Веркор - Квота, или «Сторонники изобилия»

Первое время Флоранс упорно пыталась держаться в намеченных рамках. Но вскоре требования рынка вынудили ее пойти на небольшие уступки. А еще позже ей пришлось свести свои требования к минимуму. Пока наконец она не поняла, что стремится к недостижимому идеалу, и отказалась от него совсем.

И одновременно чувства Флоранс в отношении Квоты претерпели глубокие изменения. Ее с самого начала и влекло к этому человеку и отвращало от него. Но с тех пор, как ей удалось подавить в себе то, что возмущало ее в Квоте, осталось лишь преклонение перед ним, слепая вера в него. Достаточно Квоте было сказать одно слово, и она подарила бы ему свою любовь. Но он, к чести своей, не воспользовался ее чувствами, чтобы привязать Флоранс к себе еще более крепкими узами, нежели деловые. Но, возможно, это было его очередной уловкой: дойдя до определенных границ, неразделенное чувство, обычное усердие, рабочий пыл приобретают окраску слепой преданности, а то и обожествления любимого человека. Вскоре Флоранс стала его самой верной, самой деятельной помощницей. За короткий срок в ней заглохли последние ростки критического мышления, которое некогда заставляло ее так яростно бунтовать против Квоты.

10

Способность критически мыслить вернулась к Флоранс гораздо позже, только после того, как она стала свидетельницей многих событий.

По правде говоря, в первые же месяцы работы на новом посту Флоранс обнаружила, что Квота и его система одержали отнюдь не такие уж крупные победы, как ей это показалось сначала. В Тагуальпе существовала значительная группа промышленников, упорно сопротивлявшихся нововведениям. Хаварон был безоговорочно в руках Квоты и фирмы «Бреттико». Но в провинции, желая противостоять их господству, промышленники объединились в картели. Во главе их стоял Спитерос, которого вскоре после появления Квоты изгнали из «Фриголюкса», перекупленного Бреттом.

Эта коалиция упрямых промышленников вела противоположную Квоте политику. Таким образом она надеялась со временем если не одержать победу, то хотя бы нейтрализовать враждебную систему. Так, Квота видел будущее фирмы «Бреттико» в фактически ничем не ограниченном расширении производства и надеялся таким путем добиться ее процветания. И пока он наводнял Тагуальпу промышленными товарами, Спитерос и иже с ним ограничивали в своем секторе выпуск товаров широкого потребления, строго следили за тем, чтобы их количество не могло удовлетворить спроса. Спитерос считал, что рано или поздно они победят в этом состязании, что их разумная умеренность поможет найти экономическое равновесие, а бешеная гонка Квоты, по их утверждениям, наоборот, подрывает самые основы экономики, граничит с безумием.

Но, по единодушному мнению жителей Тагуальпы, две враждующие группировки расходились главным образом в политике заработной платы. Все прочее вытекало именно отсюда. На предприятиях «Бреттико» заработная плата, которая устанавливалась прямо пропорционально сумме, истраченной на покупки, была выше, как уже говорилось, чем в Соединенных Штатах. А Спитерос и его единомышленники волей-неволей вынуждены были удерживать заработную плату на возможно более низком уровне. В первое время это приводило к значительной утечке рабочей силы с их предприятий, во всяком случае до тех пор, пока фирма «Бреттико» могла принять этих людей в свое лоно. Потом этот процесс замедлился, а вскоре и совсем прекратился, так как штаты были уже заполнены. Борьба между Квотой и Спитеросом создала новую торговую географию страны. Квота и его партнеры владычествовали в Хавароне, Порто-Порфиро и остальных крупных городах, а их противники пока еще контролировали провинциальные городки. Труд рабочих на предприятиях Спитероса оплачивался низко, себестоимость товаров тоже была низка, и продавали их по гораздо более дешевым ценам, чем товары фирмы «Бреттико». Не слишком-то дешево, так как товаров было мало, и в силу закона спроса и предложения на них удерживалась довольно высокая цена. Таким образом, группа Спитероса при ограниченном количестве товаров получала большой процент прибыли, а Квота с его единомышленниками при массовом производстве – маленький. Если же сравнить суммы прибылей, то в обоих лагерях они были примерно равны. Разница заключалась лишь в том, что в провинции люди, получая низкую заработную плату (а многие там вообще сидели без работы), жили бедно, чуть ли не в нужде, а жители городов, находившихся в сфере влияния группы Квоты, даже, пожалуй, излишне разбогатели. В глазах Флоранс эта разница имела первостепенное значение, и она окончательно связала свою судьбу с гениальной системой Квоты, против которой вначале собиралась бороться.

Понятно, во всей стране по каналам прессы, радио и телевидения велась ожесточенная борьба между обоими направлениями, даже, можно сказать, – обеими партиями, а еще вернее – между двумя группировками, ибо за всем этим скрывалась, естественно, глухая политическая борьба. Группа Спитероса высмеивала Квоту и его единомышленников, величала их не иначе как «плеторианцами», «сторонниками изобилия», поскольку сами они отдавали предпочтение не опасному переизбытку товаров широкого потребления, а разумному их ограничению. Квота не остался в долгу и окрестил их осторожную торговую политику «контролем над рождаемостью». Определение это оказалось настолько метким, что в конце концов, когда речь заходила о Спитеросе и его приверженцах, то их называли не иначе как «мальтузианцы».

«Сторонники изобилия» и «мальтузианцы» старались всеми силами завоевать общественное мнение, каждый со своей стороны приводил столь убедительные доводы и столь убийственно критиковал соперника, что Бретт, который всегда умел найти повод для беспокойства, вдруг заколебался. А что, если правы «мальтузианцы»? Квота только плечами пожимал.

– Ваши «мальтузианцы» с их «мальтузианством», – говорил Квота, – это тот же Катоблеп, но только не так ярко выраженный. У нас, «сторонников изобилия», чудовище кормится своими собственными лапами, это верно, но мы хоть стремимся к тому, чтобы у него прежде, чем он успеет сожрать их, вырастали на смену новые лапы. Так что в конечном счете он жиреет. Наш Катоблеп – счастливчик. А вот вашим «мальтузианцам» не терпится обречь его на голодный паек, единственная его пища – собственные ноги, и пусть он себе худеет, пусть стонет: они порождают нищету, лишь бы нажиться, не тратя больших усилий, не напрягая ни воображение, ни мозг, ни мускулы. Неужели же они, по-вашему, правы?

Флоранс была согласна с Квотой, по тем же мотивам его поддерживала большая часть населения. И в том числе те рабочие, которые благодаря изобилию, царящему в больших городах, быстро обуржуазились. И они, естественно, поставили во главе своих профсоюзов таких руководителей, которые представляли их самые заветные чаяния, а чаяния эти сводились к тому, чтобы выбиться в буржуа. И вот эти руководители, которым нечего было теперь защищать, кроме как собственные посты, тайно поддерживали Квоту, по его указанию устраивали собрания и выдвигали требования, которые в конце концов оборачивались против «мальтузианцев».

Этот раскол общественного мнения, понятно, нашел свое отражение и в правительстве. Там тоже образовались две партии. Часть министров покровительствовала «сторонникам изобилия». Но остальные – а их было большинство! – противились действиям Квоты, пугавшим их своей смелостью; эти предсказывали грандиозный кризис. Движимые инстинктом самосохранения, они мечтали спустить дело на тормозах и с этой целью оказывали весьма сильное давление на президента Тагуальпы Фенимора Лапаса, стремясь добиться его поддержки.

Вся власть в Тагуальпе принадлежала президенту, роль парламента была сведена к простой канцелярии, формально утверждавшей его решения, которые фактически имели силу закона. Декрет, подготовленный «мальтузианцами» и их сторонниками-министрами, ждал только подписи президента, по этому декрету заработная плата снижалась почти до того уровня, который установили Спитерос и его группировка. Новый закон должен был подорвать систему Квоты и свести на нет все завоевания «сторонников изобилия». Кроме того, предусматривалось уменьшить в десять раз производство товаров, обложив их огромным прогрессивным налогом. Но Лапас никак не мог решиться подписать этот декрет.

Он боялся общественного мнения, противодействия профсоюзов, волнений, забастовок. Боялся также, что немедленно падет кабинет министров, ибо девять министров из двадцати двух подкуплены «сторонниками изобилия», и они, вне всякого сомнения, подадут в отставку, придется формировать новое правительство, а во время междуцарствия положение президента будет не из веселых, тем более что даже сам министр внутренних дел – хотя открыто он и не оказывал предпочтения ни одному из лагерей – не слишком скрывал свое тайное покровительство Квоте и его друзьям, и в политических кругах страны это было хорошо известно.