Отсрочка - Жан-Поль Сартр
Справа от него взрыв света — гостиница. На пороге стоял косоглазый служитель. «Он на меня смотрит?» Филипп пошел медленнее, но сделал лишний шаг и прошел дверь, теперь служитель, должно быть, косится за его спиной; он уже не мог благопристойно вернуться. Служащий ресторана или поединок циклопов. Или вот еще что: беда циклопа. В один прекрасный день он почувствовал неладное, посмотрел в зеркало и увидел перекошенные глаза. Какой ужас! Их невозможно заставить двигаться вместе, один из них привык смотреть отдельно и так и остается особняком. На противоположной стороне была другая гостиница — «Конкарно», маленькое одноэтажное строение. «Может, попробовать туда? А что, если они спросят у меня документы?» Он не решился перейти улицу и двинулся по той же стороне. «Нужна решимость, но сегодня у меня ее нет, старик меня окончательно опустошил; а что, если — подумал он, глядя на вывеску «Кофе, вина, ликеры», — если выпить для храбрости?» Он толкнул дверь.
Это было совсем маленькое кафе, цинковая стойка и два столика, опилки приклеивались к подошвам. Хозяин недоверчиво посмотрел на него. «Я слишком хорошо одет», — раздраженно подумал Филипп.
— Коньяку, — сказал он, подходя к стойке.
Хозяин взял бутылку, на горлышко был надет жестяной носик. Он налил рюмку коньяку, Филипп поставил чемоданчик и с любопытством посмотрел на хозяина: струйка алкоголя текла из железного носика, и у хозяина был такой вид, будто он поливает овощи. Филипп выпил глоток и подумал: «Должно быть, это скверный коньяк». Он не пил его никогда, коньяк показался ему прогорклым вином и обжег горло; Филипп поспешно поставил рюмку, Хозяин смотрел на него. Была ли ирония в его невозмутимых глазах? Филипп снова взял рюмку и небрежным жестом поднес ее к губам: глотка пылала, глаза слезились, он выпил оставшееся залпом. Отставив рюмку, он почувствовал себя беспечным и немного развеселился. Он подумал: «Вот удобный случай понаблюдать». Две недели назад он обнаружил, что не умеет наблюдать, я поэт, я не анализирую. С тех пор он принуждал себя мысленно составлять опись везде, где только мог, к примеру, считать предметы, выставленные в витрине. Он окинул взглядом бар, начну с последнего ряда бутылок над стойкой. Четыре бутылки «Бирра», одна «Гудрона», две «Нойи», один кувшинчик рома.
Кто-то вошел. Рабочий в фуражке. Филипп подумал: «Пролетарий». Ему не часто доводилось их видеть, но он много о них думал. Этот был лет тридцати, мускулистый, неловко скроенный, со слишком длинными руками и кривыми ногами, наверняка его изуродовал физический труд; под носом виднелась рыжеватая жесткая щетина; к фуражке прикреплена трехцветная кокарда, он выглядел хмурым и встревоженным.
— Стаканчик белого, хозяин, побыстрей, — распорядился он.
— Мы уже закрываем, — сказал хозяин.
— Что ж, вы откажете в стаканчике белого призывнику? — настаивал рабочий. Он говорил с трудом, охрипшим голосом, как будто весь день кричал. Подмигивая правым глазом, он пояснил:
— Завтра утром уезжаю. Хозяин взял стакан и бутылку.
— Куда едете? — спросил он, ставя стакан на стойку.
— В Суассон, — ответил мужчина. — Я в танковых войсках.
Он поднял стакан к губам, рука его дрожала, вино стекало на пол.
— Мы им выпустим кишки, — сказал он.
— Гм! — хмыкнул хозяин.
— Именно так! — гаркнул мужчина.
Он два раза ударил ладонью правой руки по левому кулаку.
— Как сказать, — усомнился хозяин. — Эти сволочи не из слабаков!
— А я говорю вам, что так и будет!
Он выпил, цокнул языком и запел. Он выглядел одновременно возбужденным и усталым; с каждой минутой лицо его увядало, глаза закрывались, губы опускались, но сейчас же какая-то сила открывала ему глаза, тянула кверху уголки губ: он казался обессиленной добычей веселья, которое хотело длиться без конца. Он повернулся к Филиппу:
— А ты? Тебя тоже призвали?
— Меня… еще нет, — пятясь, сказал Филипп.
— Чего же ты ждешь? Надо им поскорее выпустить кишки.
Это был пролетарий: Филипп ему улыбнулся и заставил себя шагнуть к нему.
— Угощаю тебя стаканчиком белого, — сказал рабочий. — Хозяин, два стакана, один — вам, один — ему, я плачу.
— Я не хочу пить, — сурово отрезал хозяин. — И потом, время закрывать: мне вставать в четыре утра.
Тем не менее, он поставил стакан перед Филиппом.
— Сейчас выпьем, — сказал рабочий.
Филипп поднял свой стакан. Только что он был у мошенника, а сейчас выпивает за цинковой стойкой с рабочим. Если б они меня видели!
— За ваше здоровье! — сказал он.
— За победу! — провозгласил рабочий.
Филипп с удивлением посмотрел на него: он, безусловно, шутит; ведь пролетариат за мир.
— Скажи, как я, — настаивал работяга. — Скажи: за победу!
У него был суровый и угрожающий вид.
— Я не хочу этого говорить, — вымолвил Филипп.
— Что?! — вскричал рабочий.
Он сжал кулаки. Речь его осеклась, глаза побелели, челюсть отвисла, голова вяло качнулась.
— Скажите, как он просит, — посоветовал хозяин. Рабочий овладел собой. Он подошел к Филиппу вплотную, от него несло перегаром.
— Ты не хочешь выпить за победу? И именно мне ты такое говоришь? Мне, призывнику? Солдату тридцать восьмого года?
Рабочий схватил его за галстук и прижал к стойке.
— Ты это говоришь мне? Ты не хочешь выпить?
Что бы сделал Питто? Что бы он сделал на моем месте?
— Живее, — строго сказал хозяин, — делайте то, что он вам велит: я не хочу неприятностей; и потом, пора закрывать: мне вставать в четыре утра.
Филипп взял стакан.
— За победу… — пролепетал он.
Он залпом опрокинул
