Душа Японии - Лафкадио Хирн
— Вы теперь собираетесь изучать японскую жизнь; так не сумеете ли вы объяснить мне одно непонятное явление: я не могу понять японской улыбки, — я не постигаю ее. Позвольте рассказать вам один из многих случаев моей жизни: однажды, спускаясь с крутого откоса, я встретил на повороте рикшу с пустой тележкой, идущего с той же стороны дороги, по которой ехал и я. Удержать вовремя лошадей я не мог бы даже при желании. Но я и не пытался их удержать, так как не думал о какой-либо опасности; я только крикнул по-японски, чтобы он свернул с моего пути; но он только прислонил куруму к утесу, оглоблями наружу. Я мчался так скоро, что не мог удержать лошадей; не успел я опомниться, как моя лошадь наехала на оглоблю; рикша остался невредимым. При виде окровавленной лошади, я потерял всякое самообладание и со всего размаха кнутом ударил рикшу по голове. Он прямо посмотрел мне в глаза, улыбнулся и поклонился. Эта улыбка меня совершенно ошеломила, гнев мой сразу исчез... Заметьте, это была вежливая улыбка. Но что означала она? Почему он, черт возьми, улыбался? Никогда я этого не пойму...
В то время не понимал этого и я. Но со временем я научился понимать значение еще более загадочных улыбок. Японец способен улыбаться, смотря в глаза смерти, и он обыкновенно умирает с улыбкой... Это не упрямство, не лицемерие и еще менее улыбка усталого смирения, которую мы склонны отожествлять со слабостью... Напротив, это утонченнейший этикет, утвердившийся в течение долгих лет. Японская улыбка красноречивее слов, но всякая попытка разгадать ее по западным правилам физиономистики окажется столь же тщетной, как попытка понять китайские иероглифы по их действительному или кажущемуся сходству со знакомыми нам изображениями.
Наши первые впечатления преимущественно инстинктивны, и научно за ними признается некоторое значение. Так и первое впечатление, вызываемое японской улыбкой, недалеко от истины. Счастливое, улыбающееся выражение лица японца поражает нас, и это первое впечатление в большинстве случаев очень приятно. Вначале японская улыбка чарует; лишь после, когда видишь ее при самых несоответствующих обстоятельствах — в минуты печали, боли, разочарования, — нас охватывает недоверие; иногда, при слишком явном несоответствии с окружающим, она может вызвать даже гнев.
Эта улыбка бывает часто причиной недоразумения между хозяевами-иностранцами и туземными служащими. Кто придерживается британской традиции, по которой хороший слуга должен быть важным и сдержанным, тот не в состоянии терпеливо снести улыбки своего boy. И японцы уже начинают считаться с этой западной причудой: заметив, что англичанин в большинстве случаев ненавидит улыбку и склонен принять ее за обиду, японские рабочие в открытых гаванях перестали улыбаться и показывают угрюмые лица.
При этом мне вспоминается странный случай, рассказанный одной дамой из Иокогамы о ее служанке-японке: «Несколько дней тому назад приходит ко мне моя служанка и, улыбаясь, будто случилось нечто необыкновенно приятное, говорит мне, что муж ее умер, а она просит позволения пойти отдать ему последний долг. Я, конечно, разрешила. Кажется, его тело должны были сжечь. Вечером она возвращается, показывает мне урну, а в ней немного пепла и уцелевший зуб. “Вот это мой муж”, — говорит она и, вы не поверите, но она засмеялась при этом. Можете ли вы представить себе нечто более отвратительное?..»
Было бы напрасно убеждать рассказчицу, что не бессердечие руководило служанкой; наоборот: ее поведение было полно героизма и трогательного самоотречения. Но в таких случаях внешнее проявление способно ввести в заблуждение не только ограниченного филистера. А к сожалению, среди иностранцев, поселившихся в открытых гаванях Японии, много филистеров; они и не думают заглянуть вглубь окружающей их жизни. Мой друг из Иокогамы, рассказавший мне историю с курумой, был проницательнее других и не решался судить по внешнему впечатлению. Непонимание японской улыбки часто вело к роковым последствиям; так, например, в давнем случае некоего N., старого иокогамского купца. N. пригласил к себе в дом — кажется, в качестве учителя — симпатичного старого самурая с косой и двумя саблями, по обычаю того времени. И в наше время англичане и японцы не особенно хорошо понимают друг друга, а в те времена они были еще дальше друг от друга.
В начале туземцы-служащие вели себя в домах иностранцев как в японском знатном доме. Эта невинная ошибка часто вызывала иностранцев на самоуправство и жестокость. Но скоро пришлось убедиться, что опасно обращаться с японцами, как с неграми Вест-Индии. Многих иностранцев убили, и это имело хорошие нравственные последствия...
Но я отклоняюсь...
Итак, N был очень доволен своим старичком-самураем, хотя совершенно не понимал и не оценивал его восточной учтивости: его земных поклонов, маленьких случайных подарков и тому подобных привычек.
Однажды старик явился с просьбой об услуге. Кажется, это был канун японского Нового Года, когда всем нужны деньги, по причинам, объяснять которые было бы слишком долго. Старик просил N. ссудить ему под залог одной из сабель — кажется, длинной — небольшую сумму. Оружие было роскошное, и купец, оценив его, без размышления дал старику взаймы требуемую сумму. Чрез несколько недель старик уже был в состоянии выкупить свою саблю. Что было причиной последующего рокового исхода, никто не мог бы сказать, — быть может, нервы N. были расстроены... Как бы то ни было, но в один прекрасный день он очень рассердился на старика, который на гневные слова отвечал лишь улыбкой и киванием головы. Это еще более разожгло гнев купца, и он разразился потоком обидных для старика слов. Но старик только улыбался и кланялся. N. в бешенстве выгнал его из комнаты; но старик продолжал улыбаться и кланяться. Тогда N., потеряв всякое самообладание, в порыве слепого раздражения ударил старика... Но вдруг N. похолодел от ужаса: большая сабля мгновенно обнажилась и блеснула перед его глазами, а старик внезапно помолодел... Лезвие же японской сабли
