Арчибалд Кронин - Замок Броуди
— Ох, не нравится мне сегодня залив, — сказал один.
— Да, волнение сильное, как бы не случилось беды, — подхватил другой.
— Я начинаю жалеть, что не послушался жены и не остался дома, — заметил третий со слабым притязанием на шутливость.
Денис принялся их высмеивать.
— Что же вы думаете, капитан пустил бы пароход, если бы он не был уверен, что переправа возможна? — воскликнул он с искренним убеждением. — И плыть-то всего пять миль — совершенный пустяк. Пройдет каких-нибудь двадцать лет, и мы будем перескакивать через такую канаву или переходить ее на ходулях.
Пассажиры посматривали на него с сомнением, но Денис смеялся, шутил, подтрунивал над ними до тех пор, пока они не сдались, и через пять минут он всех привлек на свою сторону. Его молчаливо признали вожаком, тревожные предчувствия пассажиров рассеялись, и один из них даже достал из кармана небольшую плоскую фляжку.
— Хлебнем по глоточку на дорогу? — предложил он, подмигивая. Тогда веселое настроение победило страх. Первым хлебнул хозяин фляжки, за ним двое остальных — с умеренностью, приличной тем, кого угощают. Денис же отказался.
— Я сейчас только наелся сосисок и боюсь рискнуть ими, — пояснил он с выразительной пантомимой в сторону буйных волн, которая должна была убедить зрителей, что единственное его желание в жизни — удержать в себе вкусную пищу, за которую он только что заплатил. Все восторженно захохотали; предположение, что этот беззаботный и бесстрашный юноша может испытать такой неприятный приступ морской болезни, снова подняло их в собственном мнении, а Денис продолжал их подбадривать, умело приспособляясь к ним, рассказывая анекдоты с таким воодушевлением, что они почти не заметили, как отчалил пароход и как его качало в заливе. Один пассажир, правда, позеленел, другой делал движения горлом, как перед рвотой, но они скорее готовы были умереть, чем осрамиться в глазах этого юного Гектора, рассказывавшего уже пятый анекдот — о блестящем остроумии одного ирландца, перехитрившего англичанина и шотландца при крайне забавных и щекотливых обстоятельствах.
Остальные несколько пассажиров не совсем успокоились и продолжали жаться друг к другу, когда паром, как скорлупку, швыряли бурные волны. Они цеплялись за стойки, ложились на палубу или, уже не стесняясь, блевали, а насыщенный водяной пылью ветер завывал вокруг снастей, и яростно шумящие волны перекатывались через низкие поручни, заливая палубу водяной пеленой, которая перемещалась из стороны в сторону, следуя за каждым наклоном судна.
Но наконец паром подошел уже близко к Бернтисленду, вышел из полосы волнения и после долгого лавирования ускорил ход. Шкипер сошел с мостика, с его клеенчатой куртки текла вода. Денис слышал, как он сказал:
— Ничуть не жалею, что мы уже приехали. Слабое удовольствие! Такой скверной переправы, как сегодня, никогда еще не бывало.
Пассажиры поспешно высаживались, даже те, кто так пострадал от морской болезни, что их пришлось снести с парома на пристань, и уже на пристани эта маленькая компания героев стала прощаться с Денисом.
— Как, разве вы дальше не поедете? — спросил Денис.
— Ба! — возразил один из них, как бы говоря за всех, и посмотрел на тучи. — Все мы, слава богу, здешние, бернтислендские, и теперь нас не скоро заманишь на такую прогулочку в Эдинбург! Дома покажется совсем неплохо после этого адского шума на море!
Они все по очереди торжественно пожали руку Денису, чувствуя, что никогда не забудут о нем. «Ну и молодец же был этот малый, что переезжал с нами залив в бурю, — говаривали они порой друг другу много времени спустя. — Все страху натерпелись, а ему хоть бы что!»
Когда они ушли, Денис отправился на станцию. Поезд на Данди, расписание которого было согласовано с расписанием парохода из Грентона, должен был отойти в пять часов двадцать семь минут пополудни и был уже подан. Но так как было еще только двадцать минут шестого, Денис прошелся по перрону вдоль поезда, заглядывая в окна вагонов, ища незанятое купе третьего класса. Пассажиров оказалось больше, чем можно было ожидать в такую погоду, и Денис прошел до самого паровоза, не найдя свободного места. У паровоза стоял кондуктор, разговаривая с машинистом, и Денис, узнав в нем знакомого, с которым он, со свойственной ему общительностью, свел дружбу во время предыдущей поездки, подошел поздороваться.
— А, Дэви Макбит, как поживаете? — воскликнул он.
Кондуктор поднял голову, и после минутного недоумения глаза его просветлели.
— А, это вы, мистер Фойль! — сказал он сердечно. — Я было не признал вас в первую минуту.
— «Нет мне подобного в Дониголе», — с улыбкой процитировал Денис.
— Неужто вы едете в такую погоду? — спросил Макбит. — А мы с Митчелом, — он указал на машиниста, — как раз толковали насчет этого. Нас беспокоит ветер. Он дует в опасном направлении.
— Вы боитесь, что он погонит назад вашу старую пыхтящую посудину? — сказал Денис, смеясь.
Митчел неодобрительно покачал головой.
— Нет, не совсем так, — ответил он, и взгляд его был выразительнее слов. Потом, повернувшись к своей будке на паровозе, крикнул: — Как манометр, Джон?
Черная физиономия кочегара выглянула наружу; на этом черном улыбающемся лице резко белели зубы.
— Пару хватит хоть до самого Эбердина, — сказал он. — А пожалуй, что и дальше.
— Нет уж, дай бог нам с тобой до Данди добраться, Джонни, и то будет ладно, — сухо возразил машинист.
— Как ты думаешь, он выдержит? — спросил Макбит серьезно, забыв в эту минуту о Денисе.
— Не могу тебе сказать, — сдержанно ответил Митчел, — но мы скоро это узнаем.
— Что у вас здесь за секреты? — спросил Денис, глядя то на одного, то на другого.
Ухмылявшаяся физиономия кочегара глядела из открытой двери топки, и отблески пламени играли на этом грязном лоснившемся лице.
— Они немножко опасаются насчет моста, — засмеялся он, работая лопатой, — не понимают, что такое сталь и цемент!
— Нечего зубы скалить! — сердито проворчал Митчел. — Ехать нам по мосту две мили, а проклятый ветер дует прямо в ту сторону и сатанится, как десять тысяч дьяволов.
После этих слов все как-то притихли, но тотчас же Макбит, спохватившись, посмотрел на часы.
— Ну, — сказал он, — что бы мы там ни думали, а по расписанию полагается ехать — значит, и поедем. Идемте, мистер Фойль.
— А что вас, собственно, беспокоит? — спросил Денис, когда они с кондуктором шли по платформе.
Дэви Макбит покосился на него и ничего не ответил. Явно желая переменить разговор, он сказал:
— Какое замечательное у вас новое пальто!
— Нравится?
— Еще бы! Удобная штука в такую ночь, как сегодня, да и вид у него шикарный!
— Достаточно шикарный для жениха, Дэви? — спросил Денис, легонько подтолкнув собеседника локтем.
— Ну разумеется, — ответил тот рассеянно. Но потом вдруг с интересом взглянул на Дениса. — Вот оно что! Уж не подумываете ли вы о…
Денис утвердительно кивнул головой:
— Не только подумываю, но это уже решено. Во вторник женюсь и, наверное, в этом пальто и буду венчаться. Это часть моего приданого.
Макбит смешливо посмотрел на Дениса, суровое лицо его прояснилось, и оба весело захохотали.
— Вот так новость! Что же вы молчали до сих пор? Вы не теряете времени, честное слово! Желаю вам счастья, и вам, и вашей подружке, кто бы она ни была. Ей хорошо будет, если я в вас не ошибся. Ну, раз так, пойдем со мной! Не можем же мы везти жениха вместе со всей публикой в третьем классе! — Он отпер пустое купе первого класса. — Жениха надо доставить в сохранности!
— Спасибо, Дэви, — довольным тоном поблагодарил его Денис. — Вы славный малый. Обязательно пошлю вам кусок свадебного пирога, чтобы вы положили его под подушку. — Потом прибавил уже более серьезным тоном: — Ну, до свиданья, увидимся в Данди.
Кондуктор с улыбкой кивнул и ушел. Минуту спустя раздался свисток, и поезд отошел от станции.
Один в комфортабельном купе первого класса, Денис с удовольствием осмотрелся, развалясь на мягком диване, положил ноги на сиденье напротив и уперся взглядом в потолок. Мало-помалу глаза его приняли мечтательное выражение, — казалось, они смотрели сквозь низкий потолок куда-то далеко. Он думал о Мэри…
Он спокойно размышлял о том, что женится во вторник. Не совсем так, как ему хотелось, не так, как он когда-то мечтал, но, во всяком случае, женится. Не важно, как отпраздновать свадьбу, — важно то, что кончится его холостая жизнь. Он уже заранее начинал чувствовать себя старше и благоразумнее. С воодушевлением подумал о том, как благородно было с его стороны с такой готовностью взять на себя ответственность за последствия своей любви. Он доказывал себе, что вовсе и не желал никогда увильнуть от этой ответственности.
