Дэвид Лоуренс - Сыновья и любовники
— Ты в нем души не чаешь? — спросил Пол.
— Почему ты спрашиваешь?
— Потому что, говорят, женщина всегда больше всех любит самого младшего.
— Может, и так… только не я. Нет, меня он утомляет.
— Ты бы и правда предпочла, чтоб он был паинька?
— Я бы предпочла, чтобы он был разумнее, как положено мужчине.
Пол стал несправедлив и нетерпим. Он тоже порядком утомлял мать. Она видела, солнечный свет его покидает, и негодовала.
Они кончали завтракать, и в это время почтальон принес письмо из Дерби. Миссис Морел прищурилась, пытаясь разобрать обратный адрес.
— Дай-ка мне, слепая курица! — и сын выхватил у нее письмо.
Мать вздрогнула и чуть не дала ему пощечину.
— Это от твоего сына Артура, — сказал Пол.
— Что такое!.. — воскликнула миссис Морел.
— «Дорогая мамочка, — читал Пол, — сам не знаю, почему я свалял такого дурака. Приезжай, мамочка, и вызволи меня отсюда. Вместо того чтобы ехать домой, я пошел вчера с Джеком Бредоном и записался в солдаты. Он сказал, ему надоело протирать штаны, и я, сущий болван, как тебе известно, взял да и пошел вместе с ним.
Я вступил в военную службу, но, может, если ты приедешь, они меня отпустят с тобой, дурак я был, и больше никто. Не хочу я служить в армии. Дорогая мама, тебе от меня одни неприятности. Но если ты меня вызволишь, обещаю тебе, у меня прибавится ума и соображенья…»
Миссис Морел опустилась в кресло.
— Ну, каково! — воскликнула она. — И пускай там остается!
— Да, — сказал Пол, — пускай остается.
Оба замолчали. С застывшим лицом, сложив руки на фартуке, мать сидела и думала.
— Ох и тошно мне! — вдруг воскликнула она. — Тошно!
— Ну вот что, — хмурясь, сказал Пол, — не вздумай из-за этого надрывать себе душу, слышишь?
— Что же мне прикажешь, радоваться? — вспылив, накинулась она на сына.
— Нечего делать из этого трагедию, только и всего, — возразил он.
— Дурак он!.. Дурной мальчишка! — воскликнула она.
— В форме он будет прекрасно выглядеть, — раздраженно сказал Пол.
Мать яростно на него набросилась.
— Ах, вот как! — крикнула она. — Чтоб глаза мои его не видели!
— Ему бы в кавалерийский полк. Будет жить в свое удовольствие и выглядеть будет шикарно.
— Шикарно… шикарно!.. уж куда шикарней!.. обыкновенный солдат!
— Ну, а я кто? — сказал Пол. — Обыкновенный канцелярист.
— Это очень много, мой мальчик! — воскликнула мать, она была уязвлена.
— Как так?
— По крайней мере ты человек, а не пешка в красном мундире.
— Я бы не прочь носить красный мундир… или темно-синий, он бы мне больше подошел… если б только мной не слишком командовали.
Но мать уже не слушала его.
— Надо же, только начал продвигаться по службе… мог бы начать продвигаться… несносный мальчишка… идет и губит всю свою жизнь. А после армии ну какой из него будет толк?
— Его могут отлично вымуштровать, — сказал Пол.
— Вымуштровать!.. Вышибут из него последние мозги. Солдат!.. обыкновенный солдат!.. просто-напросто кукла, которая двигается по команде. Ну и ну!
— Не понимаю, почему ты так огорчаешься, — сказал Пол.
— Где ж тебе понять. Зато я понимаю. — И, переполненная горем и гневом, она откинулась в кресле, оперлась подбородком на руку, которую поддерживала другой рукой.
— А в Дерби поедешь? — спросил Пол.
— Да.
— Толку не добьешься.
— Там видно будет.
— Дала бы ему лучше остаться в армии. Для него это самое подходящее.
— Ну конечно! — воскликнула мать. — Уж ты-то знаешь, что ему подходит!
Она собралась и первым же поездом отправилась в Дерби, повидала сына и сержанта его части. Но все без толку.
Вечером, когда Морел обедал, она вдруг сказала:
— Мне сегодня пришлось съездить в Дерби.
Углекоп поднял глаза, на чумазом лице сверкнули белки.
— Вот как, лапушка? С чего это ты?
— Да из-за Артура!
— А-а… чего ж такое опять?
— Всего-навсего записался в армию.
Морел положил нож, выпрямился на стуле.
— Нет, — сказал он. — Не может такого быть!
— И завтра отправляется в Олдершот.
— Ну и ну! — воскликнул Морел. — Чудеса! — Он задумался на миг, хмыкнул и опять принялся за еду. Вдруг лицо его исказилось гневом. — Чтоб ноги его больше не было в моем доме, — заявил он.
— Придумал! — вскричала миссис Морел. — Такое сказать!
— Верно говорю, — повторил Морел. — Раз его дернула нелегкая записаться в солдаты, пускай дальше сам о себе заботится. От меня ему больше подмоги не видать.
— Можно подумать, ты ему много раньше помогал, — сказала она.
В этот вечер Морел даже постыдился пойти в пивную.
— Ну, ты ездила? — спросил Пол, придя домой.
— Ездила.
— И удалось с ним повидаться?
— Да.
— Что же он сказал?
— Когда я уходила, он расплакался.
— Хм!
— И я тоже заплакала, так что нечего хмыкать!
Миссис Морел волновалась за сына. Она знала, армия не придется ему по вкусу. Так и получилось. Дисциплина была ему невыносима.
— Но доктор говорит, Артур прекрасно сложен, почти идеально, — не без гордости сказала она Полу. — У него все мерки правильные. И знаешь, он хорош собой.
— Он замечательно хорош собой. Но девушки не так за ним бегают, как за Уильямом, правда?
— Да. У него характер другой. Он весь в отца, безответственный.
Желая утешить мать, Пол теперь не так часто уходил на ферму Ливерсов. И на осенней выставке студенческих работ в Замке он выставил два этюда: акварель — пейзаж и масло — натюрморт, и за оба получил первый приз. Он был рад и счастлив.
— Ма, как по-твоему, что мне присудили за мои работы? — спросил он однажды вечером, вернувшись домой. По глазам сына миссис Морел видела, что он рад. И покраснела от удовольствия.
— Откуда же мне знать, мой мальчик!
— Первый приз за те стеклянные кувшины…
— Хм!
— И первый приз за тот набросок на Ивовой ферме.
— За оба первый?
— Да.
— Хм!
Она сидела розовая, сияющая, хотя так ничего и не сказала.
— Славно, — сказал он. — Правда?
— Правда.
— Отчего ж ты не превозносишь меня до небес?
Мать рассмеялась.
— Мне трудно было бы стащить тебя обратно на землю, — ответила она.
И однако, она была безмерно рада. Когда-то Уильям приносил ей свои спортивные трофеи. Она и по сей день хранила их и не смирилась с его смертью. Артур красивый… по крайней мере превосходный образчик, и к тому же сердечный, великодушный, и, возможно, в конце концов все у него образуется. А вот Пол должен отличиться. Она очень в него верила, тем больше, что сам он и не подозревал о своих возможностях. Он может многого достичь. Ее жизнь была богата надеждой. Она еще увидит, как сбудутся ее мечты. Ее усилия не напрасны.
За время выставки миссис Морел несколько раз тайно от Пола побывала в Замке. Она бродила по длинной зале, рассматривала другие картины. Да, они хороши. Но не хватает им чего-то такого, что утолило бы ее душу. Иным она завидовала, так они были хороши. Подолгу смотрела, пытаясь найти в них какой-нибудь недостаток. И вдруг ее осенит, сердце так и заколотится. Это же картина Пола! Она знала ее, как если б картина запечатлена была у нее в сердце.
«Имя — Пол Морел — Первая премия».
Так странно это выглядело здесь, на людях, на стенах Галереи Замка, где столько картин она повидала на своем веку. И она огляделась, заметил ли кто-нибудь, что она опять перед тем же полотном.
Но она была исполнена гордости. И глядя на хорошо одетых дам, что возвращались к себе в усадьбу, говорила про себя:
— Да, вы и важные, и нарядные… но еще вопрос, получил ли ваш сын в Замке два первых приза.
И она шла дальше, самая гордая маленькая женщина в Ноттингеме. И Пол чувствовал, что-то он уже для нее сделал, пусть даже и такую малость. Вся его работа — ее достояние.
Однажды, войдя в ворота Замка, он столкнулся с Мириам. Они виделись в воскресенье, и он не ожидал встретить ее в городе. Она была не одна, и ее спутница поразила Пола — блондинка с угрюмым лицом и вызывающей осанкой. Странно, какой маленькой показалась ссутулившаяся в вечной своей задумчивости Мириам подле этой женщины с великолепными плечами. Мириам испытующе вглядывалась в Пола. Он не сводил глаз с незнакомки, а та не обратила на него ни малейшего внимания. Мириам увидела, как взыграло в нем его мужское начало.
— Здравствуй! — сказал он. — Ты не говорила, что собираешься в город.
— Да, — почти виновато отвечала она. — Я приехала с отцом на конскую ярмарку.
Пол посмотрел на ее спутницу.
— Я тебе рассказывала о миссис Доус, — сказала Мириам, она даже охрипла от волнения. — Клара, ты не знакома с Полом?
— Кажется, я его уже видела, — равнодушно ответила Клара, обмениваясь с ним рукопожатием. У нее были презрительные серые глаза, кожа цвета светлого меда и полные губы, верхняя чуть вздернута то ли в знак презренья ко всем мужчинам, то ли от нетерпеливой жажды поцелуя, скорей первое. И голова надменно вскинута, должно быть, тоже из презренья к мужской половине человечества. На ней была большая несуразная шляпа из черного бобра и нарочито, до вычурности простого покроя платье, которое делало ее похожей на куль. Была она явно бедна и не обладала особым вкусом. Мириам обычно выглядела мило.
