Оскар Лутс - Свадьба Тоотса
– Йоозеп!
– Тээле!
Жених полунасильно становится обладателем желанного поцелуя и теперь с невинным видом заглядывает в глаза невесты – словно голубок. Возвращается Пеэтер Леста, моет вымазанные углем руки, спрашивает:
– Ну как, стало теплее?
– Да, – отвечает Тоотс, – дело на мази. Один поцелуй уже растаял на губах моей дорогой школьной подруги.
Леста краснеет и отводит взгляд в сторону.
– Пеэтер, а об Арно ты что-нибудь слышал? – спрашивает Тээле.
– Да. Он прислал письмо, обещает скоро вернуться в родные края. Больше ничего не пишет.
– А ты не знаешь, почему он отсюда уехал?
– Нет.
– Тали вообще-то славный парень, – включается в разговор Тоотс, – только немного… странноватый или вроде того. Живет сам для себя или черт его знает… А вообще-то он парень что надо, ничего не скажешь. Ну, стало быть, кипяточек обеспечен? Гм, а? Ну что же, Тээле, расскажем, с чем мы приехали, покуда самовар закипает, а после начнем – хм-хм-пых-пых – шкуры шпарить. Жалко, что Тосова нет дома. Да, да, так ты приезжай, приезжай, Леста, к рождеству в Паунвере, на рождество мне вденут в нос кольцо и поволокут к берегу семейной жизни. Тогда снова сможете петь «Хороним мы покойника, и…» Ну да, неужто до тебя не доходит: мы приехали, чтобы пригласить тебя на свадьбу.
– Ах вот оно что, – произносит Леста, растягивая слова. – Премного благодарен.
– Ну, чего там благодарить! Приезжай, и весь разговор.
– Непременно, непременно, Пеэтер, – подтверждает Тээле приглашение жениха. – Кому же приехать, как не тебе!
– Нет… да… непременно приеду, если только выкрою время. Я ведь не сам себе голова, чтобы взять да и пойти, куда позовет сердце. Служба…
– Неужто ты все еще не избавился от этой своей службы? Стань же наконец настоящим писателем и не возись с аптекой. Пиши! Напиши вторую книгу, такую же, как у тебя летом вышла. Нет, Пеэтер, эта книга, что надо, я ее прочел и… не могу сказать ничего такого. Пиши! Черт побери все эти balsum vulnerarum kuntsum и зелье от семи колдуний, и заячьи рецепты и зерна против заворота кишок, полученные от бабушки заморского черта! Пиши! Больные сумеют умереть и без твоего зелья от сглаза, а валериановый корень только на то и годен, чтобы кошки бесились, зажимы для пупка и еврейские уши не спасут уже ничью душу от когтей старого черта, ежели она однажды угодила к нему в лапы. Пиши!
– Д-даа… – Леста пожимает плечами, – не получается, концы с концами не свести – вся загвоздка в этом. Но раз уж зашла речь о писательстве, то… Постой, я, пожалуй, отдам тебе часть своего долга. Всё я, к сожалению, возвратить не могу, но половину… Половину верну, тогда мне будет немножко легче жить.
– Аг-га, – восклицает жених, – вот видишь! Ежели ты уже долги отдаешь, значит, писательская работа – дело прибыльное.
– Нет, нет… Эти деньги я сэкономил из жалованья.
– Хорошо же, а комиссионщик – что он-то говорит?
– Комиссионщик говорит, что ему недосуг расчет сделать. Пусть я приду так… попозже, когда-нибудь.
– Но хотя бы часть твоих книг он продал?
– Продал, этого он не скрывает.
– Ну, стало быть, завтра же пойдем и потребуем уплатить за проданные экземпляры. И вовсе не потому, что я свой долг хочу получить, тебе самому деньги нужны.
– Это не поможет. Он скажет: «Приходите в начале нового года». Прежде говорил: «Приходите к концу года», теперь говорит: «Приходите попозже, когда-нибудь… так, в начале нового года».
– Наложи ему волк в кастрюлю! Черт побери, неужто и впрямь нельзя издать книгу без всех этих закавык!?
Леста пожимает плечами и вдруг настораживается; в то же мгновение дверь стремительно распахивается, кто-то, споткнувшись на пороге, в сердцах поминает черта. Одновременно с «чертом» в комнату влетают небольшой посылочный ящик, дымящийся огрызок сигары и, как завершение всего – на четвереньках! – сам бывший управляющий торговлей Носова. Перед лицом этого странного явления молодой писатель испуганно отступает в сторону, Киппель же мигом вскакивает и дает происшедшему соответствующее объяснение.
– Вот это номер, – произносит он, – всю дорогу шагаешь чин-чином, как пристало приличному человеку, и на тебе – возле собственных дверей, словно пес, ковыляешь на четвереньках. Не пойму, что это за напасть такая! Снег сегодня – точно замазка, так и налипает на каблуки, так и налипает… идешь, словно на ходулях. Вы не заметили, господин писатель, куда моя сигара улетела? Ах да, простите, здесь посторонние! Ба, помилуйте, да ведь это господин опман собственной персоной! [4] Здрастье, здрасьте! Ну, теперь-то мне и горя мало, теперь у меня уже есть один покупатель для свежего товара. А синяк, который я на пороге получил, – это мне как с гуся вода, это как у русского слово «нету»; главное, что господин Тоотс заявился в город в самое что ни на есть подходящее время. Что я вижу – на столе стоит бутылка, и это не что-нибудь, а старый уважаемый «Сараджев» с тремя звездочками. Да, верно – три звездочки.
Старые знакомые долго трясут друг другу руки, затем Тоотс представляет Киппелю свою невесту. Торговец отвешивает неописуемо галантный поклон, и при этом чуть не падает, однако вовремя хватается за угол стола и вновь обретает равновесие.
– А теперь, – сразу же продолжает он, – всеконечно надо нам согреть самовар и приготовить чай, потому что без чая даже и вино с тремя звездочками, словно «i» без точки или собака без хвоста. Я мигом займусь.
– Уже всё сделано, – произносит Леста.
– Аг-га, аг-га, это великолепно! А вы не заметили, куда моя сигара улетела?
– Там, в углу, дымит какой-то огрызок. Но что это за огрызок, мне неведомо.
– Хм-хью-хьюх, она самая, – произносит предприниматель и быстро втыкает огрызок сигары себе в рот. – А теперь откроем этот ящик и поглядим, что же мне Энгельсвярк прислал. Будьте так любезны, господин писатель, принесите мне из моей комнаты старую стамеску, она лежит на краю плиты, стамеской удобно отдирать дощечки. Заодно подбросьте в самовар угольков да подуйте, подуйте, эта старая жестянка так и норовит заглохнуть.
Немного усилий – и посылка открыта, сияющий от счастья Киппель выкладывает на стол товар.
– Поглядите, поглядите, господин опман, – говорит он, – и вы тоже, барышня, потому что свой глаз – король. Нет, в нашем городе вы такого товара и днем с огнем не найдете. Теперь быстренько купите дюжину-другую для вашего будущего обзаведения, завтра, может статься, все это будет уже продано перекупщикам. Здешние торговцы охочи до такого товара.
– Не мне решать, – пожимает плечами Тээле, – это по твоей части, Йоозеп. Лично я ничего не имею против.
– По моей части?! – восклицает Тоотс. – Черт подери, ножи и вилки всегда были заботой хозяйки. Покупай, покупай, Тээле, не жмись, ты же не Тыниссон! Во всяком случае, в ножах и вилках у нас нужда побольше, чем в новом костюме для меня. Скажем, к примеру…
– Новый костюм ты все равно должен заказать!
– И не подумаю. У меня и старый еще хороший. А если ты так уж настаиваешь на новом, давай, отложим свадьбу до тех времен, когда старый износится. Тогда закажем новый костюм и сыграем свадьбу. Это будет, скажем… годков через пять.
– Гм… – Тээле слегка морщит свой красивый носик, – интересно, кому такой старик, каким ты к тому времени станешь, будет нужен.
– Позволь, позволь! Но тебе надо бы знать, что за эти пять лет ты и сама никак не помолодеешь. А что я вообще чуток постарше тебя, это уж так повелось, мужу положено быть старше жены. Адам тоже был старше Евы – или ты уже подзабыла библию?
– Да, господин опман, всеконечно, прав, – высказывает свою точку зрения Киппель, занятый вытиранием ножей и вилок своим обтрепанным рукавом. – Но каков товарец! С вас, как с добрых знакомых, я возьму за посредничество всего-навсего двадцать процентов. Для меня тут не прибыль главное, а то, что у господина опмана счастливая рука – пускай станет первым покупателем.
– Заметано! – произносит Тоотс. – Упакуйте одну дюжину! Это будет моим свадебным подарком невесте. Слышишь, Тээле, другого подарка не жди, я человек бережливый и не люблю сорить деньгами.
– Заметано! Заметано! – с улыбкой кивает невеста жениху.
– Вот это по-нашему! – радостно восклицает торговец. – Теперь уж точно, с каждой дюжины из остальных я возьму свои чистые тридцать процентов. А вы никогда не обращали внимания – если у первого покупателя легкая рука, торговля идет потом как по маслу. Вот ваша дюжина ножей и вилок – их вам на всю жизнь хватит, если только не станете лить в пищу слишком много уксуса. А теперь я пойду к самовару и хоть все свои легкие выдую, но он у меня закипит.
– Уже закипел, – произносит Леста, ставя на стол шумящий самовар. От «грога» настроение Тоотса достигает таких высот, что он даже
Киппеля приглашает в деревню на свадьбу. Получив приглашение, делец воодушевляется, обещает – всеконечно! – приехать, но с условием, что вместе с ним поедет господин писатель, – одному в чужом месте среди чужих людей как-то боязно.
