Любовь, или Мой дом (сборник) - Метлицкая Мария
Если со мной была мама, то мы почти всегда заходили в мясной магазин, внутри отделанный белым кафелем. Тут продавались замороженная рыба, колбасы, сосиски. Через приоткрытую дверь в служебное помещение можно было видеть, как огромный потный мясник в очках и несвежем белом халате рубит топором говядину.
Купив кило сосисок в целлофановой обертке, мы чаще всего направлялись в овощной магазин за картофелем и капустой. Немытый, с налипшей землей картофель продавался в сетках – так его удобнее было взвешивать. Пока мама мешкала с выбором среди кочанов капусты или стояла в очереди, я, снабженный серебристой монеткой, подходил к дальнему прилавку со скучающей за ним продавщицей. За пятнадцать копеек мне наливали яблочный или грушевый сок из стеклянной колбы, за десять – томатный, в который можно было добавить ложечкой соль по вкусу из стоявшего тут же стаканчика.
Покинув овощной, нагруженные авоськами, мы опять переходили трамвайную линию и заглядывали в кулинарию за куриными котлетками, вывалянными в муке. Круг замыкался. Но иногда меня вели в парикмахерскую за углом в конце улицы, и тогда на обратном пути я мог напроситься в кафе-мороженое, где в железных вазочках подавали три морозных шарика, облитых сиропом.
В другой раз, внимательно изучив расписание кинотеатров на уличной афише, установленной при выходе из моего двора, и стрельнув у мамы монетку, я отправлялся в кино – в «Эстафету» или в «Искру», реже в «Прагу» или в «Байкал». До «Праги» нужно было добираться на трамвае, шедшем по Хуторской, Вятской улицам (к городу Вятке отношения не имеет, искаженное «Вязкая улица», от непролазной грязи на ней), пересекавшем Вторую Квесисскую (бывшая Вторая Богородицкая и Рождественская) и поворачивавшем направо на Нижней Масловке.
К «Байкалу» доставлял тот же трамвай, только едущий в противоположную сторону. Первой остановкой после улицы Вишневского был магазин «Свет», залитый электричеством. Затем трамвай, повторяя путь бегавшего здесь прежде паровичка, делает Г-образный зигзаг перед снесенной деревянной шехтелевской церковью Святителя Николая, нынче восстановленной гораздо правее прежнего места. Следующая остановка перед краснокирпичным домом раньше называлась «Исполком райсовета» по расположенному поблизости Совету народных депутатов Тимирязевского района. Но я любил выходить чуть дальше, в парке «Дубки», где можно было собирать желуди, кормить хлебом уток в пруду и лазать по бревенчатому срубу, стилизованному под русскую крепость.
Последнее воспоминание о паровичке – маленький «вокзал» в Красностуденческом проезде. Деревянная обшивка его часто горела, однако металлическая основа держится до сих пор. Некогда здесь сходили с паровичка дачники, как теперь сходят с трамвая посетители районной поликлиники. За «вокзалом» трамвай вырывается на простор к Пасечной улице – с настоящей пасекой, устроенной в угодьях сельхозакадемии, и делает остановку напротив Главного здания ТСХА, с великолепным парком, разбитым здесь при графе Разумовском. В парке по случаю приезда на коронацию в Москву Екатерины Второй, еще не Великой, однажды провел ночь в карауле рядовой гвардеец Гавриил Державин.
В глубине исторического парка устроен грот, часто ошибочно принимаемый за место убийства Сергеем Нечаевым студента с очень показательным именем: Иван Иванов. Дело происходило двадцать первого ноября 1869 года. Нечаев и его товарищи по кружку «Народная расправа» решили организовать в академии, тогда называвшейся Петровской, расклейку антиправительственных листовок. Иванов, двадцатитрехлетний студент академии, прозорливо заметил, что эта акция, чего доброго, приведет к закрытию учебного заведения. Тогда Нечаев, заочно обвинив Иванова в предательстве и подстрекая ближайших клевретов, решил воспользоваться случаем, чтобы укрепить свой авторитет в глазах членов кружка и повысить в их рядах «революционную дисциплину». Убийцы заманили Ивана в парковый грот, ныне разрушенный, откуда нужно было общими усилиями достать типографский станок, якобы там закопанный. Большинство «народных расправщиков» ничего не знало об истинной цели сходки, но никто не пошевелил и пальцем, когда сопротивлявшегося студента душили и колошматили. Наконец Нечаев добил жертву выстрелом из револьвера в голову. Завернутый в пальто труп опустили в пруд, под прозрачный ноябрьский ледок, где его через несколько дней обнаружил крестьянин из близлежащих Петровских Выселок.
Нечаевцев судили и сослали на каторгу, а их главаря, бежавшего за границу и выданного России Швейцарией, заточили в Алексеевский равелин Петропавловской крепости, где он умер ровно через тринадцать лет – день в день – после совершенного им убийства.
Трамвай, громыхая и позванивая, сворачивает на улицу Прянишникова, а затем, миновав Полиграфический институт на берегу широченного пруда, выкопанного украинскими холопами для своего гетмана Разумовского, останавливается у недавно вновь открытого кинотеатра «Байкал».
А я возвращаюсь мыслью на перекресток Вишневского и Костякова. По рассказу мамы, в шестидесятые годы в угловой дом с молочным магазином, чье помещение занято теперь очередным продуктовым супермаркетом, приехал к кому-то в гости Юрий Гагарин. Может быть, его пригласили выпить жившие здесь друзья, а возможно, цель визита была и более романтической. Но легче спрятать иголку в стоге сена, чем первого космонавта – в многоквартирном доме. Весть о нем тут же облетела окрестности. Толпа мгновенно запрудила перекресток, трамваи остановились, и началось: «Га-га-рин! Га-га-рин!» Бедному Юрию Алексеевичу ничего не оставалось, как распахнуть окно и махать собравшимся, улыбаясь своей фирменной улыбкой.
В этом же доме на первом этаже, где раньше располагалась детская поликлиника, притаился психоневрологический диспансер. Однажды в юности, в целях планового «закоса» от армии, я побывал там и побеседовал с дежурным врачом. На вопрос о занятиях я ответил, что сочиняю стихи. Женщина-врач попросила что-нибудь прочесть. Опасаясь, что мои чересчур понятные вирши не произведут нужного эффекта, я продекламировал наизусть из Хармса:
Грусти полны ваши негисиних морок и луны,это к буквам абевегимчатся ваши каплуны, это, сделав дикий крик,мчится разум, ошалев,нашей мысли материк,сокол духа, тела лев.«Я не очень хорошо разбираюсь в поэзии, – сказала врачиха. – Но у нас есть другой доктор, Иван Петрович. Сейчас он в отпуске. Так вот он очень любит стихи и поэтов. Вы обязательно к нему приходите». Однако к Ивану Петровичу я не пошел – «сработала» неврология, и психиатрия уже не понадобилась.
Пока я предавался воспоминаниям, мимо прошел Ярослав Шапкин – еще один мой бывший одноклассник, как всегда сделавший вид, что не узнал меня. Он все такой же длинный и сухонький мальчик, но уже с седыми висками. Я его точно так же никогда не узнаю. Зачем? Что нам сказать друг другу? Помню, мой последний учитель биологии на последнем уроке обратился к классу со следующими словами, запомнившимися мне на всю жизнь: «Вы сейчас, ребята, окончите школу и разлетитесь соколами в разные стороны. И мы, ваши учителя, конечно, будем рады видеть вас снова. Заходите, когда пожелаете. Однако… – И тут биолог сделал многозначительную паузу. – Однако далеко не все из вас захотят навестить школу. Ведь здесь вас спросят о том, как складывается жизнь, чего вы в ней уже добились, а ответить и не испытать при этом чувство стыда за бесцельно потраченное время многим будет невмоготу».
Это очень верное наблюдение. Сам я не раз удерживался от прихода в школу, думая так: «вот поступлю в институт…», «вот окончу институт…», «вот выйдет у меня первая книга…», «вот выйдет у меня третья книга…» – и уж тогда обязательно и непременно… Институт заканчивался, книги выходили, а в школу я так и не шел. Сначала удерживали не самые приятные воспоминания, а потом прошло слишком много времени. Так и с Ярославом и с прочими нас развели годы, сложившиеся уже в десятилетия. И это, кажется, навсегда. Что с того, что Валя Поляков месяц назад общался со мною по скайпу, а с Лешей Родиковым мы даже пересеклись и прогулялись по району? Галактики разбегаются, чего уж сожалеть о разбежавшихся друзьях детства! Наша общность была временной, отчасти вынужденной, обусловленной и ограниченной двором и школой. Но затем каждый, увлекаемый собственным течением, отправился своим путем, встретил свою судьбу. Вот и я, перейдя трамвайные пути на улице Костякова, неторопливо движусь к ней навстречу.
