Две сестры - Жорж Санд
Чтобы появление Ады в гостиных леди Госборн не имело характер опрометчивой выходки, мы с отцом решили ей сопутствовать. Ада поехала, забрав с собой свои самые нарядные платья. Траур она бросила немножко раньше, чем полагалось. У меня было всего-навсего одно парадное платье — черное. Мне казалось неуместным надеть его, так как рядом с сестрой я походила бы в нем на вдову больше, чем она. Оставалось одно серенькое платье, довольно еще свежее, но так скромно отделанное, что сестра подняла меня на смех, уверяя, что я нарочно вырядилась девчонкой, чтобы казаться моложе ее.
Но оказалось, что мы с отцом совершенно напрасно заботились о соблюдении приличий. Появление Ады в Франбуа прошло почти незамеченным среди страшной суматохи. Все общество возвращалось в эту минуту с прогулки. Никто и не поинтересовался узнать ее общественное положение; заметили только свежесть ее личика и элегантность ее туалета. Леди Госборн познакомила нас с двумя-тремя старухами, очень разряженными и сильно нарумяненными; при этом она преимущественно обращала их благосклонное внимание на мою сестру. Сердце мое сжалось при мысли, что моя бедная Ада очутится под крылышком этих ветреных старушек. Сдав Аду с рук на руки, мы с отцом хотели тотчас же уехать, но леди Госборн так настоятельно просила нас остаться обедать, что волей-неволей пришлось уступить.
Стол был накрыт на пятьдесят приборов. Ели второпях и кое-как, потому что спешили приготовиться к фейерверку и балу, назначенным к вечеру.
Лорд Госборн был мужчина лет тридцати, холодный и ничем особенным не замечательный, но с большими притязаниями на красоту, на физическую силу и обширные сведения в охоте и музыке. Он сделал мне честь посадить меня возле себя во время обеда и всячески старался занять меня разговором. Чтобы не делать вид, что я уклонялось от разговора, я спросила его, не имеет ли он известий о г-же д’Ортоза.
— Ей очень плохо, — отвечал он. — Боюсь, что ее песенка спета; от таких ударов не поправляются. Так вы ее знали?
— Немного. Я видела ее три раза.
— Вы жалеете ее?
— Конечно, если положение ее достойно сожаления.
— Что касается меня, — продолжал он, — то она внушает мне сострадание, потому что всегда была тем, что она есть.
— Вы думаете, что она всегда была помешана? — спросил маленький князь Уровский, сидевший возле меня с правой стороны.
— Я в этом убежден. Прежде ее помешательство было предприимчивое и самодовольное, теперь же оно перешло в унылое и мизантропическое — вот и вся разница.
— Помешана!.. — воскликнула я. — Вы говорите, что она помешана?
— Вы этого не знали? Как же, она шесть недель провела в лечебнице доктора Бланша, с ней делались припадки бешенства. Потом она несколько успокоилась и впала в меланхолию. Наконец, теперь она начинает искать развлечения… И, мимоходом замечу, приехала развлекаться сюда.
— Сюда? — переспросил Уровский. — Как? Когда же она приехала?
— С час тому назад, пока мы гуляли. Она приехала, как ни в чем не бывало. Мать моя приняла ее со своей обычной добротой, но не без страха. Она нашла ее до того изменившейся, что ее просто узнать нельзя. Судя по ее словам, она страшно подурнела, но ведет себя очень смирно. Матушка уговорила ее удалиться к себе в комнату и остаться там до завтра, чтобы отдохнуть. А там мы посмотрим, как она может себя держать. Если она не станет слишком чудить, ей позволят развлекаться, чем знает.
— Черт возьми, — проворчал маленький князек, — это не очень-то весело! Я ни за что не засну в доме, где есть сумасшедшие.
— Ну, — возразил лорд Госборн, — в хорошо устроенном доме надо, чтобы всего было понемножку. Страшная легенда, привидение как раз кстати в таком старом замке, как наш. До сих пор нам этого недоставало.
Мне было больно видеть, как мало сострадания уделяют этой женщине, которую еще месяц тому назад все носили на руках. Я рискнула спросить о причине постигшего ее страшного несчастья.
— Причина эта — страсть к приключениям, — отвечал лорд Госборн. — Уже с некоторых пор ум у нее начал заходить за разум. Женщина она была очаровательная, что и говорить. Все мы ее избаловали своим поклонением, но она метила выше…
— Чтобы попасть в цель, — подхватил князек, — ей бы следовало до конца уберечься от всякого увлечения, а она этого не сделала. Она была без ума от Абеля.
— Полноте, Уровский, ведь вы ничего достоверного об этом не знаете, — возразил ему лорд Госборн.
— Я не говорю, что она увенчала его страсть, но он ей не на шутку нравился…
— А вы ревновали. Верно одно, что Абель показал себя в этом деле вполне порядочным человеком. Как только он заметил, что его ухаживание может повредить замужеству, на которое она рассчитывала, он удалился.
— Но было уже слишком поздно. Об его отношениях с ней много говорили, толки эти дошли до…
— Словом, — продолжал лорд Госборн, — она сошла от этого с ума. Теперь она воображает, что у нее было просто-напросто воспаление в мозгу, и считает себя как нельзя более рассудительной. Но при этом она с самым серьезным видом объявила моей матери, что помолвлена с принцем крови. Однако хватит говорить о печальных вещах. Выбросьте эти мысли, Уровский, из головы. Прошлое останется прошлым. Одним потухшим светилом больше, но это не помешает новым звездам взойти на вашем горизонте.
Итак, несчастную Кармен постигло то наказание, которое должно было казаться для нее страшнее всего — она стала помехой и предметом страха в том самом свете, душой и украшением которого она была!
После обеда, пока отец отыскивал наш экипаж, я отправилась в сад. Было еще светло. Я оглянулась на величавое здание замка и увидела одинокий свет, мерцавший на самом верху одной из башен, точно вечерняя звезда, поторопившаяся зажечься на небе. Не в этой ли башенке бедная Кармен жила в качестве легенды и привидения, необходимых для поэтичности старого замка?
Вдруг позади себя я услышала шаги и обернулась. То было само привидение — m-lle д’Ортоза, одетая вся в белое, с прежней изысканностью. Черты ее лица и фигура все еще были прекрасны, но она была так худа и бледна, что глядеть на нее было страшно. Она двигалась медленно, с какой-то напускной величавостью, и собственная высокая и худощавая фигура ее,
