной на голове я чувствую себя как-то скованно. А после ужина сделай все, как мы договорились.
— О чем это ты? — насторожился Хамфри.
— Он будет ее хранить.
— А почему не я?
— Наверное, она считает, что этой вещи надежнее быть с кем-то из членов семьи, — сухо заметил Вестгейт.
— Если на то пошло, я куда ближе к полноправному членству в этой семье, чем ты.
Пан-и-Трун вертел в пальцах то один, то другой из множества хитрых приборов, разложенных перед ним на столе, и ничего не говорил, но поочередно вглядывался в лица остальных. Необычная ситуация, в которой он очутился, побудила его к основательным размышлениям. Итак, имелась очень дорогая вещь, надеваемая на голову. Имелся молодой человек, утром прибывший в Чикаго без гроша в кармане. Имелся жених мисс Кэри (а из своих любимых журналов про сыщиков и гангстеров он усвоил, что преступником очень часто оказывается именно тот, кто поначалу представлялся наименее подозрительным). И наконец: имелся город Чикаго, кишащий бандитами и злодеями всех мастей, — и здесь, беззащитная перед их бандитскими злодействами, находилась его богиня, мисс Кэри.
Да, она стала для него богиней. Он возжег на ее алтаре свой маленький языческий огонь, который с каждой минутой разгорался все сильнее, и Эдит ощущала, как волны этого жара накатывают на нее, минуя пламя стоящих на столе свечей. Ей нравилось чувствовать себя любимой, и ей нравилось, как реагирует на ее доброе отношение этот маленький забавный субъект из другого мира. Она могла бы пойти дальше и уделить ему еще больше внимания, если бы не эта внезапно усложнившаяся ситуация. И угораздило же Вестгейта вновь явиться сюда после того, как она уступила по всем пунктам и согласилась на этот брак по настоянию своей семьи!
Эдит была рада, когда ужин завершился. Поднявшись из-за стола, она вышла на переднюю веранду.
— Идите сюда, мистер Трун. Дует северный ветер, и вы, может быть, уловите в нем весточку с родины.
— Северный ветер говори многа всего.
— И что же он говорит сейчас?
— Моя не знай все главный слова ветер. Но моя дядя их знай все. Моя дядя знай от северный ветер, где многа рыба, где хороший охота, где плохой беда.
— Вы будете рады вернуться домой?
Он неуверенно покачал головой и улыбнулся — как делал всякий раз, когда не мог ответить просто и однозначно.
— Тама люди бедный, жизня трудный, работай многа. Всегда.
Холодало. Они вернулись в библиотеку, где был сервирован кофе.
Пан-и-Трун снова взял бубен и, постукивая по нему пальцами, негромко затянул песню:
Бен пай — ен пайПане ина Кохне…Бен пай — ен пайПане ина Кохне…
— Что такое он там воет? — спросил Хамфри.
— Это, должно быть, ритуальная песня, — предположила Эдит.
Пан-и-Трун пояснил:
— Это песня северный ветер, когда он говорит о плохой беда.
В библиотеку вошел Вестгейт во фраке и очень осторожно опустился на стул.
— Сейчас я стою двадцать тысяч долларов, — объявил он. — А как со стороны: похоже на то?
— Я пою песня о плохой беда, — сообщил ему Пан-и-Трун.
— Попробуй петь беззвучно! — раздраженно буркнул Хамфри.
— Нет-нет, продолжайте, мне нравится, — сказала Эдит.
Ем сто — пох байЕм сто — пох байПане ина Кохне…
— Поскорее сдохни, — срифмовал последнюю строчку Хамфри.
А Пан-и-Трун застучал быстрее и запел громче, как бы состязаясь с шумом ветра снаружи:
Бик-бик-бик-бикАта-уна-уоаБик-бик-бик-бикУа-уа-УУА!
— Это магический песня, — вставил он, переводя дух между куплетами. — Бик-бик-бик-бик…
Хамфри отчаянно всплеснул руками:
— Эти жуткие звуки сводят меня с ума! Разве нельзя как-нибудь его заткнуть?
Он подошел к радиоприемнику и, покрутив ручки, поймал волну с громкой музыкой, которая перекрыла пение Пан-и-Труна, и тот замолк.
— Ты что, не понимаешь, что этот вой нам противен? — спросил его Хамфри.
Пан-и-Трун расстроился:
— Миз Кэри не люби песня?
— Нет! — гаркнул Хамфри.
Пан-и-Трун отложил в сторону бубен и облизал губы.
— Твоя не люби, потому что песня магический, — сказал он. — Кто-то дурной здеся не люби магический песня. В ней поется о плохой беда.
— Что за чушь ты несешь?
— У Пан-и-Труна есть глаза, чтобы види. Он види другой глаза, и эта глаза гляди на красивый штука для головы, который стоит многа-многа-многа по сто долларов.
С минуту все трое смотрели на него изумленно. Затем Эдит ехидно заметила:
— Ага, так вот оно что! Очень интересно. Разумеется, Вестгейт найдет этой вещице отличное применение — а что касается тебя, Хамфри, я только теперь поняла, почему ты настаивал на изъятии ее из-под охраны еще до папиного приезда.
