Лион Фейхтвангер - Ифтах и его дочь

Ему не спалось. Вскоре после начала третьей ночной вахты он отправился прогуляться по погрузившемуся в сон лагерю. Он поднялся на холм. Глубоко сидевшая в небе половинка луны бросала на землю слабый свет. Страна лежала перед ним — пустая, древняя, мертвенно-молчаливая и неподвижная.

Ифтах стоял на холме — широкоплечий, крупный, одинокий, выставив вперед подбородок и сжав зубы.

Господь одурачил его, сыграл с ним злую шутку. Он вдохнул в Нахаша требование отдать Милькому его дочь и, так как он не выдержал это испытание, Бог потребовал себе его дочь. Он — лакомка, этот Бог. Дитя Ифтаха, Яала, дорогая дань. Она чувствовала сильнее остальных, eё глаза устремлялись дальше, eё лицо была красивее, чем у других. Поэтому Господь хотел забрать её. Сладострастный Бог хотел eё попробовать. Но Ифтах не позволит командовать собой даже Богу. Он думал об Акко, каменном баране. Он силен, у него большая армия, и он объединил под своим началом немало земель. Если он сейчас, после победы, обручит дочь с аммонитом, он сможет царствовать над великой страной, которую он видел с Хермона. И без Господа, против Господа.

Он дерзко засмеялся в ночной тишине. «Если Мильком за меня, вызывающе громко заявил он, — я буду прав. Если за меня Господь, я тоже прав. Но если я буду один за себя, я тоже буду прав…»

Он сам испугался своего громкого голоса. Его тело пронизала дрожь. Он вспомнил о духах, блуждаюших ночью, и о Господе, самом сильном духе. Он был беспомощен перед Господом. Выхода не было. Если он не пожертвует дочерью, бог заберет обещанное, а его, клятвопреступника, уничтожит. Ифтах опустился на корточки. Снова пережил позор и поражение в горах Нахал-Гада. Снова услышал свою клятву. В глубине души он точно знал, что ценой за спасение он обещал Господу свою дочь. Он только хотел обмануть Бога двусмысленностью слов, как в свое время обманул царей Башана и Нахаша. Но Господь — не какой-нибудь царёк, Он не позволит обманывать себя.

Бог облегчил своему любимцу выполнение клятвы, послав навстречу любимого слугу. Но он, Ифтах, в высокомерии, в упоении победой, снова вызывающе вел себя перед Ним. Он поддался радости битвы и убил помощников, которых послал ему Бог. И то, что Господь послал ему потом навстречу дочь, было не шутливой проделкой, а наказанием.

Так сидел на корточках на горе Ифтах, судья и полководец Гилеада, победитель в Нахал-Гаде, охваченный раскаянием, и смотрел вниз на серую, сумеречную страну.

Люди из Мицпе считали, что Ифтах, используя свою победу, сразу же отправится в поход против царя Нахаша, все eщё удерживавшего город Иокбеху. Но шли дни, а Ифтах ничего не предпринимал. Рассудительный Елек пришел в лагерь и прямо спросил у брата, почему тот не принуждает Нахаша к миру. Поля ждут пахарей, в домах и стадах не хватает мужчин, проводящих время в лагере. Ифтах отвечал, что дело командующего знать, как и когда вести войну. Он говорил так резко, что Елек замолчал. Ифтах подумал, что брат прав. Но знал: что бы он ни предпринял, это окончится неудачей, пока он не заплатит долг Господу. Он должен исполнить клятву, и — немедленно.

Однако он не делал никаких приготовлений, его словно парализовало. Внутренним взором он ясно видел, как его дитя, его Яала, связанная лежит на камнях жертвенника Господнего. Он видел eё перехваченное веревкой горло, видел нож в своих руках, видел, как рука с ножом приближается к eё телу, как тело дергается и замирает, как кровь вытекает на камни. И у него, сильного мужчины, не раз равнодушно смотревшего на смерть во время боя, кружилась голова от бессильной злобы.

Он раздумывал над тем, как уклониться от исполнения клятвы. Тот, кто давал клятву, требовал от Бога наказания, если eё нарушит; это была главная eё часть. Он пропустил её. Значит, его клятва не была обязательной?.. Но он знал, что пытается обмануть себя. Господь принял клятву, он вылетел из ковчега и боролся за него. Он выполнил свою часть клятвы; теперь дело — за Ифтахом.

Из Башана, обеспокоенный слухами о нападении на эфраимитов, приехал Пар.

— Получается так, — сказал он, — что они пришли, чтобы помочь, а затем были убиты. Якобы, нашими. Так не могло быть. Думаю, что-то здесь поняли неправильно. Наши люди были опьянены битвой, а люди Эфраима, как всегда надменны. Они, вероятно, что-то требовали… Бывает, люди в упоении победой совершают необдуманные поступки. Но… Весь западный Израиль переполнен гневом. Эфраим собирается напасть на Гилеад. Прошу тебя, Ифтах, скажи мне, что произошло в действительности.

Ифтах, рассеянный и задумчивый, смотрел на озабоченно и доверчиво стоявшего перед ним друга.

— Отрядами, дравшимися с сыновьями Эфраима, — промолвил он, наконец, командовал Эмин. Он тебе и расскажет, что там случилось.

Пришел Эмин.

— Главнокомандующий, — гордо, ничуть не смущаясь, рассказывал он, приказал тем из Эфраима очистить страну Гилеад до наступления полнолуния. Но за день до полнолуния они все eщё располагались лагерем перед Бет-Набахом. Тогда главнокомандующий сказал, что их нужно убить, как диких зверей. Eщё он сказал: «Кто освободит меня от этой чесотки?». Поэтому я взял тринадцать сотен, ибо столько же было у командира Эфраима. Я не хотел иметь преимущества. И вот мы отправились к эфраимитам, и я напомнил их командиру, что срок истекает. Однако он говорил со мной дерзко, ругал нашего главнокомандующего. Тогда я сделал так, как он сказал, и освободил его от чесотки.

В палатке повисла тишина. Широкоплечий, массивный Пар тяжело дышал, и его дыхание походило на стоны. Он сел.

— Ты прекрасно изложил ситуацию, Эмин, — сказал Ифтах. — Именно так я выразился. Ты понял меня правильно.

— Ну, теперь ты знаешь, как это произошло, — обратился к Пару Ифтах, когда они остались наедине. — Не думаю, что из эфраимитов спаслось больше двух сотен. Из наших тоже погибло около восьмисот человек.

Пар молчал. Затем — Ифтах впервые видел такое — этот спокойный человек разразился рыданиями.

— Зачем ты это сделал, Ифтах? — наконец, спросил он.

— Вряд ли ты сможешь это понять, честный муж моей сестры, — ответил Ифтах. — Я и сам все это плохо понимаю.

— Ты потребовал казну Господа, — совсем тихо проговорил Пар. — Я выдал тебе деньги. Ты победил в честь Господа у Нахал-Гада. И во мне радовалась каждая капля крови…

— …А потом я убил эфраимитов, друзей Господа, — подхватил, ухмыляясь, Ифтах. — На это я истратил его казну. Я ограбил святилище Господа. Ты это хотел сказать? Не хочешь ли ты обвинить меня у Авиама?

— Я вспоминаю день, когда ты лежал в палатке и открывал перед нами свою душу, — ровным голосом продолжил Пар, но в его речи сквозило обвинение. — И Господь вдохнул в тебя свою силу, и ты стремился объединить все племена Израиля в один народ. Но теперь дыхание Бога обошло тебя стороной, и ты расколол Израиль на части. Я хотел возвратиться в страну Господа. Но ты превратил Израиль в пустыню, в которой каждый может делать все, что хочет. Я потерял тебя, мой друг Ифтах. У меня теперь ничего и никого нет, кроме Кассии и северной пустыни.

— Ты хочешь уйти от меня, Пар? — спросил Ифтах. Ошеломленный, он опустил голову.

— Тогда в пустыне, — задумчиво сказал он, — когда я убил камнем парня, требовавшего назад своего слугу Дардара, ты понял меня сразу.

— Расскажи мне, что ты сделал, Ифтах! Скажи мне, зачем!.. — снова потребовал Пар.

Ифтах знал: если он расскажет другу об ужасном искуплении, которое наложил на него Господь, Пар останется с ним. Но он не хотел сочувствия от людей. Даже — от Пара. Он сам справится со своей клятвой и с Господом. Он приказал Пару уйти.

Он должен был, наконец, найти в себе мужество и сообщить Яале свою тайну. Ифтах назначил ей встречу в ущелье северных гор. Eё угнетало, что он рассердился, когда у ворот Мицпе она вышла ему навстречу. Теперь, взволнованная, полная доверия к нему, она ждала, что он скажет.

Он видел, как уверенно она шла рядом с ним и понимал, как сильно он eё любит. Больше, чем Ктуру, больше, чем себя самого, больше, чем власть и всю славу на свете. Он не мог поднять на нeё нож. Он возьмет eё за руку, eё и Ктуру, и уйдет в самую далекую пустыню. Но и в пустыне не спрячешься от Господа. Бог поднимется со своей горы Синай, догонит его, где бы он ни был, и скажет: «Я услышал твою клятву и даровал тебе победу, а ты клятвопреступник. Где твоя жертва?» И Господь задушит его и всех его близких.

Здесь, в окрестностях Мицпе, повсюду были поля, пастбища и загоны для скота, и им пришлось идти очень долго, пока они добрались до леса, где могли спрятаться и поговорить. Ифтах видел безмятежное, светившееся внутренним светом лицо своей дочери, видел, как она всей душой наслаждалась его близостью, и понимал, что и она любит его не меньше, чем он ее. Ему в голову пришла поговорка, услышанная когда-то от старого Толы: «Нельзя убить льва, если он тебя не любит».