Джон Голсуорси - Через реку

— Признаю, что был один прискорбный инцидент, но я за него извинился.

— Какой инцидент?

Динни, которая сидела между сестрой и отцом выпрямившись и всем существом чувствуя, что их и её гордость натянута как струна, услышала за своей спиной неторопливый низкий голос:

— Я полагаю, милорд, что мой коллега не уполномочен задавать подобный вопрос.

— Милорд…

— Я вынужден остановить вас, мистер Инстон.

— Подчиняюсь, милорд… Вы вспыльчивый человек, сэр?

— Нет.

— И вы обычно более или менее обдумываете ваши поступки?

— Смею надеяться.

— Даже когда это поступки не слишком, так сказать, доброжелательные?

— Да.

— Понимаю. Присяжные, несомненно, тоже понимают. Теперь, сэр, с вашего позволения перейдём к другому пункту. Утверждаете ли вы, что ваша жена и мистер Крум встречались на Цейлоне?

— Понятия не имею, встречались они или нет.

— Известно ли вам лично, что они были там знакомы?

— Нет.

— Мой коллега уверил нас, что докажет факт их встреч.

— Возможность их встреч, — поправил неторопливый низкий голос.

— Пусть так. Были у вас, сэр, основания предполагать, что они воспользовались такой возможностью?

— Не было.

— Встречали вы мистера Крума на Цейлоне или хоть слышали о нём?

— Нет.

— Когда вам впервые стало известно о существовании этого джентльмена?

— В ноябре прошлого года здесь, в Лондоне, я видел, как он выходил из дома, где остановилась моя жена, и я спросил у неё, как его зовут.

— Она пыталась это скрыть?

— Нет.

— И больше вы с этим джентльменом не встречались?

— Нет.

— Почему вы сочли его именно тем человеком, который может послужить вам предлогом для развода?

— Я возражаю против такой постановки вопроса.

— Что ж, тогда поставим его по-другому: почему именно этот джентльмен привлёк к себе ваше внимание как возможный соответчик?

— Потому что я кое-что слышал о нём на пароходе, с которым возвращался в ноябре из Порт-Саида на Цейлон. Это было то же самое судно, на котором моя жена и соответчик плыли в Англию.

— Что же вы слышали?

— Что они проводили всё время вместе.

— Довольно частое явление в плавании, не так ли?

— В пределах благоразумия — да.

— Вам это известно по собственному опыту?

— Насколько помнится, нет.

— Что ещё побудило вас возыметь подозрения?

— Стюардесса сказала мне, что видела, как он выходил из каюты моей жены.

— В какое время? Днём или ночью?

— Перед самым обедом.

— Вам по долгу службы, наверно, не раз приходилось совершать поездки морем?

— Да, много раз.

— И вы не замечали, что пассажиры частенько заходят друг к другу в каюты?

— Замечал.

— Это всегда наводило вас на подозрение?

— Нет.

— Не вправе ли я пойти дальше и заключить, что раньше у вас в таких случаях никогда не возникало подозрений?

— Нет, не вправе.

— Вы по природе человек подозрительный?

— Не нахожу.

— Или, что называется, ревнивый?

— Не сказал бы.

— Намного вы старше вашей жены?

— На семнадцать лет.

— Тем не менее вы не в таких годах, чтобы не знать, как непринуждённо и почти не считаясь с разницей полов держатся друг с другом молодые люди и женщины наших дней?

— Если вас интересует мой возраст, то мне сорок один.

— То есть практически вы принадлежите к послевоенному поколению?

— Я воевал.

— Тогда вам, вероятно, известно, что многое, считавшееся до войны подозрительным, давно уже не рассматривается как таковое?

— Мне известно, что теперь ко всему относятся легко и просто.

— Благодарю вас. Скажите, случалось ли вам подозревать в чем-нибудь вашу жену до того, как она покинула вас?

Динни подняла глаза.

— Не случалось.

— И тем не менее такого ничтожного обстоятельства, как то, что соответчик вышел из её каюты, оказалось достаточно, чтобы вы установили за ней наблюдение?

— Да. Кроме того, они всё время на пароходе проводили вместе, и я своими глазами видел, как он выходил в Лондоне из дома, где она остановилась.

— Говорили вы ей, будучи в Лондоне, что, если она не вернётся к вам, все последствия лягут на неё?

— Едва ли я мог употребить подобные выражения.

— А какие же вы употребили?

— Я сказал ей, что она имеет несчастье быть моей женой и поэтому не может вечно оставаться соломенной вдовою.

— Тоже не слишком изящный оборот, правда?

— Допускаю.

— Итак, вы стремились воспользоваться любым предлогом и любым её знакомством, чтобы освободиться от неё?

— Нет, я стремился вернуть её.

— Невзирая на ваши подозрения?

— В Лондоне у меня ещё не было подозрений.

— Остаётся предположить, что вы дурно обращались с ней и намеревались освободиться от брачного союза, унижавшего вашу гордость.

Неторопливый низкий голос вставил:

— Протестую, милорд.

— Милорд, поскольку истец признал…

— Согласен, мистер Инстон, но кто из мужей не совершает поступков, за которые потом хочется извиниться?

— Как угодно вашей милости… Во всяком случае, вы распорядились установить наблюдение за вашей женой. Когда именно?

— Как только вернулся на Цейлон.

— Сразу же?

— Почти.

— Это не свидетельствует о горячем желании вернуть её. Не правда ли?

— После того что мне рассказали на пароходе, мои намерения решительно изменились.

— Ах, на пароходе. А ведь выслушивать сплетни о своей жене не очень красиво. Вы не находите?

— Нахожу. Но она отказалась вернуться, и я должен был внести ясность в положение вещей.

— Всего спустя два месяца после её ухода от вас!

— Прошло уже больше двух месяцев.

— Но меньше трёх. Мне кажется, вы просто вынудили её покинуть вас, а затем использовали первую же возможность застраховать себя от её возвращения.

— Неправда.

— Хорошо, допускаю. Скажите, вы обратились в сыскное агентство до отъезда из Англии на Цейлон?

— Нет.

— Вы можете подтвердить это под присягой?

— Да.

— Как же вы вошли с ним в контакт?

— Я поручил сделать это моим поверенным.

— О, так, значит, до отъезда вы беседовали с вашими поверенными?

— Да.

— Невзирая на то, что у вас ещё не было подозрений?

— Когда человек уезжает так далеко, он должен побеседовать со своими поверенными. Это естественно.

— Вы беседовали с ними о вашей жене?

— И о ней и о других делах.

— Что же вы сказали им о вашей жене?

Динни опять подняла глаза. Ей было всё омерзительнее видеть, как травят человека, пусть даже её противника.

— По-моему, я сказал только, что она остаётся здесь у своих родителей.

— И это всё?

— Возможно, я прибавил, что наши отношения усложнились.

— И это всё?

— Помнится, я сказал ещё: «Пока что не представляю себе, чем всё это кончится».

— Готовы ли вы подтвердить под присягой, что не сказали: «Я, может быть, поручу вам установить за ней наблюдение».

— Готов.

— Готовы ли вы присягнуть, что не сказали вашим поверенным ничего, наводящего их на мысль о желательности для вас развода?

— Не могу отвечать за мысли, на которые навели их мои слова.

— Попрошу не отклоняться в сторону, сэр. Упомянули вы о разводе или нет?

— Не помню.

— Не помните? Сложилось или не сложилось у них мнение, что вы намерены начать дело?

— Не знаю. Я сказал им только, что наши отношения усложнились.

— Мы это уже слышали, и это не ответ на мой вопрос.

Динни увидела, как судья высунул голову.

— Мистер Инстон, истец показал, что не знает, какое мнение сложилось у его поверенных. Что ещё вы хотите услышать?

— Милорд, существо порученного мне дела, — я рад возможности кратко резюмировать его, — сводится к тому, что, как только истец так или иначе вынудил свою жену покинуть его, он решил развестись с ней и был готов схватиться за любой предлог, могущий послужить основанием для развода.

— Что ж, вам предоставлено право вызвать его поверенного.

— Ваша милость!..

Этот краткий возглас прозвучал так, словно адвокат собрался пожать плечами, но передумал и переложил этот жест на слова.

— Хорошо, продолжайте.

Динни со вздохом облегчения уловила заключительные нотки в голосе Инстона «не-заткнёшь-за пояс».

— Итак, хотя вы начали дело, основываясь только на сплетнях, и осложнили его, потребовав возмещения ущерба от человека, с которым не сказали и двух слов, вы пытаетесь внушить присяжным, что вы терпимый и благоразумный супруг, чьё единственное желание — вернуть жену обратно?

Динни в последний раз подняла глаза на лицо Корвена, скрытое под ещё более непроницаемой, чем обычно, маской.

— Я вовсе не намерен что-либо внушать присяжным.

— Очень хорошо!