Уильям Фолкнер - Солдатская награда
Он ахнул, затаил дыхание. Кто-то медленный и бесформенный шел к нему по лужайке, остановился напротив. Он снова затаил дыхание. Существо двигалось прямо на него, и он сидел, не шевелясь, пока оно не дошло почти до самой клумбы. И тут он вскочил на ноги и, прежде чем тот поднял руку, в ярости, молча, напал на незваного пришельца. Тот принял бой, и они упали, молча, пыхтя и царапаясь. Они так крепко сцепились, и было так темно, что они ничего не могли сделать друг другу, но, поглощенные борьбой, они ничего не замечали вокруг, пока Джонс вдруг не прошипел из-под руки Джорджа Фарра:
– Тихо! Сюда идут!
Оба сразу остановились и сели, обхватив друг дружку, как в первой позиции какого-то сидячего танца. В нижнем этаже вдруг появился свет, и, как по договору, оба вскочили и бросились в тень веранды, упав на клумбу, когда мистер Сондерс вышел на веранду. Прижавшись к кирпичной стене, оба лежали, охваченные одним желанием – спрятаться, и прислушивались к шагам мистера Сондерса над головой. Они старались не дышать, зажмуривши глаза, как страусы, а хозяин дома подошел к краю веранды и, остановившись прямо над ними, стряхнул на них пепел сигары и сплюнул на их распростертые тела… Прошли века, пока наконец он повернулся и ушел.
Через некоторое время Джонс отвалился, и Джордж Фарр размял свое затекшее тело. Свет снова потух, и дом, большой, квадратный, снова сонно стоял меж деревьями. Они встали и прокрались по лужайке, а за ними лягушки и сверчки снова тихо затянули свою монотонную перекличку.
– Какого… – начал было Джордж Фарр, когда они выбрались на улицу.
– Молчите! – перебил его Джонс. – Отойдем подальше.
Они пошли рядом, и Джордж Фарр, кипя от злости, решил, что теперь уже безопасно. Остановившись, он придвинул к нему лицо.
– Какого черта вы там делали? – выпалил он.
У Джонса все лицо было в грязи, воротник разорван. Галстук Джорджа Фарра болтался, как петля на висельнике, под самым ухом, и он вытирал лицо носовым платком.
– А вы что там делали? – отпарировал Джонс.
– Не ваше собачье дело! – запальчиво крикнул Джордж. – Я вас спрашиваю: какого черта вы шляетесь около этого дома?
– А, может, она сама меня позвала. Ну, что скажете?
– Врешь! – крикнул Джордж, прыгая на него.
Снова поднялась драка, нарушая тишину спящих тополей. Джонс походил на медведя, и Джордж Фарр, чувствуя, как его обхватили толстые руки, ударом ноги сшиб Джонса. Они упали. Но Джонс очутился сверху, и Джордж задохнулся, чувствуя, как воздух уходит из легких, когда Джонс прижал его спиной к земле.
– Ну, как? – спросил Джонс, думая: «Как больно ноге!» – Хватит?
Вместо ответа Джордж Фарр стал вырываться и бороться, но Джонс прижимал его, равномерно стукая головой о жесткую землю.
– Бросьте, бросьте ребячиться. Зачем нам драться?
– Возьмите обратно то, что вы про нее сказали, – задыхаясь, выговорил Джордж. Потом перестал вырываться и начал ругать Джонса всякими словами.
Джонс невозмутимо повторил:
– Хватит? Больше не будете?
Джордж Фарр, выгнув спину, стал извиваться, тщетно пытаясь сбросить толстое, тяжелое тело Джонса. Совсем ослабев от злости, чуть не плача, он обещал, что «больше не будет», и, высвободясь наконец из-под мягкой тяжести, сел.
– Ступайте-ка лучше домой, – посоветовал Джонс, вставая. – Ну, живо, подымайтесь! – Он схватил Джорджа за руку и с силой дернул кверху.
– Пусти, ублюдок, подкидыш проклятый!
– Ах, и это уже всем известно? – вежливо сказал Джонс, выпуская Джорджа. Тот медленно встал на ноги, и Джонс продолжал: – А теперь бегите! А то вы загулялись. Да еще ввязались в драку.
Джордж Фарр, пыхтя, приводил в порядок одежду. Джонс неподвижно стоял рядом с ним.
– Прощайте! – сказал наконец Джонс.
– Прощайте.
Они смотрели друг на друга, потом Джонс повторил:
– Я сказал: «Прощайте».
– Слышал.
– Так в чем же дело? Почему не уходите?
– Вот еще, какого черта!
– А я ухожу. – Он повернулся. – Увидимся.
Джордж Фарр упрямо пошел за ним. Джонс, медленный, толстый, расплывшийся в темноте, заметил:
– Разве вы теперь живете в этой стороне? Переехали недавно, что ли?
– Сегодня я живу там, где вы, – упрямо сказал Джордж.
– Тронут. Но у меня только одна кровать, а я не люблю спать вдвоем. Так что пригласить вас к себе не могу. В другое время – пожалуйста!
Они медленно шли под деревьями, в неразлучном упорстве. Часы на башне пробили час, их бой растворился в тишине. Наконец Джонс снова остановился.
– Слушайте, зачем вы за мной увязались?
– Она вас не звала прийти ночью.
– Почем вы знаете? Если она позвала вас – значит, могла позвать и еще кого-нибудь.
– Вот что, – сказал Джордж Фарр, – если вы ее не оставите в покое – я вас убью. Клянусь Богом: убью.
– Салют! – пробормотал Джонс. – Аве, Цезарь… А почему вы ее папаше не скажете об этом? Может быть, он разрешит вам поставить палатку на лужайке перед домом, охранять ее покой? А теперь уходите, отстаньте от меня, поняли?
– (Но Джордж упрямо шел за ним.) – Хотите, чтобы я опять вышиб из вас душу?
– предложил Джонс.
– Только попробуйте! – прошептал Джордж с приглушенной яростью.
– Вот что, – сказал Джонс. – Мы оба и так зря потратили ночь. Уже поздно.
– Я вас убью! Никогда она вас не звала сюда! Просто вы за мной шпионили. Я вас видел за деревом. Оставьте ее в покое, слышите?
– Да бросьте вы, черт подери! Разве вы не видите, что я хочу одного – лечь спать! Пойдем домой, Христа ради!
– Поклянитесь, что идете домой.
– Да, да, клянусь. Доброй ночи!
Джордж следил, как уходила бесформенная фигура, пока она не стала только более густой тенью меж тенями. Тогда он повернул к своему дому, притихший, полный злобы, горького разочарования и страсти. Если этот идиот нахально помешал ему в этот раз, может быть, он и каждый раз ему будет так мешать. А может быть, она передумает, может быть, после того, как он ее подвел сегодня… «Нет, судьба позавидовала моему счастью, этому невыносимому счастью», – с горечью подумал он. Под деревьями, обнявшими спокойное небо, весна распускает пояс, вся томная… Ее тело, как узкий ручей, нежное… «Думал, что потерял тебя, но я нашел тебя опять, а тут он, этот…» Он внезапно остановился от неожиданной мысли, от подозрения. И, повернув, побежал назад.
Остановившись у дерева, на краю лужайки, он через некоторое время увидел, как что-то бесформенное медленно движется по едва заметной траве вдоль ограды. Он смело подошел, и тот остановился, и тогда он тоже выпрямился и пошел ему навстречу. Подойдя к нему. Джонс сказал:
– Вот черт!
И оба встали рядом, пришибленные и безмолвные.
– Ну? – с вызовом оказал наконец Джордж Фарр.
Джонс тяжело сел на тротуар.
– Покурим, что ли? – сказал он тем равнодушным тоном, которым говорят в мертвецкой, около трупа.
Джордж Фарр сел рядом с ним, и Джонс подал ему спичку, потом закурил свою трубку. Он вздохнул, окутавшись невидимым облаком пахучего табаку. Джордж Фарр тоже вздохнул и оперся спиной о дерево. Звезды плыли, как огни на мачтах бесконечных караванов, плывущих по темной реке все дальше и дальше. Тьма и тишь, и земля поворачивается сквозь тьму к новому дню… Кора у дерева жесткая, земля такая твердая. Джордж смутно подумал: хорошо бы стать таким толстым, как Джонс, хоть на время…
…Он проснулся, когда начало светать. Он уже не чувствовал ни земли, ни дерева, пока не пошевелился. Ему казалось, что его зад стал плоским, как стол, а вся спина – в ямах, куда выпуклости дерева входят плотно, как спицы в обод.
На востоке забрезжил свет, где-то там, за ее домом, за комнатой, где она лежала в мягком, домашнем уюте сна, как смутный призыв серебряной трубы; вскоре таинственный мир обрел знакомую перспективу, и вместо сгущенной тени среди других теней Джонс стал обыкновенным толстячком в мешковатом спортивном костюме – он лежал на спине, бледный и жалкий, храпевший во сне.
Таким и увидел его Джордж Фарр, окончательно проснувшись, – испачканного землей, мокрого от росы. Сам Джордж тоже был весь в земле, и галстук болтался под ухом, как петля висельника. Колесо вселенной, замедлив вращение сквозь тьму, прошло сквозь мертвую точку и снова набирало скорость. Через несколько минут Джонс со стоном открыл глаза. Он тяжело поднялся, потягиваясь, зевая и отплевываясь.
– Самое время идти домой, – сказал он.
Джордж Фарр, чувствуя горечь во рту, пошевельнулся, и боль мелкими красными мурашками побежала по телу. Он тоже поднялся, и они очутились рядом. Оба зевали.
Джонс неуклюже повернулся, слегка хромая.
– Доброй ночи, – сказал он.
– Доброй ночи.
Восток пожелтел, потом покраснел, и день по-настоящему вошел в мир, нарушая сон воробьев.
4
Но Сесили Сондерс не спала. Лежа в постели на спине, в затемненной комнате, она прислушивалась к приглушенным шорохам ночи, вдыхала сладкий запах весны, темноты, прорастания; и, в ожидании поворота колеса вселенной, земля, в страшном спокойствии, в неизбежности жизни, следила, как колесо описывает круг во тьме и, пройдя сквозь мертвую точку, снова набирает скорость, подымая воду рассвета из тихих колодцев востока, нарушая сон воробьев.
