Эрнест Хемингуэй - Прощай, оружие!
– Хорошо время провели?
Его товарищи тоже заухмылялись.
– Неплохо, – сказал я. – А что с этой машиной?
– Никуда она не годится. То одно, то другое.
– Сейчас в чем дело?
– Поршневые кольца менять надо.
Я оставил их у машины, которая казалась обобранной и униженной, оттого что мотор был открыт и части выложены на подножку, а сам вошел под навес и одну за другой осмотрел все машины. Я нашел их сравнительно чистыми, одни были только что вымыты, другие уже слегка запылились. Я внимательно оглядел шины, ища порезов или царапин от камней. Казалось, все в полном порядке. Ничто, по-видимому, не менялось от того, здесь ли я и наблюдаю за всем сам или же нет. Я воображал, что состояние машин, возможность доставать те или иные части, бесперебойная эвакуация больных и раненых с перевязочных пунктов в горах, доставка их на распределительный пункт и затем размещение по госпиталям, указанным в документах, в значительной степени зависят от меня. Но, по-видимому, здесь я или нет, не имело значения.
– Были какие-нибудь затруднения с частями? – спросил я старшего механика.
– Нет.
– Где теперь склад горючего?
– Все там же.
– Прекрасно, – сказал я, вернулся в дом и выпил еще одну чашку кофе в офицерской столовой. Кофе был светло-серого цвета, сладкий от сгущенного молока. За окном было чудесное весеннее утро. Уже появилось то ощущение сухости в носу, которое предвещает, что день будет жаркий. В этот день я объезжал посты в горах и вернулся в город уже под вечер.
Дела, как видно, поправились за время моего отсутствия. Я слыхал, что скоро ожидается переход в наступление. Дивизия, которую мы обслуживали, должна была идти в атаку в верховьях реки, и майор сказал мне, чтобы я позаботился о постах на время атаки. Атакующие части должны были перейти реку повыше ущелья и рассыпаться по горному склону. Посты для машин нужно было выбрать как можно ближе к реке и держать под прикрытием. Определить для них места должна была, конечно, пехота, но считалось, что план разрабатываем мы. Это была одна из тех условностей, которые создают у вас иллюзию военной деятельности.
Я был весь в пыли и грязи и прошел в свою комнату, чтобы умыться. Ринальди сидел на кровати с английской грамматикой Хюго в руках. Он был в полной форме, на нем были черные башмаки, и волосы его блестели.
– Чудесно, – сказал он, увидя меня. – Вы пойдете со мной в гости к мисс Баркли.
– Нет.
– Да. Вы пойдете, потому что я вас прошу, и смотрите, чтобы вы ей понравились.
– Ну ладно. Дайте только привести себя в порядок.
– Умойтесь и идите как есть.
Я умылся, пригладил волосы, и мы собрались идти.
– Постойте, – сказал Ринальди, – пожалуй, не мешает выпить. – Он открыл свой сундучок и вынул бутылку.
– Только не стрега, – сказал я.
– Нет. Граппа.
– Идет.
Он налил два стакана, и мы чокнулись, отставив указательные пальцы. Граппа была очень крепкая.
– Еще по одному?
– Идет, – сказал я. Мы выпили по второму стакану граппы. Ринальди убрал бутылку, и мы спустились вниз. Было жарко идти по городу, но солнце уже садилось, и было приятно. Английский госпиталь помещался в большой вилле, выстроенной каким-то немцем перед войной. Мисс Баркли была в саду. С ней была еще одна сестра. Мы увидели за деревьями их белые форменные платья и пошли прямо к ним. Ринальди отдал честь. Я тоже отдал честь, но более сдержанно.
– Здравствуйте, – сказала мисс Баркли. – Вы, кажется, не итальянец?
– Нет.
Ринальди разговаривал с другой сестрой. Они смеялись.
– Как странно – служить в итальянской армии.
– Собственно, это ведь не армия. Это только санитарный отряд.
– А все-таки странно. Зачем вы это сделали?
– Не знаю, – сказал я. – Есть вещи, которые нельзя объяснить.
– Разве? А меня всегда учили, что таких вещей нет.
– Это очень мило.
– Мы непременно должны поддерживать такой разговор?
– Нет, – сказал я.
– Слава богу.
– Что это у вас за трость? – спросил я.
Мисс Баркли была довольно высокого роста. Она была в белом платье, которое я принял за форму сестры милосердия, блондинка с золотистой кожей и серыми глазами. Она показалась мне очень красивой. В руках у нее была тонкая ротанговая трость, нечто вроде игрушечного стека.
– Это – одного офицера, он был убит в прошлом году.
– Простите…
– Он был очень славный. Я должна была выйти за него замуж, а его убили на Сомме.
– Там была настоящая бойня.
– Вы там были?
– Нет.
– Мне рассказывали, – сказала она. – Здесь война совсем не такая. Мне прислали эту тросточку. Его мать прислала. Ее вернули с другими его вещами.
– Вы долго были помолвлены?
– Восемь лет. Мы выросли вместе.
– Почему же вы не вышли за него раньше?
– Сама не знаю, – сказала она. – Очень глупо. Это я, во всяком случае, могла для него сделать. Но я думала, что так ему будет хуже.
– Понимаю.
– Вы любили когда-нибудь?
– Нет, – сказал я.
Мы сели на скамью, и я посмотрел на нее.
– У вас красивые волосы, – сказал я.
– Вам нравятся?
– Очень.
– Я хотела отрезать их, когда он умер.
– Что вы.
– Мне хотелось что-нибудь для него сделать. Я не придавала значения таким вещам; если б он хотел, он мог бы получить все. Он мог бы получить все, что хотел, если б я только понимала. Я бы вышла за него замуж или просто так. Теперь я все это понимаю. Но тогда он собирался на войну, а я ничего не понимала.
Я молчал.
– Я тогда вообще ничего не понимала. Я думала, так для него будет хуже. Я думала, может быть, он не в силах будет перенести это. А потом его убили, и теперь все кончено.
– Кто знает.
– Да, да, – сказала она. – Теперь все кончено.
Мы оглянулись на Ринальди, который разговаривал с другой сестрой.
– Как ее зовут?
– Фергюсон. Эллен Фергюсон. Ваш друг, кажется, врач?
– Да. Он очень хороший врач.
– Как это приятно. Так редко встречаешь хорошего врача в прифронтовой полосе. Ведь это прифронтовая полоса, правда?
– Конечно.
– Дурацкий фронт, – сказала она. – Но здесь очень красиво. Что, наступление будет?
– Да.
– Тогда у нас будет работа. Сейчас никакой работы нет.
– Вы давно работаете сестрой?
– С конца пятнадцатого года. Я пошла тогда же, когда и он. Помню, я все носилась с глупой мыслью, что он попадет в тот госпиталь, где я работала. Раненный сабельным ударом, с повязкой вокруг головы. Или с простреленным плечом. Что-нибудь романтическое.
– Здесь самый романтический фронт, – сказал я.
– Да, – сказала она. – Люди не представляют, что такое война во Франции. Если б они представляли, это не могло бы продолжаться. Он не был ранен сабельным ударом. Его разорвало на куски.
Я молчал.
– Вы думаете, это будет продолжаться вечно?
– Нет.
– А что же произойдет?
– Сорвется где-нибудь.
– Мы сорвемся. Мы сорвемся во Франции. Нельзя устраивать такие вещи, как на Сомме, и не сорваться.
– Здесь не сорвется, – сказал я.
– Вы думаете?
– Да. Прошлое лето все шло очень удачно.
– Может сорваться, – сказала она. – Всюду может сорваться.
– И у немцев тоже.
– Нет, – сказала она. – Не думаю.
Мы подошли к Ринальди и мисс Фергюсон.
– Вы любите Италию? – спрашивал Ринальди мисс Фергюсон по-английски.
– Здесь недурно.
– Не понимаю. – Ринальди покачал головой.
– Abbastanza bene[5], – перевел я. Он покачал головой.
– Это не хорошо. Вы любите Англию?
– Не очень. Я, видите ли, шотландка.
Ринальди вопросительно посмотрел на меня.
– Она шотландка, и поэтому больше Англии любит Шотландию, – сказал я по-итальянски.
– Но Шотландия – это ведь Англия.
Я перевел мисс Фергюсон его слова.
– Pas encore[6], – сказала мисс Фергюсон.
– Еще нет?
– И никогда не будет. Мы не любим англичан.
– Не любите англичан? Не любите мисс Баркли?
– Ну, это совсем другое. Нельзя понимать так буквально.
Немного погодя мы простились и ушли. По дороге домой Ринальди сказал:
– Вы понравились мисс Баркли больше, чем я. Это ясно, как день. Но та шотландка тоже очень мила.
– Очень, – сказал я. Я не обратил на нее внимания. – Она вам нравится?
– Нет, – сказал Ринальди.
Глава пятая
На следующий день я снова пошел к мисс Баркли. Ее не было в саду, и я свернул к боковому входу виллы, куда подъезжали санитарные машины. Войдя, я увидел старшую сестру госпиталя, которая сказала мне, что мисс Баркли на дежурстве.
– Война, знаете ли.
Я сказал, что знаю.
– Вы тот самый американец, который служит в итальянской армии? – спросила она.
