Людмил Стоянов - Мехмед Синап
— Мехмед Синап не обманет, братья ахряне! Мехмед Синап многое видел и узнал на свете. Он знает, куда девается пшеница и где ее можно найти. А насчет того, откуда я, я вам скажу, что в Чечи нет ни одной кошары, тропинки, мельницы, ни одного богатого дома, которого бы я не знал.
— А знаешь ли ты кого-нибудь из кехаев? — спросил Велин-кехая.
Синап подумал один миг и ответил:
— Метексу Марчовского!
— Добро, — сказал Велин-кехая, успокоившись.
Синап продолжал:
— Через две недели в нашей Чечи не будут плакать от голода ни мужчины, ни женщины, ни дети! Если я вас обману, не зовите меня Мехмед Синапом. Всем будет хлеб... женщинам и детям.
— Но как? Откуда? — хором спросила толпа.
— Пусть соберутся в этом месте пятьсот вооруженных человек; каждый пусть возьмет по четыре пустых мешка и приведет по два мула, — негромко ответил Синап.
— А потом, потом что будем делать?
— Когда тут соберутся люди с мулами, я вам скажу, что делать...
Что он задумал? Только чудом можно было найти хлеб, победить смерть, всюду косившую голодающих ахрян!
Синап задумчиво глядел перед собой, он верил, что его слова сразу претворятся в дело...
— Как же так? — спрашивали его. — С неба, что ли, свалится пшеница? Что за сказки ты нам рассказываешь?
Но Синап молчал. Видно было, что ему не хотелось выдать свою мысль, открыть свой план. Он сказал:
— Я вернусь через пять дней. Кто хочет избавить себя и свое семейство от голода — пусть дожидается меня!
Он попрощался и удалился, высокий и стройный, похожий на сосны, меж которыми он шагал.
Да, у него было что-то на уме, но что именно? Никто не знал. Не открыл ли он клад какой старинный — богатый, неоценимый?
Его проводили озадаченным взглядом: некоторые качали головой, не выпуская из уст чубуков, и переглядывались, стараясь прочесть что-нибудь в глазах друг у друга. Нельзя было отогнать мысли о хлебе; туркам качамак, а христианам и просфору не из чего было приготовить.
«Какой позор! — думал Мехмед Синап. — И это государство! Амбары пашей и беев набиты зерном, а райя обречена на голодную смерть... Кто это поправит, приведет в порядок, когда некому слушать, словно небо оглохло? На теплых местечках сидят здоровенные разбойники, за кукурузный початок готовые зарезать человека или бросить в тюрьму...»
Вот какие мысли тревожили Синапа. Но он был не такой, чтобы дать себя бросить в тюрьму, — напротив, сам готов был рубить им головы.
3
Синап решил ждать. По дорогам ему встречались группы детей, еще издали кричавших осипшими, слабенькими голосками:
— Дядя, дай хлебца!
Сердце его сжималось болью, но он говорил твердым голосом, чтобы вдохнуть в них бодрость:
— Скоро, дети, у вас будет хлеб! Тятьки и братья ваши привезут!
Дети в отчаянии отшатывались и молча провожали Синапа полными слез глазами.
Они бежали домой передать, что им сказал незнакомый дядя: тятька и старшие братья привезут им хлеба.
— Кто? Кто вам сказал? — спрашивала обезумевшая мать и выходила за ворота посмотреть. Потом возвращалась, убежденная, что дети бредят.
Человек уже проехал, — у него были свои дела. Следы его искали в разных местах. Посланцы кехаев застали его в Триграде, и один из них, Топал Салих, сказал ему доверительно:
— Слушай, Синап, ты рассказал сказку, которая зажгла кровь в наших жилах и отняла у нас рассудок: будто мы можем добыть муки и зерна, если послушаемся тебя. Скажи, в чем состоит твой план?
Синап покачал головой:
— Когда наступит пора, я приду.
— Но народ должен знать! Иначе кто тебе поверит? — возражал Топал Салих.
— Голодный не спрашивает, кто ему дает хлеб.
— Но что ты думаешь делать?
— Будем искать правду и найдем ее.
— Как? Где?
— Она заточена, растоптана, но стоит нам кликнуть ее, и она отзовется: правда всегда откликается, когда ее ищут...
Синап смотрел вдаль, словно искал глазами что-то улетевшее, скрывшееся из виду.
— Очень ты неясно говоришь, Синап, головы у нас простые, неученые, — сказал Дертли Мехмед.
— Я многое видел и пережил на этом свете, братья ахряне, и понял одно. Сильный не отдает своей силы, богатый не уступает ни крохи своих богатств. Султан думает о себе и своих приближенных, а райя может умирать с голоду. Что такое падишах? Главарь разбойников, убийц и душегубов, из которых один злее другого! На опыте я понял, что человеку самому нужно взять судьбу в свои руки, взять тяжелый безмен и взвесить добро богатых и бедных. Тогда откликнется правда и скажет: до сих пор было так, но будет иначе... Надо отвесить каждому столько, сколько положено. На разбойников выходят только с оружием... и нам ничего другого не остается...
Синап умолк. Может быть, понял, что сказал слишком много...
Но он решил, что лучше иметь верных, посвященных людей, на которых можно положиться как на помощников, чем все возлагать на случай. Поэтому он отозвал в сторонку Топал Салиха и Дертли Мехмеда и долго говорил с ними; они его слушали благоговейно, потупившись. Потом отошли в задумчивости, не зная, что сказать.
Топал Салих возразил:
— Как ни делай, промахнешься! Султану угодишь — плохо будет народу; станешь за народ — султана рассердишь. Такое уж нынче время.
На что Дертли Мехмед ответил:
— Ни перед кем не станем шапку ломать! Слушай, Топал Салих, принимайся за дело, что решено — так тому и быть!
4
На Машергидике шумно, как на сходке. Собираются люди, все с оружием, каждый ведет несколько мулов или лошадей. Со всей Чечи рупцы и смоляне[10], христиане и турки идут на зов Синапа, покинув голодных жен и детей, все «тятьки» и «батьки»[11] идут добывать зерно и хлеб.
Пришел и Синап. Он был задумчив; брови его нахмурены, губы плотно сжаты, лицо бледное, взгляд тяжелый. На нем расшитый канителью камзол, тонкая чалма, чешири[12] с кантами; на плече ружье. Въехав на коне в толпу, он развернул знамя — «байрак» — и произнес громким голосом:
— В этом караване я начальник. Кто нуждается в зерне и муке — за мной!
Его синяя накидка поверх белого камзола развевалась, как крылатая птица, готовая взлететь. Весь он выражал порыв, волнение, решимость...
— Одного лишь я от вас требую, братья-ахряне, — добавил он. — Мы идем на опасное дело, где каждому придется проявить все свое мужество. Все должны меня слушаться, — я ваш атаман! Кто боится или считает себя непригодным и слабым, пусть во-время вернется.
Большинство, еще не зная, куда придется пойти и что делать, закричало:
— Да здравствует Синап!
Синап тронул коня, передав знамя одному парню. Тот, обрадовавшись, улыбнулся до самых ушей.
— Как зовут тебя? — спросил его Синап.
— Мустан, — ответил парень.
— Мустан-знаменосец, Мустан-байрактар — славное будет имя! Иди со знаменем всегда впереди, чтобы все его видели. Байрак — наш проводник, без него мы как без рук!
К вечеру отряд добрался до вершины Соуджака, с которой открылся вид на всю румелийскую равнину. Синап разделил дружину на пять чет, по сто душ в каждой, и, указав на далекие поля Румелии, проговорил:
— Вон они, чифлики[13], и султанские амбары. Султан занят развлечениями, оттого и люди его забыли свой долг, знай прохлаждаются, набивают себе брюхо и мошну. Что вам еще говорить? Зерно есть. Аллах послал немало! Столько его, что нагрузите всех коней и мулов, хватит на всю зиму. И знайте: кто вернется с порожними вьюками, того я повешу вниз головой!
Синап дал еще кой-какие напутствия, и люди начали спускаться с горы разными тропами, неслышные как тени. Четы[14] взяли разные направления. Люди двигались в ночном мраке озабоченные, словно ехали на ярмарку или на дальние заработки. Синап вверил их своим надежным помощникам, а те знали, что нужно делать.
5
Они спустились с горы и, как весенние потоки, залили равнину. Никто не ждал такого натиска, о подобной дерзости не слыхивали в султанской земле. Как! Райя, чернь, взялась за оружие, разоряет села и чифлики, нападает, убивает, грабит? Это было страшно, неслыханно... Раз дошло до этого — значит, всему конец...
Синап вел чету через реки по скалам, потонувшим в ночном мраке, по полям, задернутым летнею мглою. В дорожной пыли меркли звезды, луна, как утопленница, то появлялась, то вновь исчезала в серой пучине ночного тумана. Полыхали пожары, горели чифлики... Крики и плач раздирали ночную тьму; вопли перепуганных людей смешались с воем собак. Где оказывали сопротивление, там раздавались выстрелы, разгорался бой, четники с ревом атаковали врага. Разбивали двери, срывали ставни; амбары широко разевали свою пасть, зерно лилось золотым потоком, его грузили на коней и мулов, чтобы спасти умирающих, насытить голодных.
