Джордж Мередит - Испытание Ричарда Феверела
— Поглядеть на нее в ночной сорочке, так сущий ангел! — заключила Молли.
И тут же, в первый раз обратившись к нему так, как того требовало различие в их положении, она принялась упрашивать:
— Мистер Харли! Вы не станете делать им ничего худого из-за того, что я вам тут наговорила, не правда ли? Обещайте мне, что не станете, мистер Харли! Она девушка добрая, хоть и католичка. Так ходила за мной, когда я занемогла, и не дай бог я вреда наделаю… лучше пусть я бы наместо нее за все ответила.
Мудрый юноша ничего определенного не обещал, и ей оставалось только угадать, что он соглашается это сделать, по тому, что он изменил тон и заговорил с ней не так сурово. Чьи-то тяжелые громыхающие шаги на тропинке заставили девушку сразу прервать этот разговор. Молли обратилась в бегство; громыхающие шаги сделались быстрее, и, в то время как юбки ее развевались по ветру, послышался пастушеский оклик:
— Ты где, Мол! Это я, Бентем!
Однако резвая Сильвия осталась глуха к его призывам, и Адриен вернулся назад, посмеиваясь над этими обитателями Аркадии. Адриен был ленив. Он ограничился тем, что намекал и поддразнивал.
— Это неизбежное! — говорил он и спрашивал себя, чего ради он будет препятствовать тому, что все равно неминуемо должно случиться. У него не было веры в Систему. У грузного Бенсона вера была. Бенсон с его неповоротливостью, с его заплывшими, в тяжелых веках, как у допотопных чудовищ, глазами и морщинистой обвисшей кожей; Бенсон — этот Динозавр, этот женоненавистник, — Бенсон был все время настороже. Существовало своего рода соперничество между мудрым юношей и грузным Бенсоном. Последний выказал такую верность своему господину, что баронет решился доверить ему какую-то часть управления Рейнемским поместьем, а Адриену это пришлось не по вкусу. Никогда ведь не бывает, чтобы человек, замысливший почтенное дело — водить другого за нос, смирился с тем, что на это же метит кто-то другой. Безошибочное чутье подсказывало Бенсону, что пути его и мудрого юноши скрестились, и он решил представить своему господину разительное доказательство своей беззаветной преданности. Уже в течение нескольких недель Динозавр не спускал глаз с влюбленных, таивших от всех свои встречи. Грузный Бенсон видел, как днем туда и обратно идут письма, как с некоторых пор наследник Рейнема стал отлучаться каждый вечер из дому, и можно было подумать, что у него выросли крылья. Бенсон знал, куда он уходит и зачем. Его влекла к себе женщина, и этого было довольно. Глаза Динозавра разглядели, как греховодница заманивает единственного отпрыска Феверелов в ночную мглу. Он сочинил уже несколько писем, в которых ставил баронета в известность о том, что происходит у него дома; однако перед тем, как посылать их, ему хотелось записать хоть что-нибудь из услышанных им греховных речей, и вот сей верный слуга шагал и шагал по мокрой траве, лишь бы подслушать их разговор, пока не всполошил добрую фею, принявшую обличье Тома Бейквела, единственного, кому Ричард доверил свою тайну.
— Знаете ли вы, сэр, что за вами следят? — доложил Том своему юному господину.
Ричард пришел в ярость и потребовал, чтобы Том назвал ему имя этого подлеца, в ответ на что Том только опустил плечи и втянул голову наподобие того, как то делал дворецкий.
— Ах, так это вот кто? — вскричал Ричард. — Ничего, Том, теперь ему несдобровать. Если я только замечу его, когда мы будем вдвоем, то будет он меня помнить.
— Не бейте только очень уж сильно, — заметил Том. — Вы сами знаете, удар у вас сильный, когда вы разъяритесь.
Ричард ответил, что готов простить ему все, что угодно, только не это, и велел Тому быть на другой день вечером неподалеку в условленном месте. Но когда назначенный час настал, наш влюбленный начисто обо всем позабыл.
Леди Блендиш в этот вечер обедала в Рейнеме, куда ее нарочно пригласил Адриен. По обыкновению, Ричард вышел из-за стола и, пробормотав на ходу какие-то извинения, удалился. Леди Блендиш не выказала при этом ни малейшего удивления. Вместе с Адриеном они тоже вышли немного погулять и насладиться чудесным летним воздухом. Никаких намерений выслеживать юношу у них не было. И все-таки оба могли думать, что, встреть они на пути Ричарда и его возлюбленную, у них будет повод к тому, чтобы, подтрунивая над их чувством, его развенчать. Может статься, в мыслях у них такое действительно и было, но они ничего об этом не говорили друг другу.
— Видела я эту девочку, — сказала леди Блендиш, — недурна собой, могла бы даже стать привлекательной, получи она надлежащее воспитание. Она хорошо говорит. Как это нелепо, что люди этого круга воспитывают девушек выше положенного им уровня. Право же, она слишком хороша, чтобы стать женой фермера. Я приметила ее еще раньше, чем обо всем узнала; у нее восхитительные волосы. Как видно, она не подкрашивает веки. Словом, такие-то как раз и прельщают молодых людей. Я сообразила, что тут что-то неладно. Третьего дня я получила проникнутое страстью стихотворение, явно предназначавшееся не для меня. Я вдруг оказалась белокурой. Мне, видите ли, было суждено с ним встретиться. Глаза мои были обителями света, окаймленными тьмою. Я отослала письмо обратно, исправив цвета.
— И этим погубили все рифмы, — заметил Адриен. — Я видел ее сегодня утром. У мальчика неплохой вкус. Вы правильно говорите, что она слишком хороша собою, для того чтобы достаться фермеру. От такой искры взорвется любая Система. Она немножко задела и мою. Гурон наш совершенно от нее без ума[48].
— Но мы непременно должны написать его отцу и поставить его обо всем в известность, — решила леди Блендиш.
Мудрый юноша не мог понять, чего ради надо делать из мухи слона. Леди Блендиш сказала, что сначала поговорит с Ричардом и только потом напишет баронету, но все равно считает своим долгом это сделать. Адриен только пожал плечами; он уже готов был начать объяснять поведение Ричарда с точки зрения науки, но леди Блендиш слушать ничего не хотела.
— Бедный мальчик! — она вздохнула. — Очень мне его жаль. Надеюсь, он не примет этого чересчур близко к сердцу. Они ведь оба все принимают близко к сердцу — и отец и сын.
— И при этом оба умеют сделать выбор, — добавил Адриен.
— Ну, это уже другое дело, — возразила леди Блендиш. После этого разговор у них перешел на то, какой скучный народ живет в округе, — ведь за все это время не произошло ни одной или почти ни одной скандальной истории; о том, что леди Блендиш пришлось пожертвовать всеми городскими развлечениями этой осени, о чем она, правда, не жалеет, хотя, вообще-то говоря, от всего очень устала; о том, сделает или нет мистер Мортон из Пуэр Холла предложение миссис Дорайе и не приведет ли это в отчаяние несчастного лобернского викария; были и другие темы для разговора, в котором они перешли потом на французский язык. Они обогнули пруд и очутились на проходившей через парк дороге в Лоберн. Взошла луна. Было тепло, и легко дышалось.
— Самая подходящая ночь для влюбленных, — сказала леди Блендиш.
— А у меня вот нет никого, кого бы я мог полюбить. Пожалейте меня! — мудрый юноша попытался вздохнуть.
— И никогда не будет, — отрезала леди Блендиш, — вы привыкли эту любовь покупать.
Адриен запротестовал. Однако он не нашелся ничего возразить на выдвинутое против него обвинение, хотя редкая проницательность леди Блендиш его поразила. Он начал проникаться к ней уважением, находя даже известное удовольствие в презрении, которое она ему только что выказала, и, задумавшись, пришел к выводу, что вдовы порой бывают ужасны.
Он надеялся, что сможет при ней немного расчувствоваться, ибо знал ее склонность к романтике. Эта смесь ничем не прикрытого здравого смысла и мотива «Знаю я вас, мужчин» с романтикой и с тонкостью чувств подействовала на мудрого юношу сильнее, чем какое-нибудь решительное обвинение, подтвержденное показаниями свидетелей. Он взглянул на свою собеседницу. Взоры ее были обращены к луне. Никаких твердых познаний у нее не было — она говорила просто от полноты собственного жизненного опыта и уже позабыла свои слова. В конце концов, может быть, все ее восхищение перед баронетом или какое-то другое чувство к нему было искренним и являло собою тоску по идеальному мужчине. Может быть, ей привелось слишком много иметь дела с теми, кто был от этого идеала далек. Адриен пожал плечами. Всякий раз, когда мудрый юноша сталкивался с какой-либо трудной проблемой, он инстинктивно приподнимал оба плеча на одинаковую высоту, как бы показывая этим, что нисколько не сомневается в том, что равновесие существует, что у каждой стороны есть свои неопровержимые доводы, а ведь это само по себе уже равносильно решению.
Свидевшись в соседнем с Рейнемским парком лесу, поглощенные друг другом, завороженные звучанием свирели — не знающей усталости Любовью, — Ричард и Люси радовались каждой минуте бесконечного счастья. Когда такие мгновения настают, то кажется, что им и в самом деле не будет конца! Но вот они гаснут, и остаются только искорки. Но потом эти искорки разгораются вновь, и светятся, и нам кажется тогда, что мгновения эти составляют для нас полжизни и ничто с ними не сравнится!
