Кнут Гамсун - Мистерии (пер. Соколова)
— Я была у Андресенъ, — сказала она быстро.
— Да, быть можетъ, вы были и тамъ; я все-таки увидѣлъ васъ, когда вы возвращались. Вы были не одна, но я совершенно отчетливо васъ увидѣлъ и тихонько привѣтствовалъ васъ изъ-за камня. Богъ знаетъ, какая мысль пробѣжала въ эту минуту у васъ въ головѣ, но вы обернулись и посмотрѣли на камень.
— Но, послушайте… Нѣтъ, вы вздрагиваете, точно я собираюсь произнести вашъ смертный приговоръ.
— Оно такъ и есть, я это прекрасно понимаю, потому что глаза ваши стали холодны какъ ледъ.
— Да, но, право, нужно же положить этому конецъ, господинъ Нагель! Если вы все это обдумаете, вы сами поймете, что вы не совсѣмъ-то хорошо поступаете по отношенію ко мнѣ и къ отсутствующему. Не правда ли, если вы поставите себя на его мѣсто… не говоря уже о томъ, что на меня вы возлагаете большую тяжесть. До чего вы хотите меня довести? Дайте мнѣ сказать вамъ разъ навсегда: я не нарушу своего обѣщанія, я люблю его. Это наконецъ должно же быть для васъ достаточно ясно, ну, и будьте поосторожнѣе; я, право, больше не буду ходить съ вами, если вы не будете сдержаннѣе. Я говорю вамъ все это напрямки.
Она была взволнована, губы ея дрожали, и она сильно сдерживалась, чтобы не разразиться слезами. Такъ какъ Нагель молчалъ, она прибавила:
— Вы должны спокойно проводить меня до дому, до самаго дома, если вы только можете не сдѣлать этого невыносимымъ для насъ обоихъ. Если бы вы были не прочь разсказать мнѣ что-нибудь, я была бы вамъ благодарна; я люблю слушать, какъ вы говорите.
— Да, — сказалъ онъ вдругъ ликующимъ голосомъ, — да, если только мнѣ можно итти съ вами! Я хочу еще… Ахъ, вы меня просто холодной водой окачиваете, когда сердитесь на меня…
— Я вовсе не сержусь на васъ, но каждый разъ вы нагоняете на меня грусть. Вы не хотите этого, но…
И они довольно долго говорили о безразличныхъ вещахъ. Они дѣлали маленькіе шаги и шли такъ медленно, что почти не подвигались впередъ.
— Какой запахъ! Ахъ, какой запахъ! — говорилъ онъ. — Нѣтъ, какъ подросли цвѣты и трава послѣ дождя! Я не знаю, питаете ли вы особенный интересъ къ деревьямъ? Это странно, но я чувствую таинственное сродство между собою и каждымъ деревомъ въ лѣсу. Точно я когда-нибудь самъ составлялъ часть лѣса; когда я стою тутъ въ лѣсу и гляжу по сторонамъ, словно какое-то воспоминаніе пронизываетъ все мое существо. О, постойте минутку! Слушайте! Слышите, какъ птички во весь голосъ поютъ навстрѣчу солнцу! Онѣ совсѣмъ помѣшались и обезумѣли, летятъ прямо, чуть не въ лицо намъ и сами того не замѣчаютъ.
И они пошли дальше.
— Я все еще не могу забыть той милой картины, которая возникла тогда во мнѣ съ вашихъ словъ, этой лодки съ шелковымъ голубымъ парусомъ въ видѣ полумѣсяца, — сказала она. — Господи, какъ это красиво! Когда небо особенно глубоко и далеко, мнѣ все хочется представить себѣ, что я сама покачиваюсь тамъ въ верху въ лодкѣ и ужу серебряной удочкой.
Онъ былъ счастливъ тѣмъ, что она еще не забыла этого воспоминанія объ Ивановомъ вечерѣ; глаза его увлажнились, и онъ отозвался тепло:
— Да, правда, вамъ гораздо больше пристало бы сидѣть въ такой лодкѣ, чѣмъ мнѣ.
Когда они дошли приблизительно до половины лѣса, она была настолько неосторожна, что спросила:
— Долго ли вы останетесь здѣсь?
Она тотчасъ же раскаялась, она хотѣла бы взять свои слова назадъ, но сейчасъ же успокоилась, потому что онъ засмѣялся и уклонился отъ прямого отвѣта. Она была благодарна ему за его тактичность, онъ, вѣрно, замѣтилъ ея замѣшательство.
— Я останусь тамъ, гдѣ вы, — сказалъ онъ.
— Я останусь здѣсь, пока у меня не выйдутъ деньги, — сказалъ онъ затѣмъ. И прибавилъ:- Но это будетъ ужъ не очень-то долго.
Она посмотрѣла на него, тоже засмѣялась и сказала:
— Не очень долго развѣ? Вѣдь вы же богаты, какъ я слышала?
Тогда на лицѣ его появилось прежнее загадочное выраженіе, и онъ отвѣтилъ:
— Я богатъ? Послушайте, по городу должна ходитъ басня, будто я богачъ, будто у меня между прочимъ есть значительной цѣнности имѣніе; это неправда, пожалуйста, не вѣрьте этому, это вздоръ. У меня нѣтъ имѣнья, во всякомъ случаѣ оно очень мало и принадлежитъ не мнѣ одному, а вмѣстѣ съ сестрами; кромѣ того, оно все въ долгахъ, заложено и перезаложено. Вотъ вамъ правда.
Она недовѣрчиво засмѣялась.
— Да, вѣдь вы всегда имѣете обыкновеніе говорить о себѣ правду, — сказала она.
— Вы не вѣрите мнѣ? Вы сомнѣваетесь? Дайте же мнѣ разсказать вамъ, хотя это и унизительно для меня, но дайте мнѣ все-таки разсказать вамъ всѣ обстоятельства: вы, вѣрно, уже знаете, что въ первый же день, какъ я пріѣхалъ въ городъ, я прошелъ пѣшкомъ пять миль прямо до сосѣдняго города и оттуда послалъ самому себѣ три телеграммы относительно крупной суммы денегъ и имѣнія въ Финляндіи. Затѣмъ нѣсколько дней я оставлялъ эти три телеграммы на столѣ въ моей комнатѣ распечатанными, чтобы каждый въ гостиницѣ могъ прочесть ихъ. Вѣрите теперь? Такъ развѣ не вранье — мое богатство?
— Если вы опять на себя не лжете.
— Опять? Вы залблуждаетесь, фрейлейнъ. Богъ свидѣтель, я не лгу! Такъ-то!
Пауза.
— Но зачѣмъ же вы это сдѣлали? Зачѣмъ вы посылали самому себѣ эти телеграммы?
— Да, видите ли, надо ужъ слишкомъ долго разсказывать, чтобы возстановить всю взаимную связь этихъ обстоятельствъ… Но впрочемъ сдѣлалъ я это, чтобы придать себѣ значеніе и произнести впечатлѣніе въ городѣ. Хе-хе-хе, откровенно сказано?
— Вы теперь лжете.
— Чортъ бы меня побралъ, если я лгу.
Пауза.
— Вы удивительный человѣкъ! Богъ васъ знаетъ, чего вы добиваетесь. То кажется, что вы прямо и… да, вы никогда не боитесь дѣлать мнѣ самыя интимныя признанія, а когда я нѣсколькими словами пытаюсь вернуть васъ на путь истинный, вы дѣлаете какой-то вывертъ и выставляете самого себя шарлатаномъ, лжецомъ и обманщикомъ. Вы, пожалуй, могли бы избавитъ себя отъ этого труда; ни то ни другое не производитъ на меня ни малѣйшаго впечатлѣнія. Я для этого слишкомъ равнодушное существо; вся ваша геніальность выше моего пониманія.
Она вдругъ обидѣлась.
— Я какъ разъ теперь вовсе не хотѣлъ выказывать никакой геніальности. Вѣдь все ужъ потеряно; для чего же мнѣ стараться?
— Зачѣмъ же вы мнѣ разсказываете такъ много непріятнаго о себѣ самомъ при всякомъ удобномъ случаѣ? — воскликнула она горячо.
Онъ отвѣтилъ медленно и съ полнѣйшимъ самообладаніемъ:
— Чтобы произнести на васъ впечатлѣніе, фрейлейнъ.
Тогда оба они опять остановились и пристально посмотрѣли другъ на друга. Онъ продолжалъ:
— Я уже имѣлъ однажды удовольствіе сказать вамъ нѣсколько словъ относительно моей системы. Вы спрашиваете, отчего я разбалтываю именно тѣ изъ своихъ тайнъ, которыя вредятъ мнѣ и которыя я свободно могъ бы держалъ втайнѣ? Я повторяю: изъ политическаго разсчета. Я представляю себѣ, что моя искренность производитъ на васъ впечатлѣніе, хотя вы и осуждаете ее. Я во всякомъ случаѣ могу думать, что то безпощадное равнодушіе, съ которымъ я разоблачаю себя, возбуждаетъ въ васъ чувство уваженія. Быть можетъ, я ошибаюсь въ разсчетѣ; съ этимъ ничего не подѣлаешь. Но даже, если бы я и ошибался, вѣдь вы все равно потеряны для меня, и я ужъ ничѣмъ не рискую. Можно дойти до того, что это становится уже игрой съ отчаянія, азартомъ. Я самъ вамъ помогаю, даю вамъ поводы осуждать меня и укрѣпляю ваши силы къ тому, чтобы отвергнуть меня. Зачѣмъ я это дѣлаю? Затѣмъ, что душѣ моей инстинктивно — говорить въ свою собственную пользу и такимъ пошлымъ путемъ достигать своей цѣли; я бы не потерпѣлъ этого въ своихъ устахъ. Но — скажете вы — я окольными путями и хитростями пытаюсь добиться того, чего другіе достигаютъ обыкновеннымъ, прямымъ путемъ? Ахъ, нѣтъ…. да впрочемъ я не стану защищаться. Назовите это враньемъ; почему бы нѣтъ, это подходитъ, это годится; я и самъ готовъ признать, что это самый жалкій подлогъ. Хорошо, пусть это будетъ враньемъ, я не оправдываюсь, вы совершенно правы, все существованіе мое не болѣе, какъ вранье. Но это вранье въ большей или меньшей степени опутываетъ каждаго человѣка; почему же одинъ родъ вранья можетъ быть хуже другого, разъ все вообще въ самой глубинѣ все-таки вранье и только?.. Я однако чувствую, что начинаю входить въ свой фарватеръ; я не прочь немного поскакать на своемъ конькѣ… Нѣтъ, я впрочемъ не стану; Боже Милосердный, до чего я отъ всего этого усталъ! Я говорю себѣ: брось, пустъ все идетъ, какъ хочетъ; брось, брось! Точка… Ну, кто бы повѣрилъ, напримѣръ, что въ домѣ доктора Стенерсена не все обстоитъ благополучно? Я не говорю, что тамъ не все благополучно. Я вѣдь только спрашиваю, придетъ ли кому-нибудь въ голову заподозрить какую-нибудь фальшь въ этомъ высоконравственномъ семействѣ? Все оно состоитъ только изъ двухъ лицъ, мужа и жены, дѣтей нѣтъ, нѣтъ гнетущихъ заботъ, и все же, быть можетъ, есть тамъ еще и третій; одинъ Богъ, конечно, это знаетъ, но, можетъ быть, есть, если поближе подойти къ дѣлу, нѣкто, кромѣ мужа и жены, одинъ молодой человѣкъ, слишкомъ ужъ горячій другъ дома, судья Рейнертъ. Какъ знать? Быть можетъ, вина лежитъ на обѣихъ сторонахъ. Докторъ можетъ даже знать обо всемъ, но быть не въ силахъ что-нибудь предпринять; по крайней мѣрѣ, онъ пилъ сегодня ночью во-всю, и ко всему былъ равнодушенъ… такъ что онъ даже потребовалъ уничтоженія всего рода человѣческаго посредствомъ синильной кислоты; земля могла бы и такъ вертѣться на своей оси. Несчастный человѣкъ!.. Но едва ли онъ одинъ погрузился во вранье по колѣна, даже если я исключу себя — Нагеля — стоящаго во враньѣ по поясъ. Возьмемъ, напримѣръ, хоть Минутту. Добрая душа, безупречный, прямо мученикъ! Все говоритъ въ его пользу, а все-таки онъ у меня на примѣтѣ. Говорю вамъ, и онъ у меня на примѣтѣ! Это вамъ кажется слишкомъ чудовищнымъ? Я васъ испугалъ? Простите, нечаянно. Я зато сейчасъ успокою васъ, сказавъ, что никто не соблазнитъ Минутты, онъ дѣйствительно честенъ. Изъ-за чего же я не спускаю съ него глазъ, зачѣмъ слѣжу за нимъ изъ-за угла одного дома, въ два часа ночи, когда онъ возвращается домой послѣ непозволительной прогулки… въ два часа ночи? Изъ-за чего я подглядываю за нимъ, когда онъ тащитъ свой мѣшокъ и кланяется встрѣчнымъ на улицѣ? Да не изъ-за чего, голубушка моя! Не изъ-за чего! Онъ просто интересуетъ меня; я до нѣкоторой степени дорожу имъ и въ данную минуту меня радуетъ, что я могу среди всего этого вранья выдѣлить его какъ чистаго и честнаго человѣка. Вотъ зачѣмъ я это дѣлаю, и вы отлично понимаете меня. Хе-хе-хе… Но, чтобы вернуться къ вопросу обо мнѣ самомъ… Ахъ, нѣтъ, нѣтъ, я ни за что не хочу возвращаться къ вопросу обо мнѣ самомъ, лучше ужъ что-нибудь другое!
