Чарльз Диккенс - Замогильные записки Пикквикского клуба
"Теперь я не могу помнить лицъ, очертаній и фигуръ; но я знаю, молодая дѣвушка слыла красавицей и вполнѣ заслуживала эту славу. Она прелестна, я это знаю. Въ свѣтлыя лунныя ночи, когда все покойно вокругъ и я пробуждаюсь отъ своего сна, я вижу, какъ въ углу этой самой кельи стоитъ, безъ словъ и безъ движенія, легкая прозрачная фигура съ длинными черными волосами, волнующимися на ея спинѣ отъ колыханій неземного вѣтра, и съ блестящими глазами, которые пристально смотрятъ на меня, не мигая и не смыкаясь ни на одно мгновеніе. Уфъ! кровь стынетъ въ моемъ сердцѣ, когда я пишу эти строки, — ея это форма, ея видъ и осанка. Лицо ея блѣдно, глаза блестятъ какимъ-то свѣтомъ, но я помню и знаю, что всѣ эти черты принадлежали ей. Фигура не двигается никогда, не морщитъ своего чела, не хмуритъ бровей и не дѣлаетъ гримасъ, какъ другіе призраки, наполняющіе эту келью; но она страшнѣе для моихъ глазъ, чѣмъ всѣ эти духи, терзавшіе меня въ давно-истекшіе годы. Изъ могилы вышла она, и свѣжее дыханіе смерти на ея челѣ.
"Цѣлый годъ почти наблюдалъ я, какъ лицо ея блѣднѣло со дня на день; цѣлый годъ почти я видалъ, какъ слезы текли по ея печальнымъ щекамъ безъ всякой видимой причины. Наконецъ, я все узналъ. Она не любила меня никогда — этого я отнюдь не подозрѣвалъ: она презирала мое богатство, ненавидѣла блескъ и пышность, среди которой жила — этого я никакъ не ожидалъ. Она любила другого. Объ этомъ я никогда и не думалъ. Странныя чувства забились въ моей груди, и мысли, одна другой мрачнѣе и страшнѣе, вихремъ закружились въ моемъ размягченномъ мозгу. Я далекъ былъ отъ того, чтобы ненавидѣть ее, хотя ненависть къ предмету ея любви съ дикимъ буйствомъ заклокотала въ моемъ сердцѣ. Я жалѣлъ о злосчастной жизни, на которую обрекъ ее холодный эгоизмъ безчувственной родни. Я зналъ, что бѣдственные часы ея жизни сочтены неумолимой судьбой, но меня мучила мысль, что ранѣе своей смерти она, быть можетъ, произведетъ на свѣтъ злосчастное существо, осужденное, подобно мнѣ, выносить страданія наслѣдственнаго умопомѣшательства… и я рѣшился убить ее.
"Нѣсколько недѣль я раздумывалъ, какому роду смерти отдать предпочтеніе. — Сперва я подумалъ объ отравѣ; потомъ мнѣ пришла мысль утопить мою жертву; наконецъ, я остановился на огнѣ. Нашъ громадный домъ объятъ пламенемъ, a жена сумасшедшаго превратилась въ уголь и золу, — какая поразительная картина! Я долго лелѣялъ эту мысль и хохоталъ до упаду, представляя себѣ, какъ разумные люди станутъ относиться къ этой штукѣ, ничего въ ней не понимая, и какъ ловко они будутъ проведены хитростью сумасшедшаго! Однакожъ, по зрѣломъ размышленіи, я нашелъ, что огонь непригоденъ для моей цѣли. Бритва заняла все мое вниманіе. О! какое наслажденіе испытывалъ я день за днемъ, натачивая ее и представляя въ своемъ воображеніи тотъ рубецъ, какой будетъ сдѣланъ ею на шеѣ моей жены.
"Наконецъ, явились ко мнѣ старыя чудовища, которыя и прежде руководили моими дѣйствіями, и на разные голоса прошептали, что пришла пора дѣйствовать, и положили мнѣ въ руку открытую бритву, Я крѣпко сжалъ ее, быстро вскочилъ съ постели и наклонился надъ своей спящей женой. Ея лицо было прикрыто рукой; я осторожно отодвинулъ руку, и она упала на грудь несчастной женщины. Видимо, жена моя плакала недавно, потому что на щекахъ ея еще оставались незасохшія капли слезъ. Ея блѣдное лицо было кротко и спокойно и въ то время, какъ я смотрѣлъ на него, оно озарялось нѣжной улыбкой. Я осторожно положилъ руку на плечо. Она вздрогнула, но еще во снѣ. Я наклонился ниже… Она вскрикнула и пробудилась.
"Одно движеніе моей руки — и звукъ навсегда бы замеръ въ ея груди. Но я испугался и отступилъ шагъ назадъ. Ея глаза пристально смотрѣли на меня, и не знаю, отчего это случилось, но только ея взглядъ производилъ во мнѣ чувство трепета и смятенія. Она поднялась съ кровати. Я задрожалъ, бритва была y меня въ рукѣ, но я не могъ пошевелиться. Она стала медленно отступать къ двери, продолжая смотрѣть на меня своимъ спокойнымъ, пристальнымъ взглядомъ. Приблизившись къ двери, она обернулась. Очарованіе исчезло. Я подскочилъ впередъ и схватилъ ея за руку. Она вскрикнула разъ и другой и упала на полъ.
"Теперь я мотъ убить ее безъ всякаго сопротивленія, но въ домѣ уже была произведена тревога. Я услышалъ стукъ шаговъ на ступеняхъ лѣстницы. Я вложилъ бритву въ футляръ, отперъ дверь на лѣстницу и громко позвалъ на помощь.
"Пришли люди, подняли ее и положили на кровать. Цѣлые часы не приходила она въ себя, a когда пришла и къ ней воротилась способность говорить, она потеряла разсудокъ, стала дика и даже свирѣпа.
"Призвали докторовъ. Великіе люди подкатили къ моему подъѣзду на прекрасныхъ лошадяхъ, и жирные лакеи стояли на запяткахъ ихъ каретъ. Нѣсколько недѣль сряду бодрствовали они при постели моей больной жены. Открылся, наконецъ, между ними великій консиліумъ, и они совѣщались въ другой комнатѣ съ торжественною важностью, обращаясь другъ къ другу на таинственномъ нарѣчіи врачебнаго искусства. Послѣ консультаціи, одинъ изъ самыхъ знаменитыхъ эскулаповъ предсталъ передо мной съ глубокомысленнымъ лицомъ, отвелъ меня въ сторону, сдѣлалъ ученое вступленіе, сказалъ въ утѣшеніе и назиданіе нѣсколько краснорѣчивыхъ словъ, и объявилъ мнѣ, сумасшедшему, — что жена моя сошла съ ума. Онъ стоялъ со мною y открытаго окна, и его рука лежала на моемъ плечѣ. Стоило употребить весьма легкое усиліе, и премудрый эскулапъ полетѣлъ бы вверхъ ногами на кирпичный тротуаръ. Это была бы превосходнѣйшая штука! Но я глубоко таилъ въ своей груди завѣтную тайну, и эскулапъ остался невредимъ. Черезъ нѣсколько дней мнѣ было объявлено, что больную должно запереть въ какомъ-нибудь чуланѣ, подъ строгимъ надзоромъ опытной сидѣлки: сумасшедшій долженъ былъ озаботиться насчетъ ареста своей жены. Я удалился за городъ въ открытое поле, гдѣ никто не могъ меня слышать, и громко хохоталъ я, и дикій крикъ мой долго разносился по широкому раздолью.
"Она умерла на другой день. Почтенный старецъ съ сѣдыми волосами сопровождалъ на кладбище свою возлюбленную дщерь, и нѣжные братцы оросили горькими слезами безчувственное тѣло своей сестрицы.
"Духъ мой волновался, чувства били постоянную тревогу, и я предугадывалъ инстинктивно, что секретъ мой, рано или поздно, сдѣлается извѣстнымъ всему свѣту, что меня назовутъ ея убійцей. Я не могъ постоянно скрывать своей дикой радости и буйнаго разгула, клокотавшаго въ моей груди. Оставаясь одинъ въ своей комнатѣ, я прыгалъ, скакалъ, билъ въ ладоши, кувыркался, плясалъ, и дикій восторгъ мой раздавался иной разъ по всему дому. Когда я выходилъ со двора и видѣлъ на улицахъ шумныя толпы, когда сидѣлъ въ театрѣ, слышалъ звуки оркестра и смотрѣлъ на танцующихъ актеровъ, неистовая радость до того начинала бушевать въ моей груди, что я томился непреодолимымъ желаніемъ выпрыгнуть на сцену и разорвать на мелкіе куски весь этотъ народъ. Но, удерживая порывы своего восторга, я скрежеталъ зубами, топалъ ногой и крѣпко прижималъ острые ногти къ ладонямъ своихъ собственныхъ рукъ. Все шло хорошо, и никто еще не думалъ, не гадалъ, что я былъ сумасшедшій.
"Помню… это, однакожъ, послѣдняя вещь, которую я еще могу хранить въ своей памяти: дѣйствительность въ моемъ мозгу перемѣшивается теперь на половину съ фантастическими грезами, да и нѣтъ y меня времени отдѣлять перепутанныя идеи одну отъ другой. — Помню, какъ, наконецъ, меня вывели на свѣжую воду. Ха, ха, ха! Еще я вижу, какъ теперь, ихъ испуганные взоры, еще чувствую, какъ сжатый кулакъ мой бороздилъ ихъ блѣдныя щеки и какъ потомъ, съ быстротою вихря, я бросился впередъ, оставивъ ихъ оглашать безполезнымъ визгомъ и гвалтомъ пустое пространство. Сила гиганта объемлетъ меня, когда я думаю теперь объ этомъ послѣднемъ подвигѣ въ своей жизни между разумными людьми. Вотъ… вотъ какъ дребезжитъ, хруститъ, ломается и гнется эта желѣзная рѣшетка подъ моей могучей рукой. Я могъ бы искромсать ее, какъ гибкій сучокъ, если бы могъ видѣть опредѣленную цѣль для такого маневра; но здѣсь пропасть длинныхъ галлерей, запоровъ, дверей: трудно было пробить себѣ дорогу черезъ всѣ эти преграды Да еслибъ и пробилъ, на дворѣ, я знаю, пришлось бы наткнуться на желѣзныя ворота, всегда запертыя и задвинутыя огромнымъ желѣзнымъ болтомъ. Всѣмъ здѣсь извѣстно, что я былъ за человѣкъ.
"Ну да… такъ точно: я выѣзжалъ на какой-то спектакль. Было уже поздно, когда я воротился домой. Мнѣ сказали, что въ гостиной дожидается меня одинъ изъ трехъ братцевъ, желавшій, сказалъ онъ, переговорить со мною о какомъ-то важномъ дѣлѣ: я помню это хорошо. Этотъ человѣкъ, должно замѣтить, служилъ для меня предметомъ самой остервенѣлой ненависти, къ какой только способенъ сумасшедшій. Уже давно я собирался вонзить свои когти въ его надменную морду. Теперь мнѣ доложили, что онъ сидитъ и ждетъ меня для переговоровъ. Я быстро побѣжалъ наверхъ. Ему нужно было сказать мнѣ пару словъ. По данному знаку слуги удалились. Было поздно, и мы остались наединѣ, съ глазу на глазъ — первый разъ въ жизни.
