Арчибальд Кронин - Древо Иуды
— Как видите, у меня есть все причины и все права действовать во имя прошлого. Да что там, если бы я не отправился в то злосчастное плавание, то Кэти, — его голос слегка дрогнул, — вполне могла быть моей родной дочерью.
Последовала пауза, во время которой он не смел поднять глаза. Но когда все-таки взглянул на миссис Фодерингей, то увидел на ее лице добрую улыбку.
— Я с самого начала догадывалась о чем-то подобном. Мать Кэти была скрытная женщина, но как-то раз она показала мне старый альбом, и там среди страниц хранились засохшие цветы. Я по привычке пошутила. А Мэри отвела взгляд в сторону и вздохнула. Из тех нескольких слов, что она сказала, я поняла одно: еще до брака она всем сердцем любила одного человека.
Он слегка поморщился от этого чересчур явного напоминания о его предательстве, но быстро взял себя в руки.
— В таком случае вы мне поможете! Я пригласил Кэти поехать со мной в Швейцарию и уже там встретиться с Уилли в моем доме. Если бы мне только удалось заполучить обоих там, особенно Кэти, то в новой обстановке, полагаю, я смог бы их урезонить. А ведь ей действительно необходим отпуск. Бедное дитя. Вы уговорите ее поехать? Она, безусловно, обратится к вам за советом.
Миссис Фодерингей ответила не сразу, а продолжала разглядывать его с женским любопытством. Затем, словно размышляя вслух, сказала:
— Странная вещь. Я надеялась и молилась, вдруг что-то изменится и не позволит Кэти шагнуть в темноту. И дело не только в опасности, хотя и она велика, ведь Уилли, сумасшедший парень, десятки раз чуть не расстался с жизнью, а в том, что Кэти со своим ревностным служением делу доконает себя за год в этом ужасном климате. А она, такая милая девочка, создана совершенно для другого. В общем, все казалось безнадежным, а потом в последний момент, когда я уже сдалась, а она готовилась к отъезду, появляетесь вы, как второй отец, раз вы сами так говорите, и мне сразу стало ясно, зачем вы сюда посланы. — Женщина помолчала и накрыла его руку своей грубой большой ладонью. — Мы все совершаем в молодости безрассудные поступки. Неважно, что тогда вы сделали ошибку. Я верю, что вы честный, великодушный человек. Не многим я могла бы доверить Кэти, но вам я ее доверяю. Если бы только вы смогли вытащить ее из этой ямы, заставить попутешествовать немного, побыть среди людей и, самое лучшее, найти надежного молодого парня, чтобы он заботился о ней, а она вела бы дом и растила детишек, вот тогда вы с лихвой искупили бы прошлые ошибки. — Она крепко прижала его руку к скамье. — Я верю во вмешательство Провидения. Хотя вы можете этого не знать, но я крепко верю, что вы — ответ на мои молитвы, и я помогу вам всем, чем смогу.
Когда он покидал дом пастора, глаза у него по-прежнему были на мокром месте. Признание словно вернуло ему силы, очистило душу, а обещание этой доброй женщины, не пускавшей слов на ветер, в значительной мере его успокоило, и он приготовился терпеливо ждать известия от Кэти. Она предупреждала, что будет целиком занята в больнице Долхейвена до конца недели. Не нужно, говорил он себе, ожидать ответа раньше. И все же, когда первый день перешел во второй, а второй в третий, он начал терзаться беспокойной неуверенностью, волнение вернулось, а надежда, наоборот, становилась все слабее. Ему не на что было переключиться и нарушить монотонность ожидания. Дни стояли холодные и ветреные, море бушевало, по дюнам и полю для гольфа носились тучи песка и клочья морской пены. Даже будь он в настроении, о гольфе не могло бы идти и речи. Финли, игрок-профессионал, закрыл свою лавочку и уехал в клуб Долхейвена. Гостиница тоже внезапно свернула свою деятельность: все больше номеров закрывалось на зиму, заколачивались ставни, уехали последние осенние постояльцы, и только две престарелые дамы из постоянных проживающих остались вместе с Мори терпеть суровый северо-восточный ветер. Он больше не мог прятаться за отговорку отпуска, и люди, как здесь, так и в Европе, начали удивляться по поводу столь затянувшегося отъезда. Мисс Кармайкл уже дважды обращалась к нему с просьбой сообщить ей о его ближайших планах, в то время как в Шванзее его преданные слуги тревожились больше и больше. Но все это было ничто по сравнению с его растущим беспокойством, сознанием, что время идет, сокращая тот краткий период, что был в его распоряжении.
В субботу, в попытке развеяться, он решил побыть несколько часов подальше от гостиницы и навести справки в Эдинбурге относительно возможности заказать билеты на самолет. Утро он провел в городе; затем, так как небо прояснилось, он решил не возвращаться рано в гостиницу, а покататься на машине, исследуя северные окрестности. Пару раз он терялся, что было даже приятно, останавливался, чтобы спросить дорогу или выпить молока на маленькой ферме, и снова отправлялся в путь. В конце концов он, должно быть, заехал дальше, чем предполагал, так как внезапно, когда уже начал думать о том, чтобы повернуть назад, он оказался в знакомом до боли месте. Озираясь вокруг, он отмечал одну памятную деталь за другой, и у него сжималось сердце. Нет, ошибки быть не могло. Возможно, вовсе не случайность, а какой-то странный подспудный толчок привел его сюда. Он оказался в долине Фруин, на пустой дороге, ведущей вверх от озера через ту же прелестную вересковую пустошь, где в тот день, когда они возвращались из больницы Гленберн, много лет тому назад Мэри отдала ему всю себя.
Его охватила странная слабость, захотелось вернуться, но он превозмог искушение. Решительно проехал еще несколько миль, затем, резко нажав на тормоз, остановился. Да, то самое место. Он просидел несколько минут в замешательстве, потом выбрался из машины и прошел по траве к вересковым зарослям, которые при его приближении раскрылись в тенистую незабываемую лощину, где по каменистому руслу бежал прозрачный ручеек. Боже мой, подумал он, тот же пейзаж, ничего не изменилось, словно все случилось только вчера.
Стоя там с бьющимся сердцем и пустотой внутри, он заново пережил прошлое. Приезд на мотоцикле, пикник на солнышке, смех и нежные взгляды, гудение пчел, а затем под крики кроншнепа, кружащего в синем небе, радость и страх тех мгновений, полных исступления, когда их потянуло друг к другу. Он все это видел, все это чувствовал, неторопливо перебирая сентиментальные воспоминания, когда вдруг, запаниковав, прижал руку к глазам.
Девушка в его объятиях не была давно потерянной любовью. Каждое ощущение, каждую яркую подробность той страстной сцены он пережил не с матерью, а с дочерью. Это Кэти он прижимал к себе, это Кэти касалась его теплыми губами, это Кэти сдалась на его милость, охваченная сладостным порывом. Над лощиной раздался его крик. В полном душевном опустошении, сраженный внезапным стыдом, он полез, спотыкаясь, вверх по склону, сквозь заросли вереска, растущие клочками, обратно к машине. Как одержимый поехал прочь. Почему он не осознал этого раньше? Его охватила любовь — но не прежняя, а новая. Все мысли о Кэти как о дочери, о подопечной, которой он мог оказать протекцию, были не чем иным, как самообманом, защитным камуфляжем подсознательного желания. С момента их встречи его первая любовь, давно взлелеянная как единственная любовь всей жизни, вновь ожила, вновь обрела силу, олицетворенная этой девушкой. Перед ним был не только ее образ, свежий, молодой, еще более прекрасный, а живая, осязаемая реальность. Глядя неподвижно вперед и бессознательно управляя машиной, он попытался обуздать этот наплыв чувств. Ситуация создалась деликатная, вполне приличная, разумеется, ничего в ней не было бесчестного, но все-таки где-то в глубине души его подтачивало сомнение, призывая к трезвой оценке или, во всяком случае, сдержанности, иначе недоброжелатели могли почуять дурной запашок, которого не было. Впрочем, как бы они посмели? Его поступки были продиктованы только самыми высокими мотивами, а чувства — естественные, честные и обыкновенные — нельзя было истолковать как порочные, у него не было причин раскаиваться или вздрагивать от отвращения. Кто посмел бы обвинять его? Разве могло быть иначе? Эта мысль принесла ему облегчение, наполнила внезапной радостью, и будущее, до сих пор казавшееся размытым, теперь приобрело четкие формы и наполнилось цветами, очаровательно чувственными и живыми. Каким же молодым он себя ощутил, действительно помолодевшим благодаря этой волнующей страсти!
Теперь, как никогда, не должно быть никаких сомнений, и проволочек он не потерпит. Разумеется, он по-прежнему должен сохранять осторожность и не допустит опрометчивых или преждевременных признаний. Но он позвонит в Долхейвен не откладывая, сразу по возвращении. Педаль газа была выжата до предела, машина летела как на крыльях. Подъехав к гостинице, он выскочил и направился к телефонной будке в холле, но не успел в нее войти, как портье подал ему знак.
— Вам письмо, сэр. Во время вашего отсутствия заходила миссис Фодерингей. Она просила передать вам это и свои наилучшие пожелания.
