Макс Фриш - Синяя борода

— Было, значит, больше двух часов...

— Уж конечно.

— Господин разговаривал с вами?

— Я, само собой, заметила, что господин все по­сматривал на меня, когда я стояла у буфета, но для кельнерши это дело привычное. Может быть, он и сказал что-нибудь о погоде. Но я не слушаю, когда клиенты говорят о погоде.

— Больше вам ничего не бросилось в глаза?

— Я перетирала стаканы.

— Сколько же времени он просидел у вас?

— Потом он заказал рюмку шнапса.

— В котором часу это было?

— Без четверти четыре.

— Почему вы это так точно помните?

Потому что господин вдруг спросил, который час,- хотя часы у нас висят над буфетом, да и у самого госпо­дина были на руке часы. Зачем же спрашивать! Вот это и показалось мне странным.

— Больше он ничего не сказал?

— Ну потом, когда он расплатился и уже поднялся со стула, я сказала, как всегда: «Adieu» [1]. А он сказал: «Сейчас четверть шестого, фройляйн, ровно четверть шестого!» Как будто так важно, чтобы я это знала...

1 Прощайте

— Сколько рюмок он выпил?

— Три.

— Это как-то сказалось на нем?

— Он вспотел.

— Что еще бросилось вам в глаза?

Свидетельница задумывается.

— Он не разговаривал сам с собой?

— Он спросил, где у нас телефон.

— И пошел звонить?

— Сперва нет...

— А потом?

— Потом он вдруг пошел.

— Сколько времени он говорил по телефону?

— Он сказал, что не дозвонился, и это правда — мы же видим по счетчику, но потом господин еще раз захо­дил в кабину и еще раз и сказал, что номер занят.

Правду, и ничего кроме правды.

— Господин Шаад, кому вы сейчас хотели позвонить из трактира?

— Розалинде.

— И номер был занят?

— Этот номер уже отключен.

— Сегодня исполнился год, как Розалинду Ц. убили, и вас удивляет, господин доктор Шаад, что этот номер отключен?

— Нет.

— Тем не менее вы неоднократно пытались звонить?

— Трижды...

Алкоголь тоже не помогает.

— Вы часто видели его пьяным?

— Изредка.

— Как он вед себя в таких случаях?

— Об этом я не хочу говорить...

— Становился ли он, к примеру, агрессивным?

— Меланхоличным.

— Вы имеете в виду плаксивым?..

— Я этого не говорил.

— Вы имеете в виду, что он начинал жалеть самого себя?

— Я не верю, что папа убийца, я этому не верю. Он эгоист — это да, он эгоист. Не знаю, как он обращался с моей матерью, ведь я тогда был еще ребенком, а то, что иногда моя мать рассказывает, пусть она сама вам и рас­скажет. Как она с ним обращалась, я ведь тоже не знаю. Мне шестнадцать лет, и я теперь уже не всему верю.

— Что вы понимаете под словом «эгоист»?

— Я хотел сказать: эгоцентрик.

— А в чем разница?

— Эгоист ничего никому не дает.

— А про вашего отца этого нельзя сказать?

— Нет, видит бог, нет.

— А что же такое эгоцентрик?

— Такой скорее с собой покончит.

— Если он не трус.

— Я этого не говорил.

Свидетель всхлипывает.

— Не могу же я обсуждать своего отца!

Три недели прошло с тех пор, как меня оправдали, а меня все еще продолжают защищать, куда бы я ни шел, где бы ни лежал или ни стоял; в данный момент я сижу в сауне, уперев локти в колени и уткнувшись лицом в ладони.

— Относительно микроследов на галстуке, речь, следовательно, идет о табаке, как мы слышали от экспер­та, и если я вас правильно понял, господин профессор, нет ни одного предмета одежды обвиняемого, на котором не было бы обнаружено следов табака, даже после хим­чистки...

— Совершенно верно.

— Но обвиняемый никогда и не отрицал, что гал­стук, которым воспользовался преступник, принадлежит ему, и я не понимаю, что эта экспертиза должна дока­зать?

— Я хотел бы, чтобы меня правильно поняли...

— А разве преступник обязательно должен курить трубку?

— Как я уже говорил, речь идет о микроследах, которые мы исследовали, причем результаты анализа бесспорны, но, к сожалению, частицы на галстуке, использованном при удушении, слишком ничтожны, и мы не можем с уверенностью сказать, идет ли речь о том же сорте табака, который обычно курит обвиня­емый.

— Вы поняли мой вопрос?

— Я могу только повторить то, что сказано в нашем заключении, вы слышали это заключение и получите его в письменном виде.

— Почему вы не отвечаете на мой вопрос?

— Полученные нами данные не исключают того, что обвиняемый, который повсюду оставляет микроследы табака, является преступником.

— Это ясно.

— Какой вопрос вы задали?

— Мне важно также знать, где еще, кроме галстука, были найдены микроследы табака...

— Об этом сказано в нашем заключении.

— Если я правильно понял: на полотенце в туалете, на подлокотнике одного кресла следы есть, на постель­ных принадлежностях Розалинды Ц. их нет, зато они есть во многих местах на кухне, на левом рукаве паль­то — словом, повсюду, но только не на трупе, если я правильно понял, не на платье, которое было на уби­той, и поэтому я спрашиваю: чем господин эксперт может объяснить, что микроследы табака, указывающие на обвиняемого, обнаружены чуть ли не повсюду в квар­тире, но только не на самой жертве?.. Может быть, господин Шаад в тот день не курил, руки у него были чистыми, как во время приема во врачебном кабинете или в клинике, но что же в таком случае доказывают следы табака на галстуке? То, что этот галстук когда-то ему принадлежал, ну и что с того?

— Я отсылаю вас к нашему заключению.

Господин профессор, это я слышал.

— По-моему, я уже говорил, что все зависит от материи: очень гладкий шелк, к примеру, в отличие от шерстяного галстука, которым пользовался преступник, или от льняного полотенца, или от гобелена на подло­котнике кресла, — очень гладкий шелк относится к са­мым неблагоприятным материям, когда речь идет о сле­дах, и это касается также отпечатков пальцев, как я, по- моему, отметил в нашем заключении; шерсть галстука, правда, благоприятна, когда речь идет о табачных сле­дах, но столь же мало благоприятна, как шелк, когда речь идет об отпечатках пальцев, и все было сделано для того, чтобы сохранить отпечатки пальцев только госпо­дина доктора Шаада; что же касается следов табака, то они действительно на жертве не обнаружены, но они обнаружены на ковре, где лежала жертва, причем в боль­шом количестве, как я уже говорил, и речь идет не о сигаретном пепле, он тоже не обнаружен, но мы знаем, что сигаретный табак сгорает полностью или совсем не сгорает, смесь же пепла и опаленного табака, даже в микроследах, указывает на трубочный табак. Эти ре­зультаты анализа бесспорны.

В зале суда нельзя фотографировать; печать воспроизве­ла только зарисовки: обвиняемый, скрестив руки, уста­вился в потолок.

— Вы фрау Шаад?

— Да.

— Ваше имя?

— Лилиан.

— Ваша девичья фамилия Хаберзак?

— Совершенно верно.

— Профессия?

— Воспитательница в детском саду.

— Вы в разводе, фрау Шаад?

— Совершенно верно.

— Вы, следовательно, знаете обвиняемого лично...

Смех в зале.

— Как свидетельница вы обязаны говорить правду, и ничего кроме правды, вам известно, что ложные пока­зания караются тюремным заключением, в тяжких случаях — сроком до пяти лет.

Когда на суде допрашиваются супруги, зал полон: как видно, и для студентов брак — проблема.

— Применял ли обвиняемый, когда вы еще были его женой, по отношению к вам физическое насилие или угрожал, что применит? Скажем, когда вы ссорились, бил ли он вас или хватал за горло и вы боялись, что он может вас задушить?

В сауне можно ни с кем не разговаривать, все сидят голые и потеют, даже и не смотрят друг на друга, а потом отправляются под душ и потом сидят под открытым небом, чтобы остыть.

— Значит, это верно, фрау доктор, что, хотя обвиняе­мый и не занимался рукоприкладством, вы страдали от его ревности, несмотря на то что оснований ревновать у него не было?

Свидетельница кивает.

— И в чем же выражалась эта его почти патологиче­ская ревность?

Свидетельница задумывается.

— Он вскрывал ваши письма?

— Не думаю.

— И тем не менее он вам не доверял...

— Например, он посылал мне цветы. Не указывая отправителя. А когда я их разворачивала, наблюдал за мной, не смущена ли я.

Я все еще сижу и остываю, обмотав бедра голубым полотенцем, и, когда слово предоставляется официальному защитнику, я кажусь себе еще более голым, чем другие купальщики, остывающие рядом со мной.

— Это верно, фрау доктор Шаад, что после развода у вас установились дружеские отношения с обвиняе­мым?

— Почему бы и нет?

— Можете ли вы вспомнить, как вел себя обвиняе­мый, когда вы в последний раз встретились с ним в вегетарианском ресторане, желая получить совет по налоговым делам?

— Он не дал мне никакого совета...

— Как бы то ни было, вы встретились с ним, фрау доктор Шаад, через два дня после убийства, в понедель­ник; не было ли у вас впечатления, что господин Шаад ожидает ареста?