Трагикомические новеллы - Поль Скаррон
Дон Гарсиа и его друг галопом поскакали в Вальядолид. Они остановились у императорского посла, где у них были друзья и где они оставались до ночи. Дон Гарсиа послал на разведку своего слугу, и тот сообщил ему, что Евгения очень огорчена его отсутствием. Лошади были возвращены на почту неизвестным лицом, проворно удалившимся после того, как он передал их конюху. О смерти Андрада в Вальядолиде говорили столько же, как о событии, которого совсем не было, а если об Андраде и говорили, то как о кавалере, убитом неизвестным врагом или грабителями.
Дон Гарсиа вернулся к себе домой и застал там Евгению, одетую в платье, заботливо добытое для нее хозяйкой дома и полученное, я думаю, у старьевщика: ведь в Испании лица обоего пола, занимающие известное положение, одеваются и заводят себе обстановку наподобие всех остальных людей. Он вернул Евгении ее вещи и в частности ее драгоценности, причем сообщил ей, каким образом месть за нее постигла Андрада. Она отличалась добрым характером и потому была тронута горестным концом человека, которого сильно любила; мысль, что она — причина стольких трагических событий, огорчила ее не меньше, чем собственные ее злоключения, и заставила ее пролить немало слез. В тот же самый день в Вальядолиде было объявлено, что никто не должен укрывать Евгению и что сообщившему о ней выдано будет двести экю. Под влиянием этого она решилась как можно скорее удалиться в монастырь.
Она провела эту ночь так же неспокойно, как и предшествующую. Дон Гарсиа уже на рассвете отправился к настоятельнице монастыря, родственнице Евгении, и та обещала ему тайно от всех принять и укрыть ее, насколько то будет в ее силах. Оттуда дон Гарсиа пошел нанять карету и велел ей остановиться в уединенной улице, по соседству с его домом. Евгения отправилась туда в сопровождении хозяйки дона Гарсиа, причем обе женщины были закутаны в плащи. Карета довезла их до определенного места, указанного кучеру, и здесь они слезли, чтобы кучер ничего не знал о монастыре, куда должна была удалиться Евгения. Она была там хорошо принята. Хозяйка дона Гарсиа простилась с нею и пошла разведать, в каком положении дела дона Санчо.
Она узнала, что дела эти идут весьма плохо для него: речь идет не больше и не меньше, как о том, чтобы подвергнуть его пытке. Дон Гарсиа уведомил об этом Евгению, и та была так взволнована мыслью о муже, которому грозит опасность наказания за несовершенное им преступление, что решила предать себя в руки правосудия. Дон Гарсиа отговорил ее от этого и посоветовал лучше написать уголовному судье, что лишь она одна могла бы сообщить ему, кто убил дон Луиса. Судья, оказавшийся, к счастью, ее родственником, навестил ее в сопровождении других судейских чиновников. Евгения призналась им в убийстве дон Луиса, указала им действительную причину своего поступка, слишком неистового для женщины, и подробно рассказала обо всем, что произошло между дон Луисом и ею, за исключением любви к Андраду.
Все ее признания были записаны и доложены его католическому величеству королю, который, приняв во внимание тяжесть преступления дон Луиса, справедливое чувство обиды у Евгении, ее мужество и ее поступок, невинность дона Санчо и его слуг, повелел отпустить их на свободу и соизволил помиловать Евгению в соответствии с просьбами всего двора, выступившего с ходатайствами за нее.
Муж ее не питал против нее злобы за смерть своего брата, а может быть, полюбил ее за это еще больше. По выходе из тюрьмы он посетил ее и сделал все возможное, пытаясь вернуть ее домой, но она ни за что на это не согласилась, несмотря на самые настойчивые его просьбы. Она нисколько не сомневалась, что он принял как должно смерть дон Луиса; но, как она хорошо знала, до него дошли некоторые сведения об отношениях ее к португальскому дворянину; между тем малейшее сомнение, связанное с честью женщины, может превратиться в ревность в душе мужа и рано или поздно разрушить самую прочную супружескую любовь.
Бедный дон Санчо часто навещал ее и пытался при помощи самых горячих изъявлений нежности, на какие был способен, убедить ее вернуться и стать безусловной повелительницей его владений и его самого. Ее решение осталось непоколебимым; она выговорила себе пенсию, соответствовавшую ее положению и имуществу, и, за исключением отказа вернуться к дону Санчо, была так мила с этим превосходным супругом, что он имел всяческие основания быть ею довольным. Впрочем, все, что она делала в монастыре, желая ему понравиться, увеличивало его сожаление о невозможности извлечь ее оттуда. Его горе по поводу всего этого возросло, наконец, до такой степени, что он заболел, и болезнь эта положила конец его жизни. Он заклинал Евгению доставить ему радость свидания с нею, прежде чем он покинет ее навеки. Она не могла отказать в этом горестном удовольствии мужу, который был ей так дорог, так любил ее прежде и так сильно любил еще и теперь. Она навестила умирающего и едва сама не умерла от горя, видя, как ее появление вызвало в нем такую радость, словно она возвращала ему жизнь, уже от него ускользавшую. Эта доброта Евгении не осталась без награды: он сделал ее единственной своей наследницей, и она оказалась тем самым одной из самых прекрасных и самых богатых вдов Испании после того, как чуть не сделалась одной из несчастнейших женщин в мире. Горе, причиненное ей смертью мужа, было велико и не было притворным. Она сделала все необходимые распоряжения, относящиеся к его похоронам, вступила во владение своим имуществом и вернулась к себе в монастырь, где решила провести конец своих дней.
Родные предлагали ей самые лучшие партии в Испании; она упорно ставила
