Оливия Уэдсли - Честная игра
Проходя по скверу, они встретили обоих молодых людей из танцевального зала. Филиппа сразу узнала их; они шли с дамой, которая вела за руку маленького мальчика.
— Это «жиголо» отеля, — тотчас сказала миссис Дэвис, — а молодая женщина — содержанка одного очаровательного француза, некоего мосье Дюпона (он один из парижских Дюпонов — легковые автомобили). Трудно предположить, чтобы это был его ребенок — французы так осторожны.
Филиппа приняла эти объяснения без комментариев. Несколько позже она спросила:
— Эти двое молодых людей — танцоры отеля?
— Да. Нечто среднее между авантюристами и шантажистами! Вот кто они. Женщины сходят по ним с ума, теряют головы, а затем платят, чтобы заткнуть им рот. Ужасно!.. Это два очень подозрительных типа, мне кажется. Их содержат две женщины в отеле. Первый — отвратительный, невоспитанный щенок, так я считаю. Другой, Арчи, или как там его (все они — Арчи, Родди или Бобби, русские или что-нибудь в этом роде), еще не так плох, и манеры у него лучше. Дерут они невероятно!
Филиппа задумчиво следила за тем, как Арчи «как там его» поднял маленького мальчика к себе на плечо. Какова бы ни была его нравственность, у Арчи, по-видимому, было доброе сердце!
Миссис Дэвис предложила вернуться в автомобиле и предоставила Филиппе расплачиваться. Когда они вместе вошли в холл, швейцар вежливо обратился к миссис Дэвис. Она остановилась, Филиппа прошла дальше и на пути к лифту слышала громко звучавший в ответ сердитый голос миссис Дэвис.
Филиппе вспомнился афоризм ее отца: «Редко женщина, живущая одна в отеле, может быть в чем-нибудь полезна!»
Она пришла к заключению, что Билль хотя и не обладал добротой, но хорошо понимал мораль и отельных моралистов!
— Мне кажется, что я готов увлечься, — заявил Арчи, оглядываясь вслед Филиппе.
— Она прелестна, действительно прелестна! — воскликнула Перри.
— И она — леди Вильмот, — медленно сказал Форд, — если это говорит что-нибудь вашей невинности, Перри!
Вы хотите сказать, что это та самая, с которой была эта ужасная история? Какой-то мужчина убился из-за нее, и муж развелся с ней из-за мертвеца? Эта девочка, Джослин? Вы, вероятно, ошибаетесь. Как ужасно!
— Увеличивает интерес, я полагаю, — сказал Арчи и засмеялся.
— О нет, это почти как мадам Штейнгейль… это… это ужасно… она выглядит такой молоденькой, Арчи…
— Таково уж теперь молодое поколение, — пояснил Арчи. — Кроме того, она, конечно, не так молода, как кажется.
Он думал и думал о Филиппе довольно много с тех пор, как встретился с ней. Однажды ночью, в такое время, когда Арчи редко шевелил мозгами, он вдруг проснулся и совершенно неожиданно «увидел» Филиппу… Восстановил в памяти с поразительной ясностью ее образ на диванчике с золоченой спинкой, на котором она выглядела как бы сделанной из золота и слоновой кости с легким розовым оттенком.
Он лежал с открытыми глазами, думая о необычайных вещах.
Вокруг Филиппы был тот ужасный шум гласности, который всегда окружает любовь; и Арчи должен был против воли сознаться, что этот шум служил для него приманкой.
Ему хотелось познакомиться с женщиной, из-за которой погиб другой человек.
Он заснул, думая об этом, и вот теперь, несмотря на напускное равнодушие, эта встреча неожиданно взволновала его таким же странным образом, как его ночное видение.
Далеко выплыв под лучами солнца, разрезая руками ласкающие волны, он несколько смущенно спрашивал себя: что должна была чувствовать такая женщина, как леди Вильмот?
И чувствовали ли такие женщины что-нибудь? Но она должна была чувствовать — потому что такая любовь, как та, которую она внушила, не может оставить женщину равнодушной. Кроме того, ведь тот мужчина — он вспомнил теперь всю историю! — выпрыгнул из ее комнаты на смерть.
Ужасно все это!
Арчи был глубоко заинтригован.
Она была как-то особенно прелестна, держалась строго, и у нее, несмотря на все, был вид настоящей леди.
Женщины были загадками… Подумать, что эта прошла через весь этот ужас, — и видеть ее теперь! Она выглядела ребенком в своем голубом кисейном утреннем туалете и шляпе с опущенными полями.
И она была женой Вильмота, царила в его домах…
Он постарается познакомиться с ней, он должен это сделать.
Со времени войны в его жизни здесь ничего не было в этом роде — ничего подобного! Эти старые женщины с их подарками: золотыми портсигарами, кольцами, катаньем на моторах — были ему противны. А здесь была молодость, привлекательность и страшная опытность, и последняя значила так много.
Он отрицал бы это, а между тем это было так: мысль об исключительной опытности Филиппы, равно как и известная всему свету главная роль, которую она сыграла в трагедии с такой оглаской, возбуждали величайший и тайный интерес в Арчи, привлекали его. Он был в том возрасте, когда опыт имеет опьяняющую привлекательность и когда неопытность готова купить посвящение за самую высокую цену. Он никогда не сознался бы также и в том, что имя Филиппы, шум, который окружал ее как жену Вильмота, заинтриговали его.
Он знал только, что был увлечен, и решил познакомиться с этой чарующей женщиной; он чувствовал лишь, что был готов, как он выражался, «пойти на все», лишь бы добиться своего.
В этот же вечер он не стал дольше ждать и спросил Филиппу, не желает ли она танцевать.
Она поблагодарила его, но нет, ей как будто не хочется.
— О, постарайтесь захотеть! — умолял Арчи. — Пожалуйста!
Но она, улыбаясь, покачала головой. Разочарованно отходя прочь, он размышлял о том, что она ни капельки не казалась развязной. Все, кроме этого! Голос ее был восхитительный, но холодный!
И у нее были замечательные манеры — он почувствовал себя мужиком перед ней.
Он прилежно танцевал с «девами» старой бригады, но продолжал поглядывать на Филиппу, рядом с которой уселся полковник Баррон («Проклятый юбочник!» — думал Арчи), видимо приятно проводивший время, судя по галантности, с которой он вставлял монокль одной рукой, прижимая другую к сердцу как бы для того, чтобы усилить выражение сказанного.
«Будь он проклят», — подумал Арчи, бессознательно пользуясь леди Рэллин как буфером между собой и острым локтем Форда. Тот улыбался одними губами, кляня все в душе, в то время как он с трудом удерживался на ногах, танцуя с дамой, шея которой была унизана жемчугом, а руки покрыты браслетами от кисти до локтя; дама говорила языком Боуэри и казалась чрезвычайно довольной собой и всем, что ей принадлежало.
Возвращаясь из сада, где он курил, Арчи совершенно случайно встретился с Филиппой, медленно спускавшейся по широким каменным ступеням.
Он тотчас остановился.
— Даже если вы не хотите танцевать, можно с вами говорить?
Она слегка засмеялась, и ее смех заставил Арчи неожиданно почувствовать себя смелым и счастливым.
— Немного ниже влево есть скамейка, откуда чудесный вид; мы могли бы там выкурить по папиросе — если вы захотите?
Филиппа с секунду его рассматривала; у нее заныло сердце только потому, что его молодость и веселость напомнили ей, как всякая другая молодость, — Тедди.
И мысль о Тедди, даже такая мимолетная, придала мягкость ее голосу:
— Я хотела бы посмотреть этот вид.
Они пошли вместе; рука Арчи один раз мимолетно коснулась ее локтя, чтобы направить ее к белой полукруглой скамейке, которая, казалось, повисла над багряной красотой спящего моря.
Налево берег делал поворот; крутая дорога по временам ярко освещалась фарами автомобилей, вырывавшими из темноты подымавшиеся кверху темные очертания стен замка, стоявшего на страже маленького городка.
Издали слышалось пение девушек; голоса их, смягченные расстоянием, и мягкий ароматный воздух были полны той задумчивости, которую придает неясная музыка в темноте.
Ни Арчи, ни Филиппа не разговаривали до окончания песни. Затем Филиппа тихо сказала:
— Это прелестно!
— Это девушки, которые работают там, на фабриках, — сказал Арчи, чувствуя всю банальность своих слов, желая сказать что-нибудь особенное и сознавая, что все, что он делал, было обыденным.
Он неудержимо понесся вперед, потому что ему ужасно хотелось показаться «особенным»:
— Я безумно хотел встретиться и познакомиться с вами, леди Вильмот!
Ему теперь стало видно ее; наклонившись вперед, он напряженно смотрел на Филиппу.
— Что мне сказать на это? — спросила его Филиппа.
— Полагаю, что вам все говорят то же самое? — При воспоминании о приеме, оказанном ей Гавершемами и Маунтли, и о том одиночестве, которое ее окружало в Париже, у Филиппы вырвался иронический смешок.
— Почему вы смеетесь? — тотчас же спросил Арчи.
— Может быть, я смеюсь над вашим прелестным, но довольно наивным комплиментом.
