Герман Мелвилл - Ому
Обращение полинезийцев в христианство большей частью было достигнуто не разумными доводами, а путем давления на туземцев при посредстве их вождей, которыми двигала надежда на всякого рода мирские выгоды.
Даже в тех нескольких случаях — так часто приводимых в качестве чудесных примеров божественного промысла, — когда туземцы по мгновенному побуждению сожгли своих идолов и приняли крещение, самая внезапность перемены указывает лишь на ее несерьезный характер. Уильямс, мученик Эрроманго, приводит случай, когда жители одного острова, исповедовавшие христианство, собрались по собственному почину и торжественно восстановили все языческие обычаи.
Факты всегда и повсюду красноречивее слов; приведенное ниже показывает, как расценивают сами миссионеры современное состояние христианства и морали среди обращенных полинезийцев.
На острове Эймео (обслуживаемом таитянской миссией) имеется школа исключительно для детей миссионеров; ею руководят преподобный мистер Симпсон и его жена. Там ученики (для завершения образования отправляемые в Англию, во многих случаях в очень раннем возрасте) получают лишь самые начатки знаний, не больше того, чему они могли бы научиться в туземных школах. Тем не менее принимаются все меры, чтобы две расы как можно меньше общались между собой и причиной этого открыто признается стремление предохранить белых детей от заражения безнравственностью. Для лучшего достижения этой цели всячески стараются воспрепятствовать тому, чтобы дети европейцев научились местному языку.
На Сандвичевых островах идут еще дальше; там несколько лет назад площадка для игр детей миссионеров была обнесена высоченным забором, чтобы надежно оградить ее от безнравственных маленьких гавайцев.
А между тем, сколь ни странным это может показаться, развращенность полинезийцев, делающая такие меры предосторожности необходимыми, была далеко не так велика до общения с белыми. Почтенный капитан Уилсон, доставивший на Таити первых миссионеров, утверждает, что жители этого острова обладали во многих отношениях «более утонченными понятиями о благопристойности, чем наши».[92] Интересные мысли о Сандвичевых островах высказывает также Ванкувер.[93]
Многочисленные суровые и постоянно нарушаемые законы против всякого рода распущенности, которые издаются на обоих архипелагах, ясно доказывают, что безнравственность из года в год возрастает.
Трудно ожидать от миссионеров, чтобы в посылаемых в Англию отчетах они сообщали о действительном положении дел. Поэтому капитан Бичи, упоминая о книге Эллиса «Полинезийские исследования», говорит, что ее автор дает читателям неправильное представление о моральном состоянии таитян и преувеличивает достигнутый ими уровень цивилизации; во всяком случае факты, которые ему самому пришлось наблюдать, ни того, ни другого не подтверждали. По словам Бичи, островитяне, с которыми он встречался, «не боялись его и, следовательно, руководствовались в своих поступках естественными побуждениями, а потому он скорее мог составить правильное мнение об их настроениях и привычках».[94]
Последнее утверждение, как показал опыт моего собственного тесного общения с туземцами, еще в большей степени применимо ко мне.
Глава XLIX
ПРОДОЛЖЕНИЕ ПРЕДЫДУЩЕЙ
Мы бросили беглый взгляд на состояние морали и религии; посмотрим теперь, как обстоит на Таити дело в социальном и других отношениях.
Как-то была высказана мысль, что единственный способ для приобщения к цивилизации какого-нибудь народа состоит в приучении его к труду. Если исходить из этого принципа, то таитяне теперь менее цивилизованны, чем прежде. Правда, их природная лень чрезмерна; однако, если они прониклись духом христианства, то, конечно, от столь несовместимого с ним порока они должны были бы хоть частично излечиться. На самом деле мы наблюдаем обратное. Вместо того чтобы приобрести новые занятия, они забросили старые.
Как я уже упоминал, изготовление таппы во многих частях острова почти прекратилось. То же самое относится к местным орудиям и домашней утвари; их теперь изготовляют очень мало, так как превосходство европейских изделий стало вполне очевидным.
В этом, пожалуй, не было бы ничего плохого, если бы туземцы принялись за такие занятия, которые дали бы им возможность обеспечивать себя тем немногим, в чем они нуждаются. Но они и не помышляют об этом, и большинство из них не в состоянии приобретать европейские товары взамен тех вещей, которые они прежде изготовляли сами; неизбежным следствием является та полная лишений и нужды жизнь, какую ведет теперь простой народ.
Мне, столь недавно покинувшему первобытную долину на одном из Маркизских островов, жилища большинства бедных таитян и общий уклад их жизни казались чрезвычайно убогими, и я не мог воздержаться от сравнения, которое было далеко не в пользу полуцивилизованных островитян.
Жителям Таити нечего делать, а праздность везде мать пороков. «Вряд ли есть на свете что-либо, — пишет старый почтенный квакер Уилер, — удивительнее и прискорбнее их бесцельного образа жизни, лишенной каких бы то ни было интересов».
Попытки вывести их из этого состояния бездействия делались неоднократно, но оказались тщетными. Несколько лет назад на острове стали культивировать хлопок; с обычной любовью ко всему новому туземцы взялись за дело очень охотно, но интерес быстро прошел, и теперь здесь не выращивается ни одного фунта.
Примерно в это же время из Лондона прислали ткацкие станки и, в Афрехиту на острове Эймео, была пущена фабрика. Жужжание колес и веретен привлекло со всех концов острова добровольцев, считавших за честь быть допущенными к работе; но через шесть месяцев уже нельзя было нанять ни одного мальчишки. Станки разобрали и отправили в Сидней.
То же повторилось с возделыванием сахарного тростника — растения, которое встречается на острове в диком состоянии, особенно подходит к его почве и климату и отличается такими высокими качествами, что Блай захватил несколько побегов для доставки в Вест-Индию. Некоторое время все плантации процветали; туземцы копошились на полях, как муравьи, и относились к делу с огромным интересом. Немногие плантации, продолжающие существовать ныне, принадлежат белым и ими обрабатываются; хозяева предпочитают платить восемнадцать-двадцать испанских долларов в месяц какому-либо пьянице матросу, чем нанимать непьющего туземца за «рыбу и таро».
Вообще надо сказать, что все признаки цивилизации на островах Южных морей связаны с пребыванием иностранцев, хотя самый факт появления этих признаков обычно выставляют в доказательство возросшего благосостояния туземцев. Так, в Гонолулу, столице Сандвичевых островов, есть красивые жилые дома, несколько гостиниц, парикмахерские и даже бильярдные; однако, заметьте, все они принадлежат белым, и ими пользуются белые. Там вы встретите портных, кузнецов и плотников, но среди них ни одного туземца.
Дело в том, что работа на фабриках и полях, без которой немыслима цивилизованная жизнь, требует слишком упорных и длительных усилий, совершенно не привычных для такого народа, как полинезийцы. Созданные, чтобы существовать в естественном состоянии — на лоне природы, в чудесном климате, они не могут приспособиться ни к каким переменам. Более того, в других условиях они как народ будут обречены на скорую гибель.
Следующие данные говорят сами за себя. В 1777 году капитан Кук определял население Таити примерно в двести тысяч человек.[95] По очередной переписи, проведенной четыре-пять лет назад, оно составляло всего девять тысяч.[96]
Такая поразительная убыль не только показывает, как велики вызвавшие ее пороки, но и неизбежно приводит к выводу, что по сравнению с ними все войны, убийства детей и другие причины сокращения численности населения, будто бы широко распространенные в прежние времена, имели совершенно ничтожное значение.
Эти пороки, без сомнения, вызваны исключительно появлением чужестранцев. Оставляя в стороне результаты пьянства, периодических эпидемий оспы и других явлений, о которых можно было бы упомянуть, я ограничусь указанием на ту заразную болезнь, которая проникла в кровь по меньшей мере двух третей таитян-простолюдинов и в той или иной форме передается от отца к сыну.[97]
Панический страх, охвативший островитян, когда они впервые столкнулись с сокрушительными ударами этого бича, вызывает чувство неимоверной жалости. Самое название, данное ему, представляет совокупность всего, что должно наполнить невыразимым ужасом цивилизованного человека.
Обезумев от своих мучений, они приводили больных к миссионерам, когда те произносили проповеди, и кричали: «Ложь, ложь! Вы говорите нам о спасении, а, смотрите, мы умираем. Мы не хотим иного спасения, кроме сохранения нашей жизни. Где те, кого спасли ваши речи? Помаре умер, и мы все умираем от ваших проклятых болезней. Когда вы оставите нас в покое?»
