Чарльз Диккенс - Домби и сын
И все-таки расцвѣталъ онъ, убійственно расцвѣталъ цѣлые годы въ огромной педагогической теплицѣ, и слава мудраго доктора достигала до необозримой высоты, когда онъ отправлялъ, наконецъ, свои зимнія растенія на ихъ родимую сторону, подъ кровлю родственниковъ и друзей.
Однажды, на порогѣ докторскаго дома, остановился съ трепещущимъ сердцемъ маленькій Павелъ, ведомый за одну руку отцомъ, за другую — Флоренсой. Позади, какъ зловѣщій воронъ, шествовала м-съ Пипчинъ, съ своимъ чернымъ плюмажемъ и крючковатымъ носомъ. По-видимому, она задыхалась отъ усталости, потому-что м-ръ Домби, исполненный великихъ мыслей, шелъ очень скоро. Съ трудомъ переводя духъ, она прокаркала охриплымъ голосомъ, чтобы отворили дверь.
— Вотъ, любезный Павелъ, — сказалъ м-ръ Домби возвышеннымъ тономъ, — вотъ дѣйствительное средство наживать деныи и сдѣлаться истиннымъ Домби и Сыномъ. Ты уже почти человѣкъ.
— Почти, — отвѣчалъ ребенокъ.
Даже дѣтское волненіе не могло пересилить лукаваго, хотя вмѣстѣ трогательнаго взгляда, какимъ сонровождался этотъ отвѣтъ.
На лицѣ м-ра Домби выступило неопредѣленное выраженіе досады, но въ эту минуту отворилась дверь, и его физіономія мгновенно приняла свой обыкновенный видъ.
— Дома ли д-ръ Блимберъ? — спросилъ мрь Домби.
— У себя, — отвѣчалъ человѣкъ, посматривая на Павла, какъ на маленькую мышь, которая теперь попадалась въ западню. На лицѣ лакея, отворившаго дверь, природа провела первые слабые штрихи постоянной улыбки, обличавшей врожденное скудоуміе, выражавшееся и въ его подслѣповатыхъ глазахъ. Но м-съ Пипчинъ приняла его за дерзкаго грубіяна и вспылила ужаснѣйшимъ образомъ:
— Какъ вы смѣете ухмыляться? — сказала м-съ Пипчинъ. — За кого вы меня принимаете?
— Я не смѣюсь и ни за кого не принимаю васъ, — отвѣчалъ озадаченный лакей.
— Невѣжа! — продолжала м-съ Пипчинъ, — ступайте, доложите, что пришелъ м-ръ Домби, не то я съ вами расправлюсь.
Подслѣповатый малый тихими шагами пошелъ съ докладомъ и скоро воротился пригласить гостей въ докторскій кабинетъ.
— Вы опять смѣетесь, — сказала м-съ Пипчинъ, проходя въ залу.
— Да не смѣюсь же я, сударыня, право, не смѣюсь.
— Что тамъ y васъ, м-съ Пипчинъ? — сказалъ м-ръ Домби, оглядываясь назадъ. — Пожалуйста, потише.
М-съ Пипчинъ усмирилась и, проходя мимо лакея, пробормотала только: "Ухъ, какой красавецъ!" Подслѣповатый парень чуть не заплакалъ отъ этого комплимента. Онъ представлялъ изъ себя воплощенную кротость и смиреніе; но м-съ Пипчинъ, послѣ перувіанскихъ рудниковъ, имѣла обычай нападать на всѣхь кроткихъ людей.
Докторъ сидѣлъ въ своемъ огромномъ кабинетѣ, заваленный книгами и держа по глобусу на каждомъ колѣнѣ. Надъ дверью стоялъ Гомеръ, a надъ каминомъ красовалась Минерва.
— Какъ ваше здоровье, сэръ? — спросилъ онъ м-ра Домби, — и каковъ мой маленькій другъ?
Величавъ и важенъ былъ голосъ дра Блимбера, какъ торжественный звукъ органа въ англиканской церкви. Когда онъ кончилъ, Павлу показалось, будто стѣнные часы перебили его рѣчь и начали вслѣдъ за нимъ повторять: ка-ко-въ-мой-ма-ле-нь-кій-другъ-ка-ко-въ-мой-ма-лень-кій-другъ, — и такъ далѣе, и такъ далѣе, до безконечности.
Не видя маленькаго друга изъ-за книгъ черезъ столь, д-ръ Блимберъ дѣлалъ на своихъ креслахъ безполезныя покушенія разглядѣть его изъ-подъ стола. М-ръ Домби облегчилъ затрудненіе, взявши на руки своего сына и поставивъ его на другой большой столъ среди комнаты, прямо передъ глазами доктора.
— A! — сказалъ докторъ, величаво облокачиваясь на ручки креселъ. — Теперь вижу моего маленькаго друга. Какъ ваше здоровье, мой маленькій другъ?
Но стѣнные часы, не измѣняя формы привѣтствія, по прежнему повторяли: ка-ко-въ-мой-ма-лень-кій-другъ-ка-ко-въ-мой-ма-лень-кій-другъ!
— Очень хорошо, благодарю васъ, — сказалъ Павелъ, отвѣчая часамъ и доктору вмѣстѣ.
— А! — сказалъ дръ Блимберъ, — Должны ли мы сдѣлать изъ него мужа?
Павелъ молчалъ. М-ръ Домби, обращаясь къ нему, спросилъ:
— Слышишь ли, Павелъ?
— Должны ли мы сдѣлать изъ него мужа? — повторилъ Блимберъ.
— Я желалъ бы лучше остаться ребенкомъ, — отвѣчалъ Павелъ.
— Неужели! — сказалъ докторъ. — Почему-же?
Ребенокъ сидѣлъ на столѣ съ любопытнымъ выраженіемъ невольной грусти. Онъ смотрѣлъ на доктора и въ то же время судорожно ударялъ одной рукою по колѣну, какъ будто у него выступали слезы, и онъ хотѣлъ подавить ихъ. Но другая рука его протягивалась все дальше и дальше до тѣхъ поръ, пока спокойно улеглась на шеѣ Флоренсы. — Вотъ почему желалъ бы я остаться ребенкомъ, — какъ будто хотѣлъ онъ сказать, и слезы, долго удерживаемыя, ручьями полились изъ его глазъ.
— М-съ Пипчинъ, — сказалъ отецъ жалобнымъ голосомъ, — мнѣ крайне непріятно это видѣть.
— Отойдите отъ него, миссъ Домби, отойдите, — проговорила старуха.
— Ничего, ничего! — сказалъ докторъ, ласково кивая головой и удерживая м-съ Пипчинъ. — Ничего: скоро его развлекутъ новыя впечатлѣнія, новыя заботы. Мы постараемся. Вы хотѣли бы, м-ръ Домби, чтобы маленькій мой другъ пріобрѣлъ…
— Все долженъ онъ пріобрѣсть, все, любезный докторъ, — отвѣчалъ м-ръ Домби твердымъ голосомъ.
— Да, — сказалъ докторъ, улыбаясь и прищуривая глаза. Онъ, казалось, наблюдалъ маленькаго Павла съ напряженнымъ любопытствомъ естествоиспытателя, — который собирался сдѣлать чучело изъ новаго животнаго.
— Да, — повторилъ докторъ съ нѣкоторою живостью, — именно такъ. Мы обогатимъ разнообразными познаніями нашего маленькаго друга и быстро подвинемъ его впередъ. Въ этомъ ручается моя опытность. Вы, кажется, говорили, м-ръ Домби, что сынъ вашъ еще совершенно дѣвственная почва?
— Онъ готовился немного дома и y этой леди, — отвѣчалъ м-ръ Домби, указывая на м-съ Пипчинъ, которая вдругъ вытянулась при этомъ въ струнку, приготовившись какъ будто вызвать доктора на бой, если бы тотъ вздумалъ обвинить ее. — Кромѣ этихъ предварительныхъ свѣдѣній, Павелъ еще ничего не умѣлъ и ничему серьезно не учился.
Д-ръ Блимберъ слегка наклонилъ голову въ знакъ снисходительной терпимости къ нарушенію его педагогическихъ правъ со стороны м-съ Пипчинъ.
— Впрочемъ, — замѣтилъ онъ, потирая руками, — было бы пріятнѣе начинать образованіе отъ первыхъ корней.
И тутъ онъ опять искоса взглянулъ на Павла, какъ будто сейчасъ же хотѣлъ напасть на него съ греческимъ алфавитомъ.
— Послѣ нашихъ предварительныхъ условій и переговоровъ, господинъ докторъ, — началъ м-ръ Домби, взглянувъ еще разъ на своего сына, — и послѣ этого свиданія, довольно продолжительнаго, я нахожу, что нѣтъ болѣе надобности отнимать y васъ драгоцѣнное время, и поэтому…
— Вы опять за свое, миссъ Домби! — брюзгливо проговорила м-съ Пипчинъ.
— Погодите на минуту, — сказалъ докторъ, — погодите. Позвольте представить вамъ мою жену и дочь, которыя въ домашней жизни поведутъ на Парнасъ нашего маленькаго пилигрима. Вотъ моя жена, м-съ Блимберъ, — продолжалъ докторъ, указывая на леди, которая вошла въ сопровожденіи степенной дѣвицы, вооруженной очками, — a это, м-ръ Домби, дочь моя, Корнелія. М-ръ Домби, моя милая, — продолжалъ докторъ, обращаясь къ женѣ, — ввѣряетъ нашей заботливости, видишь ли ты, нашего маленькаго друга?
М-съ Блимберъ, въ припадкѣ учтивости къ м-ру Домби, по-видимому, не замѣтила маленькаго Павла и, останавливаясь къ нему задомъ, чуть не столкнула его со стола. Но при этомъ намекѣ она оборотилась и съ восторженнымъ видомъ начала любоваться умными классическими чертами его лица.
— Завидую вамъ, сэръ, — сказала она, — поднимая глаза и обращаясь къ м-ру Домби, — чрезвычайно завидую. Сынъ вашъ, какъ пчела, пересаживается теперь въ отборный цвѣтникъ и будетъ питаться сладчайшимъ сокомъ растеній. Виргилій, Горацій, Овидій, Теренцій, Плавтъ, Цицеронъ: какіе цвѣты! какой медъ! Вы, конечно, м-ръ Домби, съ удивленіемъ встрѣчаете въ женщинѣ… но я имѣю честь быть супругой такого мужа…
— Полно, моя милая, полно, — сказалъ д-ръ Блимберъ. — Какъ тебѣ не стыдно!
— М-ръ Домби извинитъ пристрастіе жены, — сказала м-съ Блимберъ съ плѣнительной улыбкой.
— Вовсе нѣтъ, — отвѣчалъ м-ръ Домби, думая, вѣроятно, сказать, что тутъ в_о_в_с_е не было пристрастія.
— Притомъ я имѣю честь быть матерью, — продолжала м-съ Блимберъ.
— И какою матерью! — замѣтилъ м-ръ Домби, кланяясь съ нѣкоторымъ замѣшательствомъ миссъ Корнеліи.
— Если бы ко всему этому, — продолжала м-сь Блимберъ, — мнѣ удалось познакомиться съ Цицерономъ, подружиться съ нимъ и побесѣдовать въ его Тускуланумѣ — очаровательный Тускуланумъ! — я бы умерла спокойно.
Ученый энтузіазмъ, какъ извѣстно, очень заразителенъ. М-ръ Домби на половину повѣрилъ своей собесѣдницѣ, и даже м-съ Пипчинъ, вообще не расположенная имѣть о людяхъ хорошее мнѣніе, начинала думать, что Цицеронъ въ самомъ дѣлѣ былъ прекраснѣйшій человѣкъ, и что, если бы судьба благовременно столкнула ее съ нимъ, благородный супругъ ея, охраняемый этимъ геніемъ, вѣроятно, не сломилъ бы себѣ шеи на перувіанскихъ рудникахъ.
