Веркор - Квота, или «Сторонники изобилия»

Президент еще блуждал по канализационным трубам, когда Квота, за которым отрядили его друзей, победителем явился во дворец. Он вышел на балкон, откуда его представили народу как нового президента, и был встречен всеобщим ликованием, однако все были несколько удивлены его невозмутимым спокойствием, его холодностью. Но это вызвало к нему еще большее уважение, граничащее с преклонением. Желая утвердить свою власть, Квота первым делом прибег к референдуму. Требовалось ответить «да» или «нет» на следующий вопрос: «Согласны ли вы предоставить неограниченные полномочия президенту Квоте и одобряете ли вы политику неуклонного повышения заработной платы?»

Даже ярые республиканцы не могли ответить «нет», хотя формулировка «неограниченные полномочия» и вызывала беспокойство. В итоге 98,76 % голосов было подано за Квоту. Став отныне вторым после бога властителем Тагуальпы, Квота ввел для всей страны закон о зависимости заработной платы от суммы, истраченной на покупки. Промышленники-»мальтузианцы» были поставлены в такие условия, что им пришлось волей-неволей проводить политику «сторонников изобилия», ввести систему экспансивной экономики и в первую очередь принять принципы Квоты в области торговли, которые они до тех пор решительно отвергали. Теперь благосостояние и процветание распространилось по всей стране. Флоранс, которую Квота сделал своим личным секретарем, окончательно сложила оружие – в ее глазах Квота был блистательным главой государства, победившим нищету. Она забыла о своих былых претензиях и теперь выказывала ему только восхищение и преданность. Одно слово этого великого человека, один взгляд, и она подарила бы ему свое сердце. Но он не давал ей к этому повода. Было ли это сдержанностью, честностью… Скорее всего Флоранс была для него, как и все окружающие, просто-напросто орудием, пусть привлекательным и симпатичным, но вполне заменимым. И Флоранс не заблуждалась на сей счет. Возможно, его холодная привязанность к ней причиняла ей муку. Но она не сердилась, не держала на него зла. Наоборот, она лишь еще больше уважала его за эту твердость.

Флоранс стала верной и бескорыстной союзницей Квоты как раз в тот час, когда его система дала первые трещины.

За полтора месяца – от начала забастовки до того момента, как Квоту призвали в качестве спасителя государства, – вся торговля, особенно в крупных городах, свелась к минимуму – к продаже одних лишь продовольственных товаров. И вот эти-то полтора месяца сыграли роковую роль: люди впервые увидели, что, помимо продуктов первой необходимости для ежедневного потребления, они, несмотря на закрытие магазинов, не нуждаются ни в чем, оказывается, у них дома есть все, что можно только пожелать, и даже больше, чем нужно. Правда, выводы из этого они сделали не сразу. И, как мы видели, голосовали за Квоту чуть ли не единогласно. Закон об установлении прежних высоких ставок был отмечен празднеством. В небе над Хавароном и Порто-Порфиро сверкали фейерверки, были сожжены чучела Спитероса и бывшего президента Лапаса, по улицам торжественно носили огромные портреты Квоты, но когда после трехдневных развлечений люди снова получили свое жалованье, они задумались – на что потратить деньги. За те полтора месяца, пока не на что было покупать и никто почти не ходил в магазины, они привыкли к тому, что у них много свободного времени, обрели душевное спокойствие и возможность радоваться жизни, то есть именно то, чего они были лишены в последние годы. И вот в конце месяца, когда перед ними снова встала дилемма – либо опять носиться по магазинам и покупать, либо отказаться от высокой заработной платы, – некоторые вдруг обнаружили, что так много денег им совершенно не нужно, ибо они не испытывают ни малейшего желания тратить их на излишества. В первые месяцы таких было меньшинство. Но Квота не обманывался. Несмотря на незначительность этого явления, он сумел почуять первые признаки смертельной опасности.

Для начала он издал декрет, по которому практически все покупки должны были оплачиваться по кредитным книжкам. В Европе эта система пока еще не получила широкого распространения, но в Америке это самый удобный, а потому и самый распространенный способ оплаты покупок – требуется только иметь счет в банке. Благодаря такой книжке можно совершить любую покупку без банковских чеков и без наличных денег. Вы предъявляете книжку в кассу, там записывают ее номер, и остальное уже не ваше дело: за вас рассчитается банк. Весьма удобно, даже чересчур удобно, потому что таким образом вы залезаете в долги: ведь всем известно, насколько легче поддаться соблазну, когда не надо ни отдавать денег, ни проставлять цифру на чеке. Итак, Квота издал декрет, по которому запрещалось оплачивать наличными покупки, превышающие один песо. За исключением проезда в автобусе или в метро, покупки газет и сигарет, все прочие расчеты производились по кредитной книжке. Как и предвидел Квота, его нововведение подействовало на торговлю, как укол камфары на сердечную деятельность: на некоторое время коммерция оживилась прямо на глазах. Однако Квота не заблуждался, он знал, что это терапевтическое средство принесло лишь временное облегчение, что скоро потребуются более радикальные методы лечения и о них следует подумать заранее.

Однажды он сказал Флоранс:

– Насколько я помню, вы, кажется, связаны с отцом Эспосито?

– Как сказать… в общем-то, да…

– Передайте ему, что я хотел бы с ним повидаться.

Флоранс не встречалась с Эспосито довольно давно, с того самого дня, когда она, явившись к нему, увидела его, несчастного, подавленного, среди многочисленных бытовых приборов и агрегатов.

Когда бедняга Эспосито вошел в кабинет Квоты, Флоранс не знала, смеяться ли ей или плакать.

И впрямь у святого отца была какая-то странная, танцующая походка, что объяснялось его туфлями, разбрызгивателями духов. Из пневматических брюк, предназначенных для людей, ведущих сидячий образ жизни, не был полностью выпущен воздух, и старик шагал, широко расставляя ноги. Из-под пиджака торчали, разумеется, трубка оксигеноля и рука-скребница. Вдобавок на шее висела продолговатая коробка микротелевизора, с помощью которого можно было принимать передачи в любое время и в любом месте. На голове у Эспосито красовалась шляпа с биноклем, предназначавшимся для театра, бегов и спортивных состязаний. Транзисторный антифон, созданный специально для духовных лиц, вполголоса бубнил: «Священные когорты, поднимайтесь!», а безотказный требник шепотом читал молитву.

Заметив Флоранс, отец Эспосито с виноватым и огорченным видом воздел руки к потолку, как бы говоря: «Сами видите, дочь моя, до чего я докатился…»

– Здравствуйте, отец мой, – сказал Квота, словно ничего не замечая. – Располагайтесь как дома. Ваши когорты в порядке? – спросил он, помогая священнику снять с себя всю эту сбрую.

– О, мои когорты! – простонал Эспосито, и в его голосе прозвучало ожесточение. – Вы же прекрасно знаете, что по вашей вине, сын мой, они растаяли как снег на солнце.

– Как? По моей вине? – лицемерно удивился Квота.

– А по чьей же еще? – ответил Эспосито. – Разве я не похож на шута? Разве не превратили вы меня в автомат? В покупательную машину? Разве ваша дьявольская система не сделала всех жителей страны подобными машинами, а ведь мой долг – нести им священное слово, но ни у меня, ни у них не остается минуты свободной для духовной жизни.

– Значит, отец мой, вы предпочитаете, чтобы они хлебали ваш нищенский суп?

– Это софистика! – резко отрезал Эспосито. – Я отвергаю такую постановку вопроса.

– Значит, вы считаете, – мягко, даже слащаво пропел Квота, – что благосостояние не препятствие религии?

– Конечно, нет! Но при условии – не переступать границу, как по наущению самого дьявола сделали вы, сын мой!

– Браво, святой отец! Садитесь. – И Квота любезно подтолкнул Эспосито к мягкому креслу. – Я рад, что мы нашли с вами общий язык!

– Общий язык! – возмутился священник, ворочаясь в кресле. – У меня с вами найдется общий язык только тогда, когда вы придете ко мне просить отпущение грехов.

– А в чем же я провинился?

– Прежде всего вы должны покаяться в гордыне, – прогремел Эспосито.

– Затем?

– Затем публично признать свои ошибки, отречься от своего безрассудства, осудить его роковые последствия.

– А если я этого не сделаю?

– Тогда не ждите от меня помощи, я откажу, о чем бы вы ни попросили у несчастного слуги божьего, хотя и не представляю, чем могу быть вам полезен. Зачем вы позвали меня?

– Отец мой, я действительно нуждаюсь в вас, но и вы в такой же степени нуждаетесь во мне. – Квота говорил серьезно, и голос его прозвучал озабоченно. – Вы сказали, что ваша паства теряет веру, а это скверно, очень скверно, просто отвратительно. Без религии нет совести, без совести нет чувства долга, а раз так – существующий порядок и экономика окажутся под ударом. Я верну вашу паству, отец мой, это и в моих и в ваших интересах. Больше того, если вы меня послушаетесь, я увеличу ее во сто раз.