Мор Йокаи - Черные алмазы
Эвила пробует свои силы на сцене. Но писатель, близко знакомый с артистической средой, с горечью вынужден признать, что актриса- даже с красотой, голосом и талантом Эвилы — не может быть свободной и независимой. Но ни один из знатных вельмож, домогающихся ее любви, пе в силах толкнуть Эвилу на путь разврата: «Девушка, работавшая босиком в шахте, не нуждается ни в каких покровителях».
В образе Эвилы звучит гордость автора за человека труда, которому не страшны никакие испытания, потому что он умеет довольствоваться тем немногим, что у него есть, умеет находить, радость и в самой тяжелой работе. Однако в нем отразились не только сильные, но и слабые стороны мировоззрения Йокаи. Трудно поверить, что Эвила, привыкнув к успеху на сцене и осознав всю власть своей красоты, так легко смирилась с участью чернорабочей, что ей, как, впрочем, и другим героям Йокаи, чужд какой бы то ни было социальный протест.
Таких людей, как Эвила и Беренд, писатель вряд ли мог встретить в современной ему Венгрии. Эти образы навеяны мечтой Йокаи о нравственной красоте и душевной стойкости, о настоящей любви, преодолевающей все преграды. Отсюда романтическая приукрашенность и сентиментальность в обрисовке этих персонажей. «Если образы моих героев художественно не безупречны, то это потому, что я не могу воочию увидеть их: они живут во мне самом,- писал Йокаи.- Возможно, они прочнее стояли бы на ногах, если бы, вылепливая их, я мог бы взглянуть на них со стороны».
По мнению крупнейших венгерских реалистов Кальмана Мик-сата и Жигмонда Морица, в этой особенности Йокаи таятся не только художественные просчеты писателя, но и своеобразное обаяние и чарующая наивность его произведений. «Йокаи — это сама стихия. Редкая по оригинальности фантазия, яркость колорита, непередаваемое богатство красок, неожиданность поворотов,- все это делает Йокаи новым даром природы мировой литературе»,- писал Миксат.
Глубокий интерес к социальным проблемам, пытливые поиски ответа на самые больные вопросы века, высокий гуманистический пафос труда — все эти черты Йокаи-художника, особенно ярко проявившиеся в романе «Черные алмазы», продолжают и в наши дни привлекать к нему внимание читателей.
Е. Умнякова
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ПРЕЖДЕ, ЧЕМ НА ЗЕМЛЕ ПОЯВИЛСЯ ЧЕЛОВЕК
В Пятикнижии сказана правда — мир и в самом деле был сотворен за шесть дней.
Только вот дни те отмерялись песочными часами господа, в которых каждая песчинка — год. Один день — сто тысяч лет.
А само начало так же необъятно, так же не поддается человеческому исчислению, как и вечность. И вопрос «когда» в данном случае просто унижающая нашу гордость загадка, на которую ученому приходится отвечать: «Ничего не знаю!»
О том, что «вчера», предшествовавшее нашему существованию, отдалено от нас расстоянием по меньшей мере в сто тысячелетий, мы уже знаем. Это только вчера! А первый день недели?
Но как бы там ни было, а вчерашний день нам известен.
Есть у нас великая книга — земная кора. Пласты в ней как листы в книге — один на другом; каждый лист — десять, сто (кто знает точно — сколько?) тысяч лет. Дерзновенная человеческая жажда знания проникла в эти страницы с помощью заступа, молота, лома, бура. Каждый лист здесь исписан буквами, сведениями, которые одно тысячелетие оставляет другому: вечно мертвыми и вечно творящими свидетельствами. Человеческий разум научился их читать.
Подсчитал он листы земли, выслушал рассказ таинственных букв, познал тайны скал, лавы, мельчайших инфузорий, образующих горы, разглядел в микроскопе едва различимые в недрах земли останки животных, проник с помощью телескопа в бесконечность небосвода и осознал, что ни внизу, ни вверху нет «конца».
Первая страница этой книги, перевернутая человеком, — пласты гранита и порфира. Глубже проникнуть человек уже не смог. О том, что находится под ними, рассказывают лишь вулканы. Огонь… Но какой огонь? Пласт, который создан вулканом, — это вторая страница книги. У вулканического огня лишь одно порождение — базальт; гранитную основу называют «плутонической породой». А Плутон, как утверждают мифы, — подземный бог.
За огнем находится пар. Всеобъемлющий пар, в котором живут вместе железо, гранит, алмазы, золото. На самом деле живут. Отчего так получилось?
Один лист был рожден огнем, другой — морем, третий — химическими превращениями, но сила, которая выжимает гранит, словно дрожащий студень, из трещин земной коры, сила та восклицает: «Имени моего не спрашивай! Я — бог!»
Гранит — это чистый лист; он не говорит ни о чем. «Бесконечность!» — его ответ. На этом листе книга захлопнута.
Порождение вулкана — базальт — уже повествует о том, что Земля жила, но жизни на ней еще не было. Она жила сама по себе, ни с кем не разделяя своего бурного существования. Великие битвы вела она! С огнем и воздухом, собственным круговращением и притяжением луны.
Затем отдельные листы земных отложений начинают рассказывать туманные легенды о минувших тысячелетиях.
Там, в вечных пластах, покоятся окаменевшие реликты животного и растительного мира прошлых веков; и все они один за другим оживают перед взором исследователя.
В самом первом слое не встречается ничего, кроме бесцветных растений — морской тины и папоротников, хвощей и плаунов, которыми не питается ни одно животное, и бесконечного разнообразия низших видов фауны — улиток и моллюсков. Им принадлежал тогда мир.
Выше, в силурийском слое, появляются рыбы, водные обитатели удивительных форм, — теперь из тех полутора тысяч видов ни в морях, ни в реках не осталось ни одного. В следующем, девонском слое уже начинается мир ящеров.
Эти животные — семисаженные чудовища с могучими костями — некогда были, вероятно, властелинами земли. Рядом с ними нет следов никаких иных растений, кроме папоротников и ликоподиев. Ящеры питались мясом — они поедали друг друга.
Первое травоядное — гигантский игуанодон — появляется в меловом слое юрского периода. А сам меловой слой — сплошь из крохотных ракушек.
Ближе к поверхности слои земли полны останков гигантских млекопитающих, вместе с ними погребена вся растительность исчезнувшего мира, собранная по видам и спрессованная на страницах огромного гербария.
А над этим живем мы: властелины «сегодня». То, по чему мы ходим, — «вчера».
Каким же был этот вчерашний мир?
* * *Атмосфера была вдвое выше, чем ныне, и поэтому небо представлялось не лазурным, а огненно-красным, и по вечерам и утрам переливалось красками, словно фарфоровое. Солнце и луна при восходе и заходе казались вдвое больше, чем сейчас.
Слои земли были еще горячие, море было в десять раз больше суши, поэтому между двумя полюсами царило вечное лето, регулируемое теплотой воды и высотой атмосферы.
Лед и снег покрывали лишь оба полюса, где косые лучи солнца не давали земле тепла — там лето сразу переходило в зиму. Такие же белые пятна, уменьшающиеся в перигее и снова увеличивающиеся в апогее, виднеются на полюсах светящейся красным светом планеты Марс.
Суша состояла из разбросанных островов, на большей части которых дымились вулканы, иногда сразу по нескольку, — вулканы с застывшими потоками бесплодной лавы, покрытые вечными снегами, и с короной пламени на ледяных вершинах; у подножья огнедышащих гор простиралась первобытная плодородная почва, теплая и влажная, — такой она появилась на белый свет из чрева кипящего моря.
Кто знает, каким по счету преобразованием земли было это? Но оно не было последним.
Папоротники и хвощи, известные нам сейчас в виде карликовых растений, в те времена были высокоствольными деревьями, вроде нынешних сосен, а сосны — колоссами высотой с колокольню, и там, где росли сосны, вперемежку с ними красовались и пальмы. Растительный мир еще не нашел себя: были в нем тростники, похожие на пальмы, таинственные растения, представляющие собой нечто среднее между пальмами и соснами, соснами и хвощами. Среди растений-гигантов никогда не попадались цветы. Не было еще пестрого украшения лугов — ароматного и медоносного цветочного моря. В муках рожавшей земле цветы тогда еще даже не снились.
А так как не было цветов, то не было ни пчел, ни бабочек, ни множества жужжащих букашек, которые сейчас кружат над цветами.
И птиц не было, воздух был пуст. Певчие птицы питаются насекомыми. Если бы насекомые родились раньше певчих птиц, все леса были бы навек истреблены, а если бы птицы появились на свет прежде, чем насекомые, то в первый же день погибли бы от голода.
Не было в мире ни песен, ни трелей, водились в нем лишь гиганты да чудовища, а у них голоса, словно громовые раскаты…
В нашем «вчера» уже многое изменилось. Среди трав стали попадаться цветы, а в воздухе, на полях и в лесах — пернатые певцы и бабочки.
