Трагикомические новеллы - Поль Скаррон
Наконец природа, поддержанная лекарствами, преодолела всю тяжесть недуга: лихорадка стала уменьшаться, раны были уже в лучшем состоянии, и хирурги уверили Евгению, что больной выздоровеет, если только не постигнет его никакая другая случайность. Она наградила их подарками и распорядилась устроить молебствие во всех церквах Вальядолида. И вот тогда-то дон Гарсиа узнал от Евгении, что именно ее он спас, а она узнала от него, каким образом он так кстати явился на помощь ей, только что проводив одного друга. В его присутствии она не могла умолчать о своих обязательствах по отношению к нему, он же не мог скрыть от нее величайшей своей радости, что оказал ей такую полезную услугу; однако у него было к ней одно дело огромной важности.
Однажды она наедине с ним заклинала его не оставлять ее так долго в положении неблагодарной женщины и воспользоваться ее услугами в каком-нибудь важном случае, и тут он решил, что нашел повод открыть ей свои истинные чувства к ней. При мысли об этом он вздохнул; он побледнел, и смущение души его так отчетливо обнаружилось на его лице, что Евгения испугалась, не чувствует ли он какой-либо сильной боли. Она спросила его, в каком состоянии находятся его раны.
— Ах, сударыня, — отвечал он, — мои раны — не самые сильные мои страдания.
— Но что же с вами случилось? — спросила она в сильном испуге.
— Несчастье, — отвечал он, — и несчастье неизлечимое!
— Правда, — возразила Евгения, — вы имели несчастье получить опасные раны ради особы, вам неизвестной и нисколько не заслуживающей, чтобы вы ради нее подвергали опасности свою жизнь, но это несчастье может прийти к концу, ибо хирурги не сомневаются в скором вашем выздоровлении.
— На это именно я и сетую! — вскричал дон Гарсиа. — Если бы я лишился жизни, услужая вам, — продолжал он, — я бы удостоился славной кончины, вместо того чтобы мне жить против собственной воли и долго оставаться несчастнейшим человеком в мире.
— С вашими превосходными качествами вы, я думаю, не можете быть так несчастны, как говорите, — возразила ему Евгения.
— Как, сударыня, — отвечал он, — разве вы не считаете несчастным человека, который знает, чего вы стоите, уважает вас больше, чем кого бы то ни было, любит вас больше жизни и вместе с тем не имеет возможности стать достойным вас, если бы даже судьба отнеслась к нему так же благосклонно, как враждебно она всегда к нему относилась?
— Вы меня очень удивляете, — сказала она краснея, — но моя признательность по отношению к вам дает вам по отношению ко мне преимущество, которого я в нынешнем своем состоянии никому, кроме вас, не предоставлю. Думайте только о том, чтобы поправиться, — прибавила она, — и верьте: несчастья ваши продлятся недолго, если от Евгении будет зависеть положить им конец!
Она не стала дожидаться его ответа и тем самым помешала ему высказать целую кучу комплиментов: они получились бы у него, вероятно, очень плохими, потому что он силился сделать их как можно лучше. Она позвала ухаживавших за ним своих слуг и покинула комнату в то время, как туда входили врачи. Удовлетворение душевное — важнейшее лекарство для больного тела. От слов Евгении дон Гарсиа ждал для своей любви таких счастливых последствий, что душа его, до тех пор скорбная, как душа безнадежно влюбленного, предалась радости, и радость эта больше способствовала его выздоровлению, чем все средства медицины.
Он совсем выздоровел; по соображениям приличия он покинул дом Евгении, но не оставил своих притязаний на ее сердце. Она обещала ему любить его, если только он не будет позволять себе открытых проявлений этой любви, и может быть она любила его настолько же, насколько была любима им. Однако, недавно лишь потеряв мужа и пережив приключение, сделавшее ее постоянным предметом пересудов во всех кружках, придворных и городских, она не хотела вновь подвергать себя необоснованным суждениям из-за брака, который был бы заключен несвоевременно и вопреки требованиям приличия. Наконец дон Гарсиа своим достоинством и постоянством преодолел все эти трудности. Наружность его привела бы в отчаяние соперника. Он был младшим сыном одного из лучших семейств Аррагонии, и если бы даже не отличился на войне, как то было на самом деле, долгая служба его отца во славу Испании давала бы ему право на награду от двора столь же полезную, сколь и почетную. Евгения не могла противиться долго стольким его превосходным качествам или дольше оставаться перед ним в долгу за многочисленные его услуги. Она вышла за него замуж.
Двор и город одобрили ее выбор; и дабы у нее не было ни малейших оснований раскаиваться в этом, случилось так, что вскоре после их брака король испанский даровал дону Гарсиа командорство Сант-Яго. И дону Гарсиа удалось доказать своей милой Евгении в первую же ночь их брака, что он был совсем иным человеком, чем дон Санчо, и что в нем она нашла все, чего не нашла бы в португальце Андраде. У них было много детей, потому что они с великим усердием их делали, и до сего дня в Испании рассказывают их историю, которую я вам излагаю, как истинную, в том же виде, в каком сам ее получил.
Больше дела, чем слов
В царствование некоего неаполитанского короля, имени которого я не знаю (мне кажется, однако, что его звали Альфонсо), Леонардо ди Сан Северино, владетельный князь Тарентский, был одним из знатнейших вельмож этого королевства и одним из лучших полководцев своего времени. Он скончался и оставил княжество Тарентское своей дочери Матильде, юной принцессе семнадцати лет отроду, прекрасной, как ангел, и столь же доброй, как и прекрасной, отличавшейся такой необыкновенной добротой, что, если бы не слыла она бесконечно умной, многие предположили бы, что у нее совсем мало ума.
Отец принцессы задолго до своей смерти обещал ее в жены владетельному князю Салернскому Просперо. То был человек весьма надменного и докучливого нрава, и кроткая, смиренная Матильда, часто видя его и снося его дурное обращение, так привыкла его любить и бояться, что ни одна рабыня не подчинялась в большей мере прихотям своего господина, чем юная принцесса прихотям старого Просперо; ибо вполне можно назвать так сорокапятилетнего человека в сравнении со столь юной особой, какой была Матильда. Любовь, которую питала она к перезрелому
