Жак Шардон - Эпиталама
«Но почему же он не идет теперь? Что он там делает? Он оставляет меня одну сейчас, когда мне так плохо…»
Задумавшись, она присела, потом вдруг спросила себя, словно пробуждаясь от сна: «Но что же он там делает?..»
Она вышла через дверь ванной в прихожую, бесшумно прошла в темную столовую, где легкая трель хрусталя эхом ответила на ее шаги. Сквозь застекленную дверь и тюлевые занавески она увидела Альбера, который сидел в гостиной и читал.
«И он может спокойно читать! — подумала Берта, возвращаясь в спальню. — Он может читать после того как весь вечер топтал меня ногами! Сначала преследовал меня, из чистого удовольствия довел до истерики своими воплями. Он ненавидит меня и теперь читает — довольный, спокойный, счастливый».
Она быстро сняла платье. «Я лягу спать прямо сейчас; когда он придет, я уже засну. Просто унизительно страдать из-за такого человека! Я раскаиваюсь в своих слезах, в своих переживаниях, в своей любви. Но скоро я перестану его любить. И тогда ничто не сможет меня ранить! Когда он придет, я уже буду спать».
Она села на стул и посмотрела на постель. У нее не было сил раздеться до конца, и она долго сидела, так, словно ожидая чего-то, потом повернула голову в сторону двери гостиной. Теперь ей уже хотелось открыть эту дверь…
Она взглянула на себя в зеркало. Что?! Чтобы она появилась в гостиной в полураздетом виде, покорная? Она, которая раньше говорила, что перед мужем всегда нужно выглядеть гордой и кокетливой? Но эта дверь манила ее. Она не знала, что скажет. Не знала, есть ли у нее, что сказать. Она только чувствовала, что нужно открыть эту дверь.
Услышав шаги Берты, вышедшей в гостиную, Альбер какое-то время продолжал смотреть в книгу. Она села, не говоря ни слова. С распущенными волосами, неподвижно сидя на стуле, она казалась робкой.
«Она у меня хорошая!» — вдруг с нежностью подумал Альбер; но он не осмелился взглянуть на нее, смущаясь собственного волнения, и, отложив книгу, тихо сказал:
— Я думаю, что уже поздно. Нам нужно ложиться спать. А завтра мы пойдем в гости к Камескассам.
Засыпая, он держал ее в своих объятиях; прижавшись к нему, погружаясь в окутывавший их сон, она чувствовала, как утихают ее страдания, как она опять превращается в доверчивого, безмятежного ребенка, и поняла, что больше не принадлежит себе, что растворяется в нем, и на нее нисходит блаженный покой.
* * *Берта одевалась в своей ярко освещенной спальне. Она в очередной раз подошла к зеркалу, приложила жемчужную диадему к волосам, сняла ее, снова надела.
— Уже десять часов, мы опоздаем, — сказал Альбер, который заканчивал бриться в ванной.
— Тебе нравится этот жемчуг? — спросила Берта, вновь прилаживая диадему к волосам и внимательно глядя в зеркало на Альбера, входившего в спальню.
— Нет.
— Но почему? Ты даже не посмотрел на меня.
— Мне не нравится эта диадема.
— Мужчины в этом ничего не понимают. Мне бы хотелось, чтобы ты оставил меня одну; здесь, мой любезный друг, ты мне ужасно мешаешь.
— Я жду тебя в гостиной; к полуночи мы к Камескассам еще успеваем.
Берта опять приложила диадему к волосам. Она чувствовала, что украшение Альберу не нравится только потому, что оно слишком подчеркивало красоту ее лица. «Он просто боится, что кто-нибудь обратит на меня внимание. Он предпочел бы, чтобы я подурнела».
Теперь же ей казалось, что без этого жемчуга ее лицо выглядит более нежно. Но, может быть, на нее просто повлияло мнение Альбера. «Муж приучает жену думать так, как нравится ему. И тогда ты утрачиваешь собственное мнение. Перестаешь даже понимать, как нужно одеваться».
— Это платье совершенно не подходит к такой прическе! — вдруг с озабоченным и беспокойным видом сказала она, обращаясь к горничной. — Принесите мне мое атласное платье.
Альбер сел на диван. Чувствуя себя немного скованно в вечернем костюме, он держал перед глазами газету и разглядывал свою руку с только что отполированными ногтями.
Дверь открылась, и в гостиную спокойно, неторопливо, с чуть сосредоточенным видом вошла Берта: шелестящее шелковое платье осветило ее лицо и придало ее красоте величавость.
— Я хочу вернуться домой пораньше. У меня завтра очень важное дело, — быстро проговорил Альбер, не глядя на Берту, словно смущенный красотой этой незнакомки.
Госпожа Камескасс имела обыкновение разговаривать с каждым из своих гостей конфиденциально. Она увлекла Альбера за собой к маленькой гостиной.
— У меня к вам просьба, — сказала она. — Вы же знакомы с главой кабинета Першо. У меня есть один протеже, симпатичный, умный человек; он недавно защитил диссертацию; вы увидите его сегодня вечером, его фамилия Массип…
Подыскивая предлог, дабы отказаться от этого дела, Альбер усердно стал расспрашивать госпожу Камескасс о разных не относящихся к делу вещах.
— Рад вас видеть, — сказал Пюиберу, пожимая руку Альберу.
— Мы еще вернемся к нашему разговору, — сказала госпожа Камескасс и удалилась, проскользнув сзади госпожи де Пюиберу.
Госпожа де Пюиберу подошла к мужу.
— Господин Пакари, вы позавчера уехали слишком рано. Правда, Мартин? — бойко спросила она, обращаясь к окружившим ее мужчинам. — А для начала, скажите-ка мне, Мартин, вы потом поехали прямо домой?
— Мадам, я вернулся прямо домой, как обычно, — ответил Мартин, синие выпуклые глаза которого блестели из-под белесых ресниц.
— Нет, Мартин, вы не вернулись домой, как обычно. Вы пренебрегли своей судьбой.
— Как-то вы загадочно выражаетесь, — сказал Альбер.
— Сразу после вашего ухода приехала госпожа де Теб. Она внимательно изучила ладонь Мартина и сказала ему: «Немедленно возвращайтесь к себе домой, никуда не заезжая по дороге».
— Я знаю один такой же случай с госпожой де Теб, — сказал Альбер, взглянув на руки Мартина. — Ногез, пианист, был как-то вечером у нее в гостях. Он разговаривал с кем-то, облокотившись на пианино, так, что была видна его ладонь, и в этот момент к нему подошла госпожа де Теб с лорнеткой и сказала: «Немедленно езжайте домой и нигде не останавливайтесь».
— Вы рассказываете очень интересные вещи, — сказала госпожа Камескасс, беря под руку госпожу де Пюиберу, словно желая спрятаться в кружке собравшихся.
— Господин Пакари нам тут рассказывает страшные истории! — сказала госпожа де Пюиберу.
— Ну что же! Идите в кабинет моего мужа, сейчас для нас будет петь мадемуазель Монжандр! А то вы слишком громко разговариваете.
Альбер прошел вслед за супругами Пюиберу и Мартином в соседнюю комнату и сел возле ломберного стола.
Берта направлялась в комнату, где находился Альбер, когда к ней, улыбаясь, приблизилась какая-то дама:
— Вы меня узнаете? — спросила госпожа Рей. — Мы с вами встречались у госпожи де Солане. Давайте здесь присядем, — сказала она, повернувшись к Берте. — Я думаю, сейчас нам предстоит услышать пение… Я наслышана о вашем муже. Мой супруг говорил мне, — сказала она, повысив голос и подняв глаза на мужчину, молча стоявшего возле нее, — мой супруг говорил мне, что господин Пакари блестяще защищал нашего друга Виньяля. Это, должно быть, интересно — видеть своего мужа, выступающим в суде.
— Знаете, я ни разу не видела, как он выступает, — сказала Берта, повернувшись к ней и стараясь как можно любезнее ответить на радушную скороговорку госпожи Рей.
Затем она слегка отвела взгляд в сторону и посмотрела в направлении комнаты, где находился Альбер. Ей казалось, что с ней говорят совсем не о том мужчине, которого она видела через открытую дверь, почти не поворачивая головы, даже не глядя на него, и тем не менее мгновенно узнавала его среди всех остальных.
К госпоже Рей подошел мужчина, чей слишком приталенный фрак еще в начале вечера бросился в глаза Берте. Казалось, что его белое сморщенное, старообразное и одновременно детское, какое-то плаксивое, с прилипшей ко лбу черной прядкой личико только что выплыло из воды. Он поднес к губам руку госпожи Рей и нерешительно взглянул на Берту.
— Господин Ле Куэ, — сказала госпожа Рей.
Пока мадемуазель Монжандр пела, Пюиберу молчал, опустив голову и облокотившись на ломберный столик, а потом сказал Альберу:
— К госпоже Дени не стоит больше ходить. Весьма растлительное общество… Я имел неосторожность как-то привести туда свою жену после нашей свадьбы. Должен вам сказать, что однажды там я стал свидетелем одного весьма странного происшествия. Туда был приглашен Эзапиа…
— Послушайте, — сказала госпожа де Пюиберу, прикоснувшись к руке Альбера; она подошла к камину, а ее муж в это время удалялся вместе с Мартином. — Я хочу вам кое в чем признаться. Я вас совсем не узнаю. Этой зимой я впервые вас увидела через пятнадцать лет после нашей первой встречи… пятнадцать лет! Как же быстро они пролетели! Вы помните, как вы играли Гренгуара? Вы были очень грустным молодым человеком, с какой-то внутренней печалью, от которой веяло холодом… Я сохранила о вас весьма своеобразное воспоминание. В Сайгоне один молодой человек, похожий на вас…
