Сомерсет Моэм - Миссис Креддок
— Ну что вы, конечно, сумели бы, — скромно сказал Эдвард.
— Нет, мистер Крэддок. Заявляю со всей убежденностью: мне вас не превзойти. Снимаю с плеч плащ победителя и передаю его… — В этом месте мистера Бэкота перебил зычный голос хозяина «Свиньи и свистка» (ярого консерватора):
— Троекратное ура настоящему англичанину!
— Правильно, ребята! — подхватил мистер Бэкот, не обидевшись на то, что его бесцеремонно оборвали. — Троекратное ура настоящему англичанину!
Сотни глоток трижды проревели «ура», а затем вновь начали распевать «Он славный и добрый малый». Когда всеобщее возбуждение поутихло, Артур Брандертон поднялся со своего места и призвал продолжить чествования. Объект всех этих восторгов скромно сидел с удовлетворенным видом, воспринимая происходящее как нечто естественное. Собрание завершилось хоровым пением все той же песни «Он славный и добрый малый», а также британского гимна. Члены комитета и близкие друзья Крэддоков проследовали в соседнюю комнату, где для них были накрыты столы с угощением.
Дамы, взяв Эдварда в кольцо, осыпали его поздравлениями. Артур Брандертон подошел к Берте.
— Потрясающая речь, правда? Я и не знал, что он так красноречив. Ей-богу, у меня прямо внутри что-то перевернулось.
Прежде чем Берта успела ответить, в комнату вплыла миссис Мэйстон Райл.
— Где этот человек? — громко воскликнула она. — Где он? Покажите его мне. Мой дорогой мистер Крэддок, ваше выступление было незабываемо! Это я вам говорю.
— И очень изысканно, — сияя глазами, прибавила мисс Хэнкок. — Вы, должно быть, невероятно гордитесь мужем, миссис Крэддок!
— У радикалов нет шансов, — произнес викарий, потирая руки.
— Мистер Крэддок, дайте же мне подойти к вам! — вскричала миссис Брандертон. — Не могу пробиться вот уже двадцать минут. Вы просто растоптали этих гадких радикалов. Я не сдержала слез, так проникновенно вы выступали!
— Что ни говори, — прошептала мисс Гловер на ухо брату, — а в мире нет ничего прекраснее чувств. Мое сердце было готово вырваться из груди!
— Мистер Крэддок, — прогудела миссис Мэйстон Райл, — вы меня от души порадовали! Где ваша супруга? Я хочу выразить ей свое восхищение.
— Это лучшая речь из всех, что мы слышали! — крикнула миссис Брандертон.
— Единственные верные слова, сказанные вами за двадцать лет, миссис Брандертон, — парировала миссис Мэйстон Райл, буравя взглядом мистера Аттхилла Бэкота.
Глава XXVI
Когда лорд Розбери[38] произносит речь, даже газеты, поддерживающие его партию, публикуют текст выступления от первого до последнего слова, причем в первом лице. Говорят, это предел мечтаний любого самого честолюбивого политика. По достижении сей высшей ступени герою остается лишь достойная смерть и пышное погребение в Вестминстерском аббатстве. Газета «Блэкстебл таймс» удостоила подобной чести Эдварда Крэддока: его дебютная речь была напечатана с бесчисленными «я», выделенными жирным шрифтом. Синтаксис подправили, в нужных местах расставили точки — все, как в выступлениях самых известных ораторов. Эдвард купил дюжину экземпляров и внимательно перечитал свою речь в каждом из них, дабы убедиться в правильном изложении его мыслей и отсутствии опечаток. Он также дал статью Берте и стоял за ее спиной, пока она не прочла все от начала до конца.
— Неплохо выглядит, а?
— Замечательно!
— Кстати, какой адрес у тети Полли? Элиот-Мэншнз, дом семьдесят два?
— Да, а что?
Берта удивилась, увидев, как Эдвард заворачивает шесть экземпляров «Блэкстебл таймс» в оберточную бумагу и надписывает адрес.
— Ей будет интересно почитать мою речь. Кроме того, я не хочу ее обижать. Услышит от кого-нибудь о моем выступлении и расстроится, что я не прислал ей текст.
— Не сомневаюсь, тетя жаждет с ним ознакомиться. Но если ты отправишь все шесть экземпляров, у тебя ничего не останется для других.
— Ерунда, принесу еще. Редактор сказал, я могу взять хоть тысячу копий. Пошлю твоей тетушке шесть экземпляров, ей ведь наверняка захочется поделиться со знакомыми.
Ответное письмо мисс Лей пришло почти немедленно.
«Дорогой Эдвард!
Я внимательно и с огромным интересом изучила все шесть экземпляров вашей речи. Согласитесь, тот факт, что я и в шестой раз читала текст выступления с не меньшим вниманием, чем в первый, служит убедительным доказательством его ценности. Заключительная часть так эффектна, что не утратит своей выразительности, сколько ее ни перечитывай. Как верно подмечено, что у „каждого англичанина есть мать“ (конечно, подразумевая, что ее не забрала безвременная смерть)! Забавно, что некоторые не сознают истинности вещей, пока им не разложат все по полочкам, а потом еще и удивляются, как это они не замечали этого раньше. Надеюсь, вас не обидит, если я скажу, что в некоторых выражениях угадывается рука Берты (особенно в абзаце про британский флаг). Неужели вы действительно подготовили речь самостоятельно? Ну же, признайтесь, что Берта вам помогала.
Искренне ваша,
Мэри Лей».
Эдвард прочел письмо и, смеясь, передал его Берте.
— Какая дерзость — предположить, будто ты помогала мне с речью! Надо же!
— Я сейчас же напишу тете, что это исключительно твое произведение.
Берте все еще не верилось в искренность всеобщего восхищения, которое вызывал ее муж. Зная, насколько ограничен ум Крэддока, она была потрясена, что остальной мир считает его чрезвычайно умным человеком. Потуги Эдварда казались ей смехотворными. Берту поражала непоколебимая уверенность и бойкость, с какой тот ввязывался в обсуждение предметов, совершенно от него далеких, но еще больше ее поражало то, что на окружающих это производит сильное впечатление. Эдвард обладал удивительной способностью маскировать свое невежество.
Наступил день голосования. Берта с волнением дожидалась результатов в Корт-Лейз. Наконец появился сияющий Эдвард.
— Ну, что я тебе говорил?
— Насколько я поняла, ты прошел.
— Прошел — не то слово! А я ведь говорил. Девочка моя, я попросту их обставил! У меня вдвое больше голосов, чем у другого кандидата. Разве ты не гордишься, что твой муженек теперь член окружного совета? Верь мне, я еще в парламент пройду.
— От всей души поздравляю, — произнесла Берта, изобразив на лице радость.
Эдвард на пике воодушевления едва ли заметил ее холодность. Он мерил шагами комнату, строил далеко идущие планы, вслух спрашивал себя, сколько времени должно пройти, прежде чем Майлз Кэмпбелл столкнется с неизбежной дилеммой парламентария, не имеющего оппозиции: либо в палату лордов, либо в царствие небесное. Эдвард остановился и хмыкнул себе под нос:
— Хоть я и не тщеславен, однако должен заметить, что справился неплохо.
Некоторое время собственная значимость вызывала у Крэддока легкое головокружение, пока на выручку ему не пришло мнение о том, что его успех абсолютно заслужен. И вот Эдвард Крэддок с энтузиазмом приступил к выполнению не слишком обременительных обязанностей члена окружного совета. Берта постоянно ожидала услышать критику в адрес мужа, но все шло на удивление гладко, и во все концы летела молва о его деловых талантах, рассудительности и умении договариваться, что миссис Крэддок должна была считать весьма лестным. Однако эти бесконечные похвалы чрезвычайно тревожили Берту. Молодую женщину обуревали постоянные сомнения — может быть, она недооценивает мужа? А что, если он на самом деле наделен необычайным умом и прочими добродетелями, которые ему приписывают? Возможно ли, что она относится к Эдварду предвзято и он действительно умнее ее? При мысли об этом Берта раздраженно хмурилась: она ни на секунду не сомневалась, что интеллектом превосходит супруга; широта ее познаний была несравнима с кругозором Эдварда, Берта задавалась такими вопросами, о которых он не имел представления. Он никогда не интересовался абстрактными понятиями, и его разговоры были скучны той особенной скукой, которая вызвана отсутствием умозрения. Непостижимо, что все, кроме Берты, столь высоко оценивали ум Крэддока, в действительности совершенно ничтожный. Претенциозность этого человека, чье невежество было вопиющим, превращала его в обманщика. Однажды Крэддок пришел к жене, увлеченный новой идеей.
— Эй, Берта, я тут подумал — зря мы отказались от фамилии Лей. И вообще, как-то странно, что в Корт-Лейз живут Крэддоки.
— Правда? Не знаю, как это исправить. Разве что подать объявление о сдаче жилья людям с более звучной фамилией.
— Знаешь, я решил, неплохо бы снова взять твою фамилию. И на людей это тоже произведет благоприятное впечатление. — Эдвард посмотрел на Берту.
Она молча взирала на него с презрительной холодностью.
