Джон Голсуорси - Через реку
– Куда положить бельё?
– Куда хочешь. Не наклоняйся так низко. Все они были тогда сущими дьяволами. Страшно мучили животных. Клер понравилось на Цейлоне?
Динни выпрямилась, держа в руках охапку белья:
– Не очень.
– Почему? Печень?
– Тётя, я вам всё объясню, но вы не говорите никому, кроме дяди Лоренса и Майкла. Это разрыв.
Леди Монт погрузила нос в саше, потом изрекла:
– Можно было предвидеть – стоило взглянуть на его мать. Ты веришь в поговорку: "Яблочко от яблоньки… "?
– Не слишком.
– Я всегда утверждала, что семнадцать лет разницы – слишком много, а Лоренс говорит, что люди сначала восклицают: "А, Джерри Корвен!" и больше ни слова не прибавляют. Что у них вышло?
Динни склонилась над комодом, укладывая белье в ящик:
– Я не спрашивала о подробностях, но, по-моему, он – настоящее животное.
Леди Монт сунула саше в ящик и пробормотала:
– Бедняжка Клер!
– Словом, тётя, она вернулась домой для поправки здоровья.
Леди Монт зарылась носом в цветы, наполнявшие вазу:
– Босуэл и Джонсон называют их "богоснедники". Они без запаха. Какая болезнь может быть у Клер? Нервы?
– Ей нужно переменить климат, тётя.
– Но, Динни, сейчас столько англо-индийцев возвращается обратно…
– Знаю. Пока сойдёт и такое объяснение, а дальше видно будет. Словом, не говорите, пожалуйста, даже Флёр.
– Скажу я или нет. Флёр всё равно узнает! От неё не скроешь. Клер завела себе молодого человека?
– Что вы, тётя?
И Динни извлекла из чемодана коричневый халат, вспоминая, с каким выражением лица молодой человек сказал им: "До свиданья!"
– На пароходе? – усомнилась тётя.
Динни переменила тему:
– Дядя Лоренс сейчас очень увлекается политикой?
– Да. Это так тягостно. Что хочешь приедается, если о нём вечно разговаривать. А у вас надёжный кандидат? Как Майкл?
– Он в наших краях человек новый, но, видимо, пройдёт.
– Женат?
– Нет.
Леди Монт склонила голову набок, прищурила глаза и пристально взглянула на племянницу.
Динни вынула из чемодана последнюю вещь – пузырёк с жаропонижающим:
– Вот уж не по-английски, тётя!
– От груди. Его сунула мне Делия. Я болела грудью. Давно. Ты лично говорила с вашим кандидатом?
– Да.
– Сколько ему лет?
– По-моему, под сорок.
– Чем он занимается?
– Он королевский адвокат.
– Фамилия?
– Дорнфорд.
– Я что-то слышала про Дорнфордов, когда была девушкой. Но где? А, вспомнила – в Альхесирасе. Он командовал полком в Гибралтаре.
– Наверно, всё-таки не он, а его отец?
– В таком случае, у него ничего нет.
– Он живёт тем, что зарабатывает в суде.
– Когда тебе меньше сорока, там много не заработаешь.
– Не знаю, он не жаловался.
– Энергичный?
– Очень.
– Блондин?
– Скорее шатен. Он выдвинулся как адвокат именно в этом году. Затопить камин сейчас, тётя, или когда вы будете переодеваться к обеду?
– Потом. Сначала сходим к малышу.
– Хорошо. Его, должно быть, уже принесли с прогулки. Ваша ванная внизу, под лестницей. Я подожду вас в детской.
Под детскую была отведена та же низкая комната со стрельчатыми окнами, где и Динни и сама тётя Эм получили первое представление о неразрешимой головоломке, именуемой жизнью. Теперь там обучался ходить малыш. В кого он пойдёт, когда станет постарше, – в Черрелов или Тесбери, – было ещё неясно. Няня, тётка и бабка образовали вокруг него треугольник, чтобы он мог поочерёдно падать в их восхищённо распростёртые объятия.
– Он не гулит, – заметила Динни.
– Он гулит по утрам, мисс.
– Падает! – воскликнула леди Монт.
– Не плачь, маленький!
– Он никогда не плачет, мисс.
– Весь в Джин. Мы с Клер до семи лет любили пореветь.
– Я ревела до пятнадцати, а после сорока пяти начала снова, – объявила леди Монт. – А вы, няня?
– Некогда было, миледи: у нас большая семья.
– У няни была замечательная мать. Их пять сестёр – все чистое золото.
Румяные щёки няни заалели ещё ярче, она улыбнулась застенчиво, как девочка, и потупилась.
– Смотрите, он скривит себе ножки, – предупредила леди Монт. – Довольно ему ковылять.
Няня, подхватив упиравшегося мальчугана, водворила его в кроватку; он важно нахмурился и уставился на Динни.
– Мама в нём души не чает, – сообщила та. – По её мнению, он будет вылитый Хьюберт.
Леди Монт издала звук, который, как убеждены все взрослые, должен привлекать внимание детей.
– Когда вернётся Джин?
– Не раньше очередного отпуска Хьюберта.
Леди Монт остановила взгляд на племяннице:
– Пастор говорит, что Ален остаётся в Гонконге ещё на год.
Динни, покачивая погремушкой перед ребёнком, оставила без ответа реплику тётки. С того летнего вечера год назад, когда она приехала домой после бегства Уилфрида, она не говорила сама и никому не позволяла заговаривать о её чувствах. Никто, да, вероятно, и она тоже, не знал, затянулась или нет её сердечная рана. Казалось, у неё вообще больше нет сердца. Девушка так долго и упорно подавляла в нём боль, что оно словно ушло в самые сокровенные глубины её существа и биение его стало едва уловимым.
– Теперь куда, тётя? Маленькому пора спать.
– Пройдёмся по саду.
Они спустились по лестнице и вышли на террасу.
– Ой! – огорчённо вскрикнула Динни. – Гловер отряс листья с тутового деревца. А они так красиво дрожали на ветках и слетали кольцом на траву. Честное слово, садовники лишены чувства красоты.
– Просто ленятся подметать. А где же кедр, который я посадила, когда мне было пять лет?
Они обогнули угол старой стены и подошли к ветвистому красавцу лет шестидесяти, поблекшую листву которого золотил закат.
– Мне хочется, чтобы меня похоронили под ним, Динни. Только наши не согласятся. Они потребуют, чтобы всё было чин чином.
– А я мечтаю, чтобы меня сожгли и рассеяли прах по ветру. Взгляните, вон там пашут. Люблю смотреть, как лошади медленно движутся по полю, а за ними на горизонте виден лес.
– "Люблю мычание коров", – несколько некстати процитировала леди Монт.
С востока, из овечьего загона, донёсся слабый перезвон колокольчиков.
– Слышите, тётя?
Леди Монт взяла племянницу под руку.
– Я часто думала, как хорошо быть козой, – сообщила она.
– Только не в Англии: у нас их привязывают и заставляют пастись на крохотном кусочке земли.
– Нет, не так, а с колокольчиком в горах. Впрочем, лучше быть козлом: его не доят.
– Посмотрите, тётя, вот наша новая клумба. Конечно, на ней сейчас мало что осталось – одни георгины, гортензии, хризантемы, маргаритки да немного пенстемон и козмий.
– Динни, как же с Клер? – спросила леди Монт, зайдя за георгины. – Я слышала, теперь с разводом стало легче.
– Да, пока не начнёшь его требовать.
– Но если тебя бросают…
– Сначала нужно, чтобы тебя бросили.
– Ты же сказала, что он вынудил её уйти.
– Это разные вещи, тётя.
– Юристы просто помешаны на своих законах. Помнишь длинноносoго судью, который хотел выдать Хьюберта?
– Он-то как раз оказался очень человечным.
– То есть как?
– Он доложил министру внутренних дел, что Хьюберт показал правду.
– Страшная история! – поёжилась леди Монт. – Но вспомнить приятно.
– Ещё бы! Она ведь кончилась хорошо, – быстро отозвалась Динни.
Леди Монт с грустью взглянула на неё.
Динни долго смотрела на цветы, затем неожиданно объявила:
– Тётя Эм, нужно сделать так, чтобы и для Клер всё кончилось хорошо.
IV
В окрестностях Кондафорда полным ходом шла традиционная шумиха, известная под названием избирательной кампании и, может быть, ещё более нелепая, чем это название. Местным жителям доказывалось, что единственно правильное для них решение – голосовать за Дорнфорда и что будет не менее правильно, если они проголосуют за Стринджера. В общественных местах их громогласно убеждали в этом дамы, сидевшие в автомобилях, и дамы, вылезавшие из машин; дома их призывали к тому же голоса, вырывавшиеся из репродукторов. Газеты и листовки уверяли их, что только они призваны спасти страну. Их приглашали проголосовать пораньше, но лишь один раз. Их непрерывно ставили перед парадоксальной дилеммой: как бы они ни проголосовали, страна всё равно будет спасена. К ним обращались люди, знавшие, казалось, все на свете, кроме одного: каким всё-таки путём следует её спасать. Ни кандидаты, ни превозносившие их дамы, ни таинственные бестелесные голоса в репродукторах, ни ещё более бестелесные голоса в газетах, – короче говоря, никто даже не пытался это объяснить. Оно и лучше. Во-первых, этого всё равно никто не знал. А во-вторых, какое значение имеют частности, когда вся суть в общем принципе? Поэтому не стоит привлекать внимание ни к тому факту, что общее складывается из частностей, ни к той аксиоме всякой политики, что обещать – не значит выполнить. Лучше, куда лучше выбрасывать широковещательные лозунги, дискредитировать противника и величать избирателей самым здоровым и разумным народом в мире.
