Эрих Кестнер - Трое в снегу
— Держись, сынок! — сказала мать. — Поедешь в горы, покатаешься на лыжах. Все лучше, чем ничего.
Он пожал плечами.
— Днем отправился на фирму «Путцбланк». На трамвае. Господин директор был чрезвычайно рад лично познакомиться с первым призером. Поздравил меня с меткими фразами, которые я придумал для рекламы их стирального порошка и мыльной стружки. Фирма ожидает успешного сбыта этих товаров. Свободного места для меня, к сожалению, не было.
— А зачем ты вообще туда поехал? — спросила мать.
Помолчав немного, сын сказал:
— Я сделал директору предложение: вместо бесплатного путешествия заплатить мне хотя бы часть суммы наличными.
Мать прервала стирку.
— В очередной раз передо мной стали ломать комедию, — продолжал сын. — Мол, это невозможно. Мы связаны соглашениями. Да ведь Брукбойрен восхитительный уголок. Особенно зимой. Он желает мне хорошо повеселиться. Я встречу там избранное международное общество. Попросил прислать ему видовую открытку. У него нет возможности путешествовать зимой. Связан по рукам и ногам. Как он мне завидует!
— Говоришь, очередная комедия? — спросила мать. — Значит, ты делал так уже не раз?
— Просто я не говорил об этом, — признался сын. — У тебя каждый грош на счету, а я разгуливаю по свету. Что называется, даром! Как бы не так! Всякий раз перед моим отъездом вдова Хагедорн немедля направляется в сберегательную кассу и снимает со счета пятьдесят марок. Иначе у ее ученого сыночка не будет денег на чашку кофе или кружку пива.
— Нельзя упускать момент, мой мальчик.
— Не работать и не отчаиваться, — сказал он. — Вариация на старую тему. — Он включил свет. — Эти заводы «Путцбланк» принадлежат Тоблеру, одному из богатейших людей в подлунном мире. Хотя бы разок поглядеть на этого дядю!
— Ну, ну, не хнычь, — сказала мать.
— Вот бы тебе съездить по моему билету! Ведь ты за всю свою жизнь никуда дальше Вердера и Шильдхорна не выбиралась.
— Врешь как по писаному, — сказала мать. — Тридцать лет назад я была с твоим отцом в Свинемюнде. А в 1910-м с тобой в Гарце. Ты болел тогда коклюшем. Надо было сменить климат. Посему я должна тебе сообщить, что сегодня вечером мы идем в кино. Фильм про Альпы. Возьмем второй ряд партера и вообразим, что сидим на Маттерхорне.
— Приглашение с благодарностью принимаю, — сказал сын. — И если я когда-нибудь стану английским королем, то награжу тебя орденом Подвязки. Это будет моим первым государственным актом. И возможно, пожалую тебе дворянство. Правда, это зависит от того, что сегодня на ужин.
— Студень с жареной картошкой, — сказала мать.
— Ого! — воскликнул господин кандидат Хагедорн. — Тогда ты будешь герцогиней Кумберлендской. Это хороший старинный род. Один из предков герцогини даже изобрел английский соус.
— Весьма благодарна, — сказала госпожа Хагедорн. — Ваше величество возьмут с собой синий костюм?
— Разумеется. Это один из самых блестящих костюмов, какие только есть на земле.
Закончив стирку, мать натянула веревку между оконным шпингалетом и верхней дверной петлей и повесила сушить бельишко семикратного лауреата. Потом они поужинали за кухонным столом под сенью капающих рубашек. Далее хозяйка отнесла учителю Франке чай и тарелку с прибором. И наконец мать с сыном отправились в кинотеатр, который находился в занесенном снегом переулке и кичливо назывался «Виктория-паласт».
— Два билета в ложу для иностранцев, — потребовал Хагедорн.
— Ложи для иностранцев у нас, к сожалению, нет, — ответила кассирша.
— Какая неприятность, — сказал он. — Нет, право, очень досадно! И кардинально меняет все дело! Тетушка, милая, может, вернемся домой?
— Нет, — сказала мать. — Раз уж я выбралась в Берлин в гости, то хочу что-нибудь повидать. — Она незаметно вложила сыну в руку полторы марки.
— Возьмите оркестровый ряд, — предложила кассирша.
— Отпадает, мы не музыкальны, — ответил сын. — Знаете что, дайте нам два билета во второй ряд партера!
— Но это очень близко, — сказала кассирша.
— Будем надеяться, — заметила фрау Хагедорн с величественным видом. — В перлебергском городском театре мы тоже сидим в первом ряду. Мы всегда берем самые передние места.
— Мой дядя — начальник пожарной охраны, — пояснил кандидат наук, — и может себе это позволить. — Он подал матери руку, и они степенно вошли в темный зрительный зал.
Глава четвертая
Покупки по случаю
В последующие дни тайного советника Тоблера возили на машине в северную и восточную часть Берлина. Он снаряжался в экспедицию. Галстуки — доисторического вида — он приобрел в Темпельхофе. Три нахально полосатые фланелевые рубашки — на Ландсбергер-аллее. Кроме того, две пожелтевшие хлопчатые сорочки, несколько жестких манишек, две пары манжеток и пару никелированных запонок в виде четырехлистного клевера, на счастье.
На Нойе-Кенигштрассе он купил по дешевке — из-за ликвидации магазина — партию шерстяных носков. А на Мюнцштрассе — грубые ботинки из воловьей кожи. В день отъезда он наконец приобрел костюм! Это случилось за Силезским вокзалом. На Фрухтштрассе. Магазин находился в полуподвале. Надо было спуститься по шести ступенькам.
Ветошник, бородатый старик, разложил кое-что из своих сокровищ на прилавке.
— Почти неношеные, — сказал он неуверенно.
Тоблеру сначала приглянулась дряхлая визитка из маренго. Однако визитка, пожалуй, не самая подходящая одежда, когда снег по колено. Рядом лежала светло-коричневая пиджачная пара. В мелкую клетку и с крупными жирными пятнами. А левее — другой костюм, который Тоблер окончательно выбрал. Давным-давно он был фиолетовым. В светлую полоску. Но время не стоит на месте.
— Ужасно красивый, — сказал Тоблер. — Почем сей наряд?
— Восемнадцать марок, — ответил старик. — Это крайняя цена.
Тайный советник снял пиджак с плечиков и надел его. В спине узковато. Рукава слишком коротки.
— Возьмите визитку! — посоветовал старик. — Цена двадцать две марки, но разница в четыре марки того стоит. Материал лучше. Не пожалеете.
— Зеркало здесь есть? — спросил Тоблер.
— В задней комнате, — сказал старик.
Они прошли в заднюю комнату. Пахло капустой. Тайный советник уставился в зеркало, все-таки узнал себя и рассмеялся.
— Я вам нравлюсь? — спросил он.
Хозяин лавки в поисках равновесия схватился за бороду.
— Возьмите лучше визитку! Тоблер был непоколебим.
— Беру фиолетовую модель. Она будет сюрпризом.
— В этом отношении вы правы, — сказал старик. Тоблер надел свой пиджак и расплатился. Ветошник завернул покупку в коричневую оберточную бумагу и проводил клиента к выходу. Перед тем как открыть дверь, он пощупал тоблеровскую шубу, профессионально подул на куний воротник и спросил:
— Шубу не продадите? Я бы взял. За сто двадцать. Тайный советник покачал головой.
— Визитка была вам дороговата, — продолжал старик. — У вас нет денег. С богатыми это бывает, притом чаще, чем бедняки думают. Ну ладно. Сто пятьдесят марок. Наличными. Подумайте!
— Это памятный подарок, — сказал Тоблер любезно и вышел.
Ветошник, глядя ему вслед, увидел большую машину и шофера, усердно распахнувшего дверцу. Машина отъехала. Старик кинул в чугунную печку брикет и подошел к птичьей клетке, висевшей на стене за прилавком.
— Ты что-нибудь понимаешь? — спросил он желтую канарейку. — Я тоже нет.
Обстановка в кабинете Тоблера наводила на тревожные мысли. Рядом с новоприобретениями лежали предметы, которые тайный советник обнаружил на чердаке в пыльных сундуках и скрипучих шкафах. Пара заржавленных коньков. Теплый свитер, словно заболевший чумкой. Ярко-красная шерстяная шапка толстой ручной вязки. Старомодное пальто из мягкого драпа в серую клетку, сшитое, как минимум, во времена крестовых походов. Коричневая кепка. Пара наушников из черного бархата с раздвижной металлической дужкой. Плетеная корзина с крышкой, давно отслужившая свой век. И пара шерстяных напульсников, которые когда-то послали в окопы лейтенанту запаса.
Тоблер еле оторвался от этого зрелища. Наконец он пошел в зеленую угловую комнату, где Иоганн с угрюмым видом поворачивался перед лучшим берлинским закройщиком, который четыре дня назад снял с него мерку. Мастер устранил последние мелкие изъяны, и управляющий всемирно известного ателье, который счел своим долгом лично доставить заказ на виллу в Груневальде, оценил работу восторженными репликами.
Иоганн стоял перед трюмо как невинно осужденный. Пиджаки, смокинг, лыжная куртка и фрак, которые надевали на него по очереди, казались ему смирительными рубашками. Когда добрый седовласый слуга под конец стоял во фраке, широкий в плечах и узкий в бедрах, миллионер не выдержал.
