Герман Мелвилл - Ому
Эти молодчики представляют собой церковную полицию, их всегда можно узнать по большим белым шарфам, которые они носят. В будни они заняты не меньше, чем по воскресеньям; нагоняя ужас на жителей, они рыскают по всему острову и выслеживают, не совершил ли кто преступления против нравственности.
Они даже собирают штрафы, обычно взимаемые травяными циновками, за упорное уклонение от посещения церковной службы и за другие проступки, относящиеся к юрисдикции духовного суда миссионеров.
Старый Боб называл этих парней «каннакиперами», по-моему, это испорченное слово «констебль».
Он имел против них большой зуб. Однажды, возвращаясь домой, он узнал, что двое «каннакиперов» как раз в это время делают у него обыск, и спрятался за кустом; когда они вышли, два зеленых плода хлебного дерева, брошенные невидимой рукой, угодили им в спину. Свидетелями этого были матросы из Калабусы, а кроме того несколько туземцев; последние, когда непрошеные гости исчезли из виду, стали восторженно расхваливать капитана Боба за храбрость, в чем их горячо поддержали присутствовавшие местные дамы. Женщины особенно сильно ненавидят «каннакиперов», и этому не приходится удивляться: мерзкие наглецы заглядывают к ним в любой час и постоянно суют нос в их интимные дела.
Кулу временами охватывали патриотические настроения, и тогда он задумывался над окружающим, скорбел о том зле, под тяжестью которого стонала его страна, и часто ругал закон, разрешавший совершенно постороннему человеку вмешиваться в личную жизнь. Это нередко создавало неприятности и для него самого — изрядного ловеласа. Он считал «каннакиперов» очень надоедливыми людьми.
Мало того, что они были чрезмерно любопытны, они еще завели себе привычку каждый день обедать в одной из хижин, расположенных в подведомственном им районе. Хозяин дома всегда относился к подобным вещам изумительно кротко. Но ему только и оставалось, что быть как можно гостеприимней.
Эти господа неутомимы. Глубокой ночью они рыскают вокруг домов, а днем выслеживают влюбленные пары в рощах. Однажды, впрочем, охота кончилась для них полной неудачей.
Дело было так.
За несколько недель до нашего прибытия на остров один женатый мужчина и какая-то замужняя женщина, влюбленные друг в друга, отправились на прогулку. Поднялась тревога, и за ними пустились в погоню. Однако их так и не нашли. Месяца три о них не было ни слуху ни духу. Но вот как-то нас вызвали из Калабусы посмотреть на огромную толпу, окружавшую любовников и сопровождавшую их в деревню на суд.
Вид у них был весьма своеобразный; совершенно голые, если не считать набедренных повязок, с длинными, выгоревшими у концов до желтизны, спутанными, полными колючек волосами, сплошь покрытые царапинами и рубцами. Действуя, как видно, по принципу «с милым рай и в шалаше», они отправились прямо в глубь страны и, наспех построив хижину в необитаемой долине, жили там, пока их не заметили во время одной несчастной для них прогулки и не схватили.
Суд приговорил их проложить сто саженей Ракитовой дороги — работа, которая должна была отнять месяцев шесть, а то и больше.
Часто, сидя в чьем-нибудь доме и спокойно разговаривая с его обитателями, я видел, как они приходили в большое волнение, когда им неожиданно сообщали о приближении «каннакиперов». Попасть в донесение одного из этих полицейских и быть причисленными к «тутаи оури» (что в обычном словоупотреблении означает плохой человек или неверующий) островитяне боятся не меньше, чем боялись когда-то в Англии указующего перста Тайтуса Отса,[86] направленного на человека, подозреваемого в папизме.
Но таитяне исподтишка по-своему мстят «каннакиперам». Войдя в чей-нибудь дом, эти лицемеры обычно прежде всего спешат устроить молитвенное собрание; поэтому их за глаза называют «бура артуа», что буквально означает «господи помилуй».
Глава XLVII
КАК ОДЕВАЮТСЯ НА ТАИТИ
За исключением тех случаев, когда изготовлением «таппы» приходится заниматься в наказание, звуки деревянной колотушки уже давно не разносятся по сонным долинам Таити. Когда-то здешние девушки все утро трудились, подобно нашим женщинам, склоняющимся над пяльцами; теперь они проводят время почти в полной праздности. Правда, островитянки в большинстве случаев сами мастерят себе одежду, но для этого достаточно нескольких стежков; однако дамам из миссии, кстати сказать, ставят в заслугу, что они научили их шить.
«Кихи уихени», то есть юбка, представляет собой просто полотнище белой хлопчатобумажной ткани или ситца, обернутое вокруг талии и свободно свисающее от пояса до ступней. Чтобы это одеяние не спадало, его закрепляют самым простым способом, подворачивая один конец или связывая верхние углы; конечно, оно часто приходит в беспорядок, давая возможность кокетливо поправлять его. Поверх «кихи» таитянки носят нечто вроде платья, открытого спереди, очень широкого и вообще накинутого крайне небрежно. К обеду дамы здесь никогда не переодеваются.
Но что можно сказать об этих ужасных шляпах! Представьте себе пучок соломы, сплетенный в форме ведерка для угля и торчащий дном вверх на макушке; несколько ярдов красной ленты развевается вокруг, точно хвосты бумажного змея.
Парижские модистки, что сказали бы вы о них! Хотя и сделанные руками островитянок, эти шляпы, как говорят, впервые были изобретены и рекомендованы женами миссионеров; впрочем, я уверен, что это лишь лживые сплетни.
Забавно, что подобные головные уборы считаются очень изысканными. Плетение соломы — одно из немногих занятий, к каким еще снисходят женщины высших сословий; и все это лишь для удовлетворения глупейшего тщеславия. Впрочем, девушки совершенно не признают шляп, предоставляя своим матерям, лишенным всякого вкуса старухам, изображать из себя огородные пугала.
Что касается мужчин, то те из них, кто жаждет быть одетым по-европейски, не имеют, должно быть, никакого представления о связи между отдельными частями, составляющими костюм джентльмена. Обладатель куртки, к примеру, вовсе не считает для себя обязательным надевать брюки, шляпа с тульей в виде колокола и набедренная повязка — вполне законченный наряд. Молодой моряк, ради которого Кулу покинул меня, подарил ему старую матросскую двубортную куртку из мохнатого грубого сукна. И Кулу, застегнувшись на все пуговицы, в полном восторге разгуливал в ней по Ракитовой дороге под тропическим солнцем. Доктор Долговязый Дух, увидев его в таком виде, решил было, что тот проходит курс лечения — как выражаются врачи-шарлатаны, «изгоняет болезнь потением».
Один холостяк, приятель капитана Боба, к величайшей своей радости, имел полный европейский костюм, в котором часто брал штурмом дамские сердца. Обладая военными склонностями, он украшал куртку алым лоскутом, прицепленным к груди; он пришивал к ней также тут и там форменные пуговицы, тайком срезанные с мундиров пьяных моряков, отпущенных на берег с военных кораблей. Однако, несмотря на все эти украшения, его костюм как-то не имел вида. Он был слишком узок в плечах, и локти торчали в стороны, как у неуклюжего всадника; а узкие брюки так обтягивали толстые ноги, что видны были нитки всех швов, и при каждом шаге можно было ждать катастрофы.
В общем какого-нибудь определенного стиля одежды для мужчин, по-видимому, не существует. Они носят все, что могут раздобыть, иногда безвкусно переделывая старинные одеяния, чтобы приспособить их к своим новым понятиям о моде.
А ведь таитяне, кажущиеся теперь смешными в чужеземных нарядах, имели совершенно иной вид в своих первобытных национальных костюмах, отличавшихся исключительным изяществом, скромностью — на взгляд всех, кроме чрезмерно стыдливых, — и прекрасно приспособленных к климату. Но короткие юбочки из крашеной таппы, набедренные повязки с бахромой и другие предметы одежды, которые носили прежде, в настоящее время запрещены законом, как нарушающие приличия. Почему женщинам не разрешается надевать ожерелья и венки из цветов, я так и не смог установить; говорят, что они каким-то образом связаны с забытыми языческими обрядами.
Многие веселые и как будто невинные игры и развлечения также находятся под запретом. В старину устраивались различные атлетические соревнования, как, например, в борьбе, беге, метании дротиков и стрельбе из лука. Во всем этом таитяне были очень искусны; состязания нередко сопровождались великолепными празднествами. К числу повседневных развлечений относились танцы, игра в ножной мяч, пускание змеев, игра на флейте и пение старинных легенд; теперь все эти забавы считаются наказуемыми деяниями; впрочем, от большинства из них давно отвыкли, так что о них почти никто и не помнит.
Точно так же был положен конец «опио», или празднику урожая плодов хлебного дерева, хотя, судя по описанию капитана Боба, он носил как будто совершенно невинный характер. Существует и строгий закон против всякого рода татуировок.
