Коммунисты - Луи Арагон
Когда Робер Гайяр очнулся, он застонал. Поднес руку к голове. Во всем теле он чувствовал слабость, ломоту, боль. Он трясся на каких-то тюках в повозке, куда его положили чуть живого. Его бросало то в жар, то в холод, знобило. Он не понимал, что происходит. Повозка была открытая, без брезента. Два человека на козлах разговаривали, совершенно позабыв о нем, их слова долетали откуда-то издалека, словно с другой планеты. Речь их прерывалась понуканьем, то ласковым, то грубым. Ехали на лошади, да… даже на паре. То тут, то там вставало зарево далеких пожаров. Деревни, одинокие фермы — по правую, по левую руку, впереди. Валяются брошенные повозки, остовы сгоревших машин. Прямо посреди дороги — воронки от бомб и снарядов. Кое-где лежат мертвые тела, на которые никто не обращает внимания. Вот здесь была какая-то катавасия. Разбитые машины, раскиданные вещи. По всей вероятности, разбомбили колонну беженцев. Повидимому, они шли нашей дорогой и самолеты преследовали их по пятам. В общую кашу попали и военные. На краю дороги в легковой машине офицер, рядом с ним весь скорчившийся водитель с вдавленной в живот баранкой. Офицер в чине майора, очень рослый, он так и остался сидеть, вцепившись обеими руками в сиденье, запрокинув голову в театральной позе, но лицо у него снесено, из пробитого черепа течет мозг…
Они остановились рядом и тут, верно, вспомнили о лейтенанте, который трясся у них в повозке; увидев, что он открыл глаза, они спросили: — Ну, как, папаша, очнулся? — Поняли, что он просит попить. — А луны с неба не хочешь?
Пришлось пойти вдоль колонны, воды ни у кого не было, а может, у кого и было, да не хотели делиться. Наконец нашелся сапер, наполнивший в попавшемся по дороге бистро свою фляжку. Никак это вино? Смотри, не вылакай сам, это только для раненого!
Слава богу, наконец добрались до какого-то местечка, никто не прочитал у въезда, как оно называется. Стой! Саперы с карабинами пошли вперед, чтобы посмотреть, чем здесь пахнет. Дорогой народу поубавилось. Кто отстал, кто пошел напрямик, лесом. В одном сарае саперы обнаружили десятка три солдат. Они приняли их за парашютистов и открыли огонь. Те стали кричать по-французски. Оказалось, что это французские солдаты; проходившие через деревню час назад немецкие танкисты обезоружили их и заперли в сарае; потом танки ушли. В каком направлении? Да откуда же нам это знать?
Робер Гайяр обрывок за обрывком восстановил в памяти все, что предшествовало этой сумбурной ночи. Так бывает, когда вдруг проснешься в незнакомой комнате и сначала не понимаешь, как стоит кровать, с какой стороны окно. Как будто начинаешь припоминать, путаешь с чем-то еще… В голове звучит голос капитана: «Так и запишите, сержант, так и запишите»… И вдруг сердце пронизала острая, мучительная боль, он вспомнил об Ивонне… Как все это связать? Он, Робер, на каких-то мешках, в повозке, запряженной парой, проселочная дорога, рана, он ранен в голову… А там Ивонна… Ивонна… Ивонне что-то грозит… на Ивонну наплывает тьма… Что с Ивонной? Робер делает усилие, чтобы припомнить, боль сильней… что же с Ивонной? Дорога вся в ухабах, в рытвинах. Лошади спотыкаются. Мешки, верно, набиты камнями, просто невыносимо! Ивонна… Неужели возможно такое чудо, что Ивонна и Робер снова будут вместе? Чужие люди увели их по разным дорогам, по путям, которые не сходятся.
Чуть брезжил свет, когда колонна вошла в Брюнамель. Впереди началась стрельба. Но на этот раз стреляли мы. Офицер, который вел колонну, заметил в деревне немецких мотоциклистов и пехотинцев. Он открыл огонь. Отходя, немцы отвечали тем же. Саперы преследовали их до самой дороги на Розуа. Тут появились немецкие танки. Французы нашли в деревне брошенную 25-миллиметровую пушку; саперы установили ее и обстреляли танки; те скрылись. Артиллеристы в хвосте колонны навели свое 105-миллиметровое орудие на помещичий дом, откуда немцы стали прыгать прямо из окон. Пехотинцы решили взять здание штурмом и пробрались в парк. Вдруг из лесочка послышались выстрелы.
В арьергарде все повыскакивали из повозок и бросились наземь. Действиям солдат мешали беженцы. Теперь стрельба шла со всех сторон. В авангарде артиллеристы и саперы, видимо, вели более или менее дружный бой, здесь же была растерянность: мешали безоружные солдаты, беженцы, женщины. Многие из них не знали, где их командиры. Одиночные офицеры спешили в голову колонны или делали вид, что спешат. Те, кто, спасая честь армии, вели бой в деревне, знали, что поражение неизбежно. Артиллерийский офицер был сражен пулей в тот момент, когда командовал наводкой орудия. Наскоро расставленные пулеметы некоторое время еще не подпускали немцев. Но один за другим пулеметы выбывали из строя, и трескотня их замолкала. Из предрассветной мглы донесся глухой рокот. Танки! Они пошли в лобовую атаку, открыв шквальный огонь. Солдаты бросились в канавы.
Когда громкоговоритель предложил безоружным, окруженным со всех сторон людям сдаться, возница сказал своему соседу: — Вот тебе и привезли раненого, прямо к волку в пасть!
* * *
Полковник Гийо справился с данным ему поручением довольно быстро. Утром он выехал из Ла-Ферте, заглянул в Вервен и осмотрел тот участок, куда можно было еще попасть в такой день, как этот. Отовсюду шли беспорядочно отступающие войска. Это было какое-то поголовное бегство. Тяжелая задача выпала на долю Жиро! В Вервене вечером Д6 ему не только не могли сказать, где проходит фронт, если вообще еще существовал фронт, но даже где сейчас генералы и их штабы! Гибли последние надежды, последние резервы. Североафриканская пехотная дивизия генерала Сансельма, захваченная по дороге на передовые, была разгромлена. Танковая дивизия генерала Брюно была уничтожена в течение дня; только немногим танкам удалось уйти… они отстреливались, чтобы задержать врага, и теряли машину за машиной. О 102-й крепостной дивизии не поступало никаких сообщений… 18-я и 22-я оставили позиции, 61-я была захвачена в плен во время отступления… Полковник Гийо вернулся в Венсен и ночью доложил главнокомандующему о результатах своей поездки.
Тогда Гамелен решил не оставлять 7-й армии Корапу, этому бездарному полководцу. Щадя его, еще приуменьшили размеры поражения. Пусть расплачивается за ошибку верховного командования. Кроме того, в связи с окончанием голландской авантюры бывшая армия Жиро будет отведена. У нее уже отняли две стрелковые мотодивизии и одну легкую мотодивизию и направили позади бельгийцев и англичан на поддержку Бланшара. Остатки 7-й армии перебросят железной дорогой на Сомму в распоряжение генерала Фрера[608]. Бланшар по приказу Бийотта отошел направо, к Шарлеруа.
