Френсис Фицджеральд - Больше чем просто дом (сборник)
— Это деградация, — заключил он. — Попытки цепляться за прошлое ведут к деградации. Я тогда был неправ. Кто-то из нас идет вперед, а эти люди со своим старьем — просто балласт, затрудняющий движение. Я с радостью покину этот дом, чтобы завтра вернуться к чему-то живому, новому и свежему у себя на Уолл-стрит.
Среди ночи он проснулся лишь однажды, разбуженный громким брюзжанием старика по поводу двадцати долларов, которые он занял у кого-то в 1892 году. Затем он расслышал голос Бесс, успокаивавшей отца, а чуть погодя, уже вновь засыпая, — и голос старой негритянки, перекрывший два первых.
III
По делам Лью часто приходилось бывать в Балтиморе, но со временем этот город перестал вызывать у него ассоциации с Гюнтерами. Он периодически вспоминал о них, но ни разу не посетил старый дом со дня смерти Аманды. К 1933 году роль, которую это семейство сыграло в его жизни, казалась давней и малосущественной — исключая тот факт, что они помогли ему сформировать собственный взгляд на жизнь, — и он мог спокойно проезжать по Фредерик-роуд вглубь округа Кэрролл, не тревожимый чувством узнавания. Но в этот раз, повинуясь какому-то неясному импульсу, он остановил машину.
Стояла поздняя осень; через дорогу перед ним пробежал кролик, по толстой изогнутой ветке ближайшего дерева скакала белка. Дом Гюнтеров находился в пяти минутах езды от ближайшего перекрестка — всего через полчаса он сможет их повидать и полностью удовлетворить свое любопытство; однако он колебался. Когда-то он уже попытался вернуться в прошлое, и об этой попытке ему до сих пор было больно вспоминать. Еще недавно он промчался бы мимо с ощущением, что сбросил лишний балласт; но с некоторых пор он начал понимать, что жизнь не всегда является движением вперед, к новым горизонтам. Гюнтеры стали частью его самого; он никогда не смог бы с нынешними друзьями заново пережить то, что пережил вместе с Гюнтерами. И если воспоминания о них постепенно отмирали, вместе с ними отмирало и нечто в его душе.
Белка на ветвях, колыхание листвы под ветерком, отдаленный петушиный крик, чуть заметное скольжение солнечных пятен — все это погружало его в ностальгический транс, и он откинулся на кожаную спинку сиденья, позволив себе не думать ни о каких проблемах. Так прошло минут десять, пока из-за поворота дороги не донеслось цоканье копыт. Вскоре показалась и лошадь со всадницей в бриджах — и Лью, подавшись к ветровому стеклу, узнал Бесс Гюнтер.
Он выбрался из машины. Лошадь привстала на дыбы, когда Бесс, в свою очередь, узнала Лью и резко натянула поводья.
— Кого я вижу — мистер Лаури!.. Кто бы мог подумать!.. Откуда вы едете? Что, машина сломалась?
У нее было прелестное — и печальное — лицо, но выражение этого лица показалось Лью более юным, чем прежде, словно Бесс наконец-то избавилась от гнетущей ответственности, так старившей ее четыре года назад.
— Я вспоминал обо всех вас, — сказал он. — Собирался нанести визит.
Заметив, что она как будто встревожилась, он рассмеялся и поспешил добавить:
— Просто проведать, не набиваясь в нахлебники. Я в деньгах не нуждаюсь — увы, в наше время визитерам приходится предупреждать об этом заранее.
Она также рассмеялась:
— Я всего-навсего прикидывала, где тебя разместить, — у нас в доме сейчас полно народу.
— Собственно, я направляюсь в Балтимор. Может, слезешь с коня-качалки, и мы немного поболтаем, сидя в машине?
Она привязала лошадь к дереву и пристроилась на соседнем сиденье.
Ранее он и не подозревал, что такой тип сияющей юной красоты может сохраняться далеко за двадцать, — только когда она не улыбалась, три тоненькие задумчивые морщинки на лбу напоминали ему, что она всегда была очень серьезной девушкой. Тотчас же в его памяти всплыл образ Аманды при их встрече одним августовским вечером, и, глядя сейчас на Бесс, он узнал в ней все, что помнил о тогдашней Аманде.
— Как твой отец?
— Папа умер в прошлом году. Перед тем он целый год не вставал с постели. — Голос ее звучал без напряжения, как говорят что-то, уже многократно повторенное. — Так что оно, пожалуй, и к лучшему.
— Сочувствую. А как поживает Джин? Где она сейчас?
— Джин вышла замуж за китайца — в смысле, за человека, живущего в Китае. Я его никогда не видела.
— Значит, ты живешь одна?
— Нет, здесь еще моя тетя. — Она помедлила, прежде чем продолжить: — Кстати, у меня на следующей неделе свадьба.
И вновь, как много лет назад, он испытал необъяснимое ощущение утраты.
— Поздравляю! И кто этот несчастный…
— Он из Филадельфии. Все наши гости сегодня отправились на ипподром, и только я осталась, чтобы в последний раз прокатиться на Джунипер.
— Ты будешь жить в Филадельфии?
— Еще не уверена. Мы подумываем о том, чтобы снести дом и построить на этом месте что-то современное. Впрочем, можно попробовать перестроить старый, не снося его полностью.
— Оно того стоит?
— Почему бы и нет? — быстро сказала она. — Архитекторы считают, что часть его можно использовать.
— Ты ведь любишь этот дом, правда?
Бесс помолчала.
— Скажем так, он не очень-то вяжется с моими представлениями о современном жилище, но я всегда была «домашней девчонкой». — Последние слова она произнесла насмешливо. — Я не пользовалась большим успехом у балтиморских кавалеров — была, так сказать, семейным недоразумением. И не крутила романы налево-направо, как Аманда и Джин.
— Может, ты просто этого не хотела.
— Я думала, что хочу, когда была совсем юной.
Кобыла нетерпеливо заржала, и Бесс начала вылезать из кабины.
— Вот, Лью Лаури, ты и узнал историю последней из сестер Гюнтер. Ты ведь всегда был к нам неравнодушен, верно?
— Еще как неравнодушен! Если мне удастся задержаться в Балтиморе, я напрошусь к тебе на свадьбу.
Потерянное выражение, промелькнувшее на ее лице, заставило его задуматься: кому же она вручает себя, такую драгоценную себя? Он теперь лучше разбирался в людях и чувствовал в ней стальной стержень под мягкой оболочкой, угадывал жесткие линии скул под нежными округлостями щек и подбородка. Она была натурой исключительной, и Лью надеялся, что муж ее окажется достойным человеком.
Она свернула с дороги и поскакала напрямик через луг, а он покатил дальше в направлении Балтимора. Так закрылась еще одна глава его жизни, оставив невоплощенными идеи и образы, с ней связанные, — например, что было бы, женись он на одной из сестер… Прошлое ускользало прочь под колесами его машины, унося остатки былых иллюзий.
— Возможно, я всегда был для этой семьи лишь навязчивым чужаком… — рассуждал он. — Однако странное дело: почему эта девчонка разъезжает верхом в домашних тапочках?
Он остановился у магазинчика на перекрестке, чтобы купить сигарет. Юный продавец отсчитывал сдачу с типично деревенской медлительностью.
— Большая свадьба грядет в доме Гюнтеров, — мимоходом заметил Лью.
— Да ну? Неужто мисс Бесс выходит замуж?
— На следующей неделе. Сейчас у них полон дом гостей.
— Угораздило их, однако! На чем же они будут спать, если Марк Бурн вывез из дома всю мебель?
— Что? Что такое?
— Месяц назад Марк Бурн забрал мебель и все прочее, пока мисс Бесс каталась на лошади, — они заложили все имущество незадолго до смерти старого Гюнтера. Местные поговаривают, у нее вообще ничего не осталось, кроме одежки, в которой она верхом ездила. Марк Бурн был чертовски зол. По его словам, они успели продать самое лучшее из мебели без его ведома… Значит, так, я должен вам десять центов…
— Но где же они с тетей живут?
— Никогда не слыхал о ее тете — я сам-то всего год как в эти места перебрался. Кормится она со своего огорода, а у нас покупает только сахар, соль и кофе.
Чего только не случалось в это депрессивное время, и все же Лью не мог не подивиться фантастической гордости, подвигнувшей девчонку на такую ложь.
Он развернул машину и поехал обратно к усадьбе Гюнтеров. Дом пребывал в жутком состоянии; сад превратился в настоящие джунгли; одна сторона веранды соскользнула с кирпичных опор и сползла на траву; стекло в окне библиотеки было разбито. Дырявую крышу когда-то давно начали покрывать дранкой, но так и забросили это дело, и некрашеная дранка уже успела прогнить.
В дом он вошел без стука. Из столовой донесся недовольный окрик, и он последовал туда, громко топая по голому полу; через комнаты, в которых не было абсолютно ничего, кроме пыли. Бесс Гюнтер, в дешевеньком домашнем платье, поднялась с упаковочного ящика, служившего ей сиденьем; в глазах ее был испуг. Оловянная ложка брякнулась на другой ящик, выполнявший функции стола.
— Зачем было меня обманывать? — с ходу спросил он. — И вот так ты живешь?
— А, это ты… — Она улыбнулась с заметным облегчением, после чего не без усилия перешла к обязанностям гостеприимной хозяйки.
