Пэлем Вудхауз - Что-нибудь эдакое. Летняя гроза. Задохнуться можно. Дядя Фред весенней порой (сборник)
— Как вам пришло это в голову?
— Не знаю, мисс. Пришло.
— Вот что, Бидж, — сказал Хьюго. — Когда вы закончите земной путь — со всеми бывает, — оставьте мозг нации. Замаринуют, поставят в Британский музей. Ничего не поделаешь, мозг века. В жизни не слышал такой идеи. Конечно, старик растает.
— Он сделает для нас все, что угодно, — поддержала Миллисент.
Гроза утихла. Пели птицы. Где-то еще погромыхивал гром, а может быть — это мысли Хьюго теснили одна другую.
— Все, — сказал он наконец. — Кто-нибудь посоветовал бы бежать к старику сейчас же. Но нет. Надо поднять цену. Чем больше мы ждем, тем больше он обрадуется. Дадим ему еще двое суток. Тогда он не откажет ни в чем.
— Но…
— Никаких «но»! Спешка все погубит. Не забывайте, дело не только в разрешении на брак. Они хотят, чтобы ты вышла за Ронни. Надо их разубедить. Без двух суток не обойдется.
— Наверное, ты прав.
— Еще как!
— Тогда оставим ее здесь?
— Нет, — решительно сказал Хьюго. — Здесь опасно. Если мы ее нашли, всякий найдет. Я знаю, куда мы ее поместим. Это…
Бидж заволновался:
— Если вам все равно, сэр, я не буду слушать.
— Почему?
— Я очень устал, сэр. Хочу об этом забыть. Слишком большое напряжение, больше не могу. Потом, мне кажется, сэр, что мистер Бакстер подозревает.
— Он всегда всех подозревает, — сказала Миллисент.
— Да, мисс. Но сейчас у него есть основания. Если вам и мистеру Кармоди все равно, я не хотел бы хранить излишние сведения.
— Ладно, — сказал Хьюго. — После того, что вы для нас сделали, слово ваше — закон. Не хотите, не слушайте. Но как вы будете ее кормить?
— Не буду, сэр… Если можно.
— Ну что ж. Пошли, Миллисент.
— Вы ее уведете?
— Да. Пропущу платок сквозь это кольцо, и — пожалуйста! До свидания, Бидж.
— До свидания, — поддержала его Миллисент. — Сказать не могу, как мы вам благодарны.
— Очень рад, мисс. Желаю успеха, сэр.
Оставшись один, дворецкий перевел дух, сперва — надувшись, как воздушный шар, потом — со свистом выдохнув. После этого он взял фонарь и покинул домик. Шел он так, как ходят дворецкие, с чьих плеч свалилась страшная тяжесть.
5
Не все знают, что у Биджа был хороший голос, — скромность и достоинство велели ему держать это в тайне. Мягкий баритон тембром своим напоминал звук, который произвел бы бочонок старого хереса; и вы поймете, как легко стало дворецкому, если мы сообщим, что в лесу он запел.
— Сия-ет свет в твоем окне, — пел он, словно молодой лакей, а не прославленный повелитель слуг. — В тво-еом о-ок-не-е…
Он слышал птиц. Он улыбался кроликам. Темная тень ушла. Совесть была спокойна. До того спокойна, что он без страха услышал, подходя к замку:
— Лорд Эмсворт просил немедленно прийти в библиотеку.
Час назад он бы испугался, сейчас — нет. Что там, он не без труда оборвал песню.
— Э… Бидж… — сказал лорд Эмсворт.
— Да, милорд?
Хозяин был не один. Бесстыдно капая на ковер, рядом с ним стоял совершенно мокрый Бакстер. Бидж без гнева посмотрел на него. Что ему теперь какие-то Бакстеры? Девятый граф собрался с мыслями.
— Э… Бидж…
— Да, милорд?
— Я… э… послал за вами.
— Да, милорд.
Лорд Эмсворт увидел книгу «Болезни свиней» и, видимо, почерпнул из нее силу.
— Бидж, — сказал он, — я за вами послал, потому что мистер Бакстер выдвигает курьезнейшее обвинение.
— Я хотел бы ознакомиться с ним, милорд.
— Что?
— Ознакомиться, милорд. Узнать его сущность.
— Сущность? А, сущность! Именно. Превосходно. Сущность. Без всякого сомнения.
Дворецкий почтительно и твердо призвал его к порядку.
— Что говорит мистер Бакстер, милорд?
— Э? Скажите сами, Бакстер. Не могу.
Бакстер подошел ближе и капать стал на другое место ковра.
— Я выследил вас, Бидж, — произнес он, — до самой хижины.
— Сэр?
— Вы слышали, что я сказал.
— Естественно, сэр. Но не понял, сэр.
— Я видел вас собственными глазами.
— Не понимаю, сэр.
Лорд Эмсворт снова взглянул на «Болезни свиней».
— Он говорит, он заглянул в окно!
Бидж почтительно поднял бровь, давая понять, что о забавах гостей судить не может, даже о таких инфантильных.
— А вы кормили Императрицу.
— Простите, милорд?
— Кормили… О Господи!
— Увольте, милорд. Я ничего не понимаю.
— Бакстер говорит, вы украли мою свинью.
Мало на свете вещей, из-за которых Бидж поднял бы обе брови; но он их поднял, после чего повернулся к хозяину, потом — к Бакстеру и улыбнулся тремя восьмыми губ.
— Разрешите говорить откровенно, милорд?
— Как же еще! Потому я за вами и послал. Скажите, кто ваши… э… сообщники… в общем, все.
— Я не хотел бы обижать мистера Бакстера, милорд. Это нехорошо.
По-видимому, граф так не думал.
— Ничего, говорите, — сказал он.
— Хорошо, милорд. Мне представляется — простите, конечно, — что мистер Бакстер страдает галлюцинациями.
— Ф-фуф! — сказал Бакстер.
— Вы думаете, он спятил? — оживился девятый граф. — А ведь и правда… Вспомним те вазоны… Прыжок из окна… — Он остро взглянул на Бакстера. — Да, глаза странно блестят. Как у селезня.
— Помилуйте, лорд Эмсворт!
— Я ничего не говорю… Просто… э…
— Этот человек лжет, — сухо сказал Бакстер. — Постойте! — Он поднял руку. — Готовы ли вы пойти со мной в эту хижину? — обратился он к дворецкому.
— Нет, сэр.
— Хо!
— Я должен сходить вниз и взять шляпу.
— Правильно, — одобрил граф. — Очень умно. Берите шляпу, Бидж, мы придем к парадному входу.
— Слушаюсь, милорд.
Сторонний наблюдатель заметил бы в маленькой группе, собравшейся перед замком, определенную сдержанность. По всей вероятности, ни один из троих не стремился в лес. Бидж, хотя и учтивый, не был приветлив. Бакстер недоверчиво глядел в угрюмое небо. Что же до лорда Эмсворта, он понял, что идет в пустынное, дикое место с нездоровым человеком.
— Минуточку, — сказал он, вернулся в замок и вынес оттуда тяжелую трость с набалдашником слоновой кости.
Глава XIII
Коктейль перед обедом
1
Бландингский замок отдыхал в золоте летнего вечера. Гроза ушла в прошлое два часа назад, отбушевав с невиданной яростью над парками и лужайками, а по себе оставила покой, пенье птиц, закатное небо, где чередовались зеленое и розовое, лиловое и жемчужное, опаловое и оранжевое. Воздух был светел и свеж, земля благоухала. На омытом грозою небосводе появлялись первые звезды.
Однако Ронни Фишу, который безучастно сидел в кресле у себя, на втором этаже, все это не принесло утешения. Закат он видел, но не впечатлился. Слышал и щебет, но остался холодным. Словом, мы предъявим читателю очень грустного Роналда Овербери.
Когда небеса разверзлись, он гулял у огорода и юркнул, словно кролик, в мрачный сарай. Там, сидя на куче кирпичей, просидел он немного меньше часа, один, если не считать небольшой зеленой лягушки и невеселых мыслей.
Место это было как бы Саргассовым морем, куда прибивало весь хлам с огорода — тачку без колеса, разбитые горшки, увядшие цветы, прохудившееся ведро, беззубые грабли, гнилую картошку, недоеденного дрозда. Вместе это исключительно походило на ад, так что дух несчастного Ронни падал все ниже.
Пришибленный громом, ведрами, тачками, дроздами и картошкой, не говоря уж о строгом взгляде лягушки, необычайно похожей на епископа, который недоволен новым членом клуба, Ронни раскаялся в своем опрометчивом поступке. Раскаяние это усилилось, когда он вернулся в уют своей комнаты. Примерно так чувствовал себя Самсон[42], когда услышал треск храмовых подпор. Опрометчивые поступки хороши, пока ты в запале. К сожалению, он быстро проходит.
Нет, он ничего не имел против Миллисент. Пусть будет женой, ладно, — только чужой. Он неслышно застонал и тут заметил, что в комнате кто-то есть. То был Хьюго, одетый к обеду. Ронни и не знал, что так поздно.
— Привет, — сказал Хьюго. — Еще не оделся?
Ронни понял, что просто не сможет увидеть своих родных. Конечно, Миллисент всем сказала, будут поздравлять, тетя Констанс еще и поцелует, дядя Галахад пошутит в стиле тысяча восемьсот девяносто пятого года — в общем, шум и треск. Шума и треска он не хотел. Общество траппистов[43] он бы вынес, семейный обед — ни в коем случае.
— Я обедать не буду.
— Не будешь?
— Да.
— Заболел?
— Нет.
— И не будешь обедать? Странно. Хотя — дело твое. Видно, останусь я один. Бакстер — и тот не придет. Взял бутербродов и пошел в гостиную. А с этой гнидой, ну, с Пилбемом, я сейчас поговорю. Тоже обедать не захочет.
