Пэлем Вудхауз - Что-нибудь эдакое. Летняя гроза. Задохнуться можно. Дядя Фред весенней порой (сборник)
— Хьюго! Спаси меня! Я бур-бур-бур, вур-вур-вур, а тут темно!
Он нежно обнял ее, испытывая то самое, что испытываешь, обнимая совершенно утраченную невесту. К чему объяснения? К чему разговоры? Ничего не нужно, кроме сильных бицепсов.
Конечно, он удивился, но сквозь удивление сквозила радость. Приятно, ничего не скажешь, когда беспомощно трепещет та, которая обладала одним, но существенным недостатком — самоуверенностью, характерной для нынешних девушек. Если эта перемена вызвана привидением, Хьюго охотно бы пожал ему руку. Кому не хочется приговаривать: «Ну, ну, не надо!..», тем более когда последнее время с тобой обращались как с особенно мерзким червем?
— Ну-ну! — сказал он. — Не надо!
— Там ур-ур-ур!..
— Что?
— Кто-то есть.
— Кто?
— Человек какой-то. Я вошла, там темно, кто-то сопит, я спросила: «Кто там?», а он ответил по-немецки.
— По-немецки?
— Да.
Хьюго разжал объятия. Взгляд его стал твердым.
— Пойду посмотрю.
— Хьюго! Не ходи! Он тебя убьет!..
Дождь лил на нее, молнии сверкали, она их не замечала. Она ждала. Потом появился Хьюго. Она вскричала:
— Ты жив!
— Да. Жив. Знаешь что?
— Нет. А что?
— Это свинья.
— Кто?
— Свинья.
— Кто свинья?
— Императрица, чтоб мне лопнуть! Пойди погляди.
3
Миллисент пошла и поглядела. Да, за дверью была Императрица. В слабом свете спички, которую держал Хьюго, белело ее приятное лицо, и можно было разобрать, что смотрит она вопросительно, словно интересуется, не еду ли ей принесли. Лорд Эмсворт завопил бы от радости; Миллисент просто охнула:
— Как она сюда попала?
— Вот это мы и выясним, — сказал Хьюго. — Я знал, что ее где-то прячут. Кстати, что это за домик?
— Тут отдыхали егеря.
Хьюго снова чиркнул спичкой.
— Наверху — мансарда, — сказал он. — Я пойду туда и подожду. Кто-нибудь придет ее покормить.
— Какой ты умный! Да, подождем.
— Я подожду. Ты пойдешь домой.
— Не пойду.
Они помолчали. Сильный человек настоял бы на своем, но Хьюго, хотя и чувствовал себя прекрасно, такой силы не достиг.
— Как хочешь, — согласился он и закрыл дверь. — Тогда идем, он может сейчас прийти.
Взобравшись по лесенке, они осторожно ступили на пол, пахнущий мышами и сыростью. В нем были дыры, можно смотреть вниз.
— Не провалится? — тревожно спросила она.
— Скорее нет.
— А то и разбиться можно. Я бы не хотела.
— Не хотела? — сказал Хьюго, ощутив, что пришло время объяснений. — А я бы хотел. Чем смотреть на вашу свадьбу… Надеюсь, тебе известно, что ты поломала мне жизнь?
— О, Хьюго!
Он не ответил. Внизу пыхтела Императрица. Поблизости что-то скреблось.
— Ой! — вскрикнула Миллисент. — Крыса!
— Очень может быть.
— Что?!
— Они грызут, грызут, грызут до костей. Вот и горю конец.
Теперь не ответила она, но через какое-то время тихо пискнула:
— Разве так можно?!
Совесть проснулась, Хьюго сокрушился духом.
— Прости! Да, нельзя, я знаю. Но посуди сама, какие-то помолвки. Не очень приятно, а? Что мне, радоваться? Плясать?
— Я просто не верю, что это было.
— Ну хорошо. А почему ты так сделала?
— Не знаю. Я горевала, и сердилась, и вообще. Тут идет Ронни, мы пошли к пруду, стали бросать лебедям веточки, он так это хрюкнул и говорит: «Эй!» А я говорю: «Да?» А он говорит: «Может, выйдешь за меня замуж?» А я говорю: «Ладно». А он говорит: «Женщин я презираю». А я говорю: «Это ничего, я презираю мужчин». А он говорит: «Ну что ж, значит, будем счастливы».
— Ясно.
— Я хотела, чтобы ты страдал.
— Это тебе удалось.
Миллисент оживилась.
— Ты меня никогда не любил, — сказала она.
— Да?
— А зачем ты поехал в Лондон и кормил свою девицу?
— Она не моя.
— Твоя. И очень противная.
— Ну, это как сказать. Ты с ней прекрасно болтала.
— То есть как?
— Мисс Скунмейкер.
— При чем тут мисс Скунмейкер?
— Мисс Скунмейкер — это Сью Браун.
— Что? — вскричала Миллисент. — Она приехала за тобой сюда?
— Не за мной. За Ронни. Да пойми ты, ей на меня чихать, мы просто приятели. Я давно не танцевал, поехал в Лондон, пригласил ее, а Ронни застал ее с этим гадом, ну, с Пилбемом. Она сказала, что с ним не знакома, Ронни не поверил. Уехал сюда, она — за ним. Приезжает, а он помолвлен с тобой. Ничего сюрпризец?
Голова у Миллисент закружилась задолго до конца этой речи.
— А что тут делает Пилбем?
— Пилбем?
— Я их видела вместе.
Сквозь тьму донесся низкий звук.
— Он здесь? Приехал, значит? Это я к нему ездил. Он сыщик. Его люди за мной следили, да-да! Приехал. Что ж, пусть повеселится, подышит свежим воздухом. Потом поплачет.
— А ты говорил, она некрасивая!
— Кто?
— Сью Браун.
— Так и есть.
— Некрасивая? Да она просто прелесть.
— Не для меня. Я знаю только одну красивую девушку. — Он выдержал паузу. — Если ты не поняла, что я тебя люблю, ты идиотка. Тебя, тебя и тебя. Подай мне всех красавиц на блюдечке, я и не шелохнусь.
Еще одна крыса (или очень крупная мышь) решила закусить хорошим деревом; Миллисент ее не заметила. Она схватила Хьюго за руку:
— О, Хьюго!
Рука ожила, притянула ее к себе по пахнущему мышами и сыростью полу, на котором они сидели.
— Нет, только подумать! — сказал Хьюго — Я хотел, чтобы в меня попала молния.
Запах мышей и сырости куда-то ушел. Пахло фиалками. И розами. Закусывающая крыса преобразилась в арфу и заиграла что-то райское.
Небесную песнь прервало скрипенье двери. Мгновенье спустя дырки в полу осветились. Миллисент ущипнула Хьюго за руку. Они приникли к дыркам. Внизу стоял фонарь, а рядом с ним — величественный человек, который, судя по звукам, кормил Императрицу.
Мужчина выпрямился, огляделся, взял фонарь, и свет упал на его лицо.
— Бидж! — вскрикнула Миллисент. Дворецкий застыл. Он узнал голос совести.
4
Кроме голоса, у совести были ноги. Они так стучали по лесенке, словно совесть — сороконожка. Но Бидж не шевелился. Чтобы его сдвинуть, понадобился бы кран, а крана в домике не было. Когда Миллисент и Хьюго спустились вниз, он стоял, как статуя; и только узнав их, он обмяк. Хьюго он любил, да и чувствовал, что тот достаточно терпим.
— Добрый вечер, сэр, — выговорил он. — Добрый вечер, мисс.
— Что это значит? — спросил Хьюго.
Давно, в пылкой юности, такой самый вопрос ему задал полисмен. Он огорчился тогда, огорчился и теперь.
— Это вы ее украли? — спросила Миллисент. — Вы!
Бидж задрожал. Миллисент он знал с той поры, когда она носила косы, нет — еще комбинезон. Ей, племяннице лорда Эмсворта, воспитанной в лучших традициях свинопоклонства, его преступление должно казаться беспросветно черным.
Каждый заговорщик рано или поздно встает перед дилеммой: оправдаться ему или сохранить верность сообщникам. Мы покажем, как благороден Бидж, если сообщим, что он устоял. Под пронизывающим взглядом молодой хозяйки он никого не предал. Мистер Роналд взял с него обещание; значит, выдать его нельзя.
В награду за это Провидение подсказало ему прекрасную мысль.
— Да, мисс, — сказал он.
— О, Бидж!
— Украл я, но ради вас.
Хьюго сурово на него посмотрел.
— Бидж, — сказал он, — это чушь какая-то.
— Сэр?
— Чушь. Зачем нам свинья?
Дворецкий был спокоен. Он знал, что сказать.
— Я решил убрать препоны с вашего пути, сэр.
— Препоны?
— Поскольку вы доверяли мне свою корреспонденцию, я давно знал о вашей взаимной привязанности. Но семья ставит препоны.
— Это все так, — признал Хьюго. — А что дальше?
— Спасибо, сэр. Я подумал, что его светлость будет очень благодарен тем, кто вернет свинью. Если вернете вы, он согласится на ваш союз.
Там, где ужинает Императрица, не может быть полной тишины, но что-то похожее воцарилось. В свете фонаря Хьюго смотрел на Миллисент, она — на него. Оба они слышали о верных старых слугах. Мало того, они видели их на сцене. Но и мечтать не могли о такой верности.
— Бидж! — сказала Миллисент.
Как мы помним, она говорила так и прежде; но как отличалось это «Бидж» от того! Тогда в нем звучали упрек, боль, разочарование; теперь — благодарность, благоговение, любовь.
То же самое можно сказать о восклицании «Ну что же это?!».
— Бидж! — не унималась Миллисент. — Вы ангел!
— Спасибо, мисс.
— Нет, такого блеска!.. — вскричал Хьюго.
— Спасибо, сэр.
— Как вам пришло это в голову?
— Не знаю, мисс. Пришло.
