Ветки кизила - Решад Нури Гюнтекин
Мужчина настолько привык заглядываться на молодых женщин, что, даже находясь рядом с женой, не мог сдержаться. Казалось, в эти минуты больная будто бы оживала. Чтобы помешать мужу глазеть на проходящих мимо женщин, заставить его посмотреть в свою сторону, она рассказывала леденящие душу истории либо сообщала выдуманные новости. Но от этого бедная женщина быстро утомлялась и, снова укладываясь на подушки, со взглядом обиженного ребенка поворачивала голову в сторону мужа.
Надидэ-ханым, которая издалека наблюдала за этой сценой, была уверена, что больная в эту минуту плачет, и ее сердце разрывалось от жалости.
Пожилая женщина знала не слишком много о жизни этой семьи. Однако она почему-то была уверена, что мужчина — ловелас и подлец, и именно он довел ее до такого состояния.
Ханым-эфенди говорила своим дочерям, издали показывая им на мутасаррифа:
— Вы только посмотрите на этого наряженного бородача. Разве можно жить спокойно с этим человеком? Эта голова, эти командирские усы… кто знает, что он сделал с ней? Несчастная посчитала человеком этого медведя и теперь мучается, даже вот чахоткой заболела.
Надидэ-ханым жалела больных чахоткой, но страшно боялась их. Детворе было строжайше запрещено подходить к ним, дабы не заразиться.
Конечно, такая предосторожность была излишней. Чахотка — болезнь молодых. Человеку, которому перевалило за сорок, эта опасность больше не грозит. Старики невосприимчивы к этой болезни. Так же, как для человека, который хлебнул в жизни много горя, похоронил своих детей и братьев, смерть уже не представляется чем-то пугающим. Но в доме была молодежь и дети. Вдруг они заболеют, тогда все их благополучие рухнет, как карточный домик.
Дети ближе, чем на триста шагов, к больной не приближались, а если кто-то хотел подойти ближе, то остальные кричали:
— Быстро иди сюда… Спаси Аллах, если бабушка заметит! Мы тебе голову снимем…
Однажды Надидэ-ханым занималась шитьем. Кто-то из дочерей сказал ей:
— Мама, смотри, вон идет мутасарриф.
Старушка подбежала к окну со словами:
— О, Аллах, хоть посмотрю на этого буйвола вблизи.
Так как день выдался жарким, мутасарриф был одет в шелковые одежды, в руках он держал белый шелковый зонтик. Но он почему-то его не открывал, а время от времени снимал феску и вытирал пот со лба и головы.
Надидэ-ханым снова начала слать проклятия:
— Ты ждешь эту бедняжку, но Аллах смилостивится, и ты сдохнешь раньше нее. Разве можно назвать мужем такого мужчину! Спаси Аллах наш дом от такого…
Миновав улицу, мутасарриф пошел по направлению к их дому. За оградой сада росло несколько хилых деревьев. Наверное, он захотел отдохнуть в их тени. Но разве он не мог толкнуть калитку и войти в сад?
Хозяйка дома сказала:
— Ах, этот мужчина направляется к нам… Надеюсь, с добрыми намерениями…
Ее дочери и их дети в волнении подбежали к окнам. Ханым-эфенди жестко остановила их:
— Не кричите… мы его обманем!..
Затем она взбежала по лестнице и с балкона слушала, как мутасарриф разговаривает с Гюльсум, которая стирала белье в саду. Мутасарриф спрашивал Надидэ-ханым, Гюльсум ответила ему:
— Она наверху, проходите, пожалуйста, в комнату, я сейчас ее позову…
Когда девочка с мокрой стиральной доской поднялась наверх, ханым-эфенди схватила ее за руку.
— Чего этот тип хочет от меня? Почему ты не сказала, что меня нет? Зачем он пришел? — набросилась она на девочку.
Но ее дочери говорили:
— Что тут страшного, мама? Давай примем его и узнаем, чего он хочет.
Одна из них принесла ее чаршаф и головной платок, другая — чулки. Надидэ-ханым торопливо одевалась и при этом бубнила:
— Вот такая философия… Аллах посылает мне навстречу только тех людей, которых я ненавижу.
Пожилая женщина обнаружила мутасаррифа в гостиной. Он стоял, заложив руки за спину, и рассматривал портрет на стене. Услышав, что дверь в комнату открылась, он обернулся. Подойдя к хозяйке дома, он взял ее за руку:
— Позвольте, тетушка-ханым, поцеловать вашу ручку…
Пожилая женщина считала выражение «тетушка-ханым», равно как и выражения «отец-эфенди» или «теща-ханым», церемонными и старомодными, и, когда она протянула руку, он представился:
— Я сын молочного брата вашего покойного паши Джафер-бея Мурат… Пришел, чтобы поприветствовать вас.
Пожилая женщина неожиданно вскрикнула.
Такое бывает лишь в фильмах: смотришь на одного человека, а видишь другого. В коренастом, длинноусом, краснолицем мужчине она узнала бледное, изможденное лицо Мурата, каким он был тридцать лет назад.
Мутасарриф же не сомневался, что ханым-эфенди сразу узнает его. Пожилая женщина никак не могла выбросить из головы предубеждения насчет этого человека и в то же время, будто наперекор себе, несколько раз погладила мутасаррифа по спине.
После того как церемония приветствия была окончена, они сели друг напротив друга и начали разговор:
— Ну, здравствуй, Мурат-бей, здравствуй… Как подумаю, что сорок лет прошло — так даже в голове не укладывается! Откуда вы взялись? Как нашли нас?
— Случайно, эфенди… Вчера мы разговаривали с доктором Таир-беем… Вы же знаете Таир-бея…
— Да… Если у нас кто-то заболевает, мы сразу вызываем его.
— Кроме вас, он также навещает и мою супругу. Когда мы беседовали, я как-то упомянул имя паши… Доктор сказал: «Его семья живет здесь, в зеленом доме». Я очень обрадовался… Сказал, что сейчас же схожу к тетушке-ханым…
Отец Мурата Джафер-бей и Шекип-паша приходились сводными братьями. Они вместе учились в военной школе. Джафер-бей был порядочным, но очень вспыльчивым человеком. Поэтому, когда Шекип-паша быстро продвигался вверх по службе, тот же смог дослужиться только до полковника.
Джафер-бей хоть и любил пашу, но часто ссорился даже с ним. Наконец, однажды в людном месте он избил своего помощника за излишнее внимание к женщинам, говорил много нелестных слов о политике Абдулгамида. За это его перевели в Траблус[43].
Паша тоже очень любил Джафера. Но помогать ему, даже если проблема оказывалась серьезной, отказывался. И даже не решался отвечать на его письма.
Джафер-бей не на шутку рассердился. Он писал в письме своей жене, дочери одного из своих соратников: «Если кто-то из нашей семьи вздумает хотя бы передать привет трусу Шекип-паше или его подлому семейству, будь он проклят! А я, когда вернусь, то убью его». После этого ни Мурат, ни его мать не отваживались заходить к ним в дом.
Теперь опасность уже миновала. С тех пор прошло уже тридцать лет. Двадцать лет назад, когда Джафер-бей колесил по Траблусу из одной провинции в другую, арабские погонщики верблюдов убили его, затем разрезали тело на куски, сложили в мешок и бросили в пропасть.
Немного погодя
