Григорий Квитка-Основьяненко - Малороссийская проза (сборник)
Уже чуть-чуть хлеба стает, уже так что в закромах меркою и дно черкается; да уже Тихон и не тужит, хоть и царскую сумму всю кончил и у самого не только чтобы какая копеечка, да и одежа старенькая, только та, что на нем, да на жене и на детях. И нигде ничего уже и взять; такая бедность, такая бедность, что сохрани Матерь Божия!.. А Тихон ничем и не уважает, и не слушает, как его Стеха и бранит и ругает; ему все нужды нет, потому что видит, как Господь милосердый, Отец наш Небесный, послал благодать в новом хлебе. Да и хлеб же Бог уродил! старые люди, что лет по семьдесят живут на свете, не запомнят такого! Как же приспел, как бросались все, кто только смог, и мужчины, и женщины, и мальчики, да и дети туда же: кто жнет, кто перевязь вертит, кто связывает, а кто носит снопы, да такие, что сильному человеку больше двух не можно и поднять; а одного и погонец (мальчик лет 14-ти, при паханье погоняющий волов в плуге) не донесет. Как же по гумнам ударила в цепы… так что копна (60 снопов), то и четверть!.. Вот уже хвалили Господа милосердого!
А как привел милосердый создатель наш разговеться новым хлебом!.. Вот уже радость была! Таки именно, как на Великдень (Светлое Воскресение), кто живой дождет! разгавливались паскою освященною, так всяк принимал новый хлеб в первый раз – и уже первого куска не съел его сухого… обольет его слезами, благодарит от чистого сердца Господа милосердого, да тогда и съест…
Что же сами поели, а что стали неимущих да проходящих обделять. У иного уже полная торба, а тут еще ему тычут хлеб:
– Возьми, – говорят, – пожалуйста, возьми, сделай милость, будь ласков, возьми.
Так-то всяк, как узнает нужду, так поневоле добрым станет…
Что же с нашим Тихоном? Может, люди в счастье его совсем забыли? Ну, ну; не знаю, чтоб такого старателя забыли. Была ли в селе такая душа, хоть старое, хоть малое, чтоб ему не благодарили! И как же можно? Всяк видел, что он лишился и денег, и скотины, и всего имущества, обобрал и жену, и детей, сам свелся ни на что, и все затем, чтоб пропитать людей, не то чтобы бедных, неимущих, да-таки и всех, потому что голод всем равен был. А что наиболее он мудро сделал, что раздал людям семена на посев. Что бы теперь делали? И как бы вышли опять из беды? Через него же и царский генерал оставил здесь царскую казну, и ею пропитались в самое злое время! Так как бы то уже его забыть? Вот же то, как только хлеб поспел, так тотчас от всякого двора вышло по жнецу, и в один день всю ниву Тихонову сжали, и повязали, и в копны склали. А как пекли новый хлеб, так каждый хозяин принес или прислал ему по новому хлебу.
Это было на самого Прокопия (8-го июля); как только настал день божий, так и повалил народ к Тихону… Человек войдет, помолится, хлеб святой положит да Тихону припадет к ногам и сквозь слезы говорит:
– Прими, дядюшка, хлеб святой, что через тебя Бог послал мне с семьей моей, что ты их пропитал в такую несчастную годину.
Там дитя вбежит, да тоже хлебец несет, да лепечет:
– Вот это, дедушка, мама тебе прислала уже нашего, за то, что ты, спасибо тебе, нас через зиму прокормил. Я как велик буду, то все тебе буду благодарить и тебе хлебец носить, что через тебя моя бабушка не умерла и я с голоду не пропал.
Там войдет девчонка, да все с хлебом, да с благодарностью, что их, сирот, без отца и без матери, он прокармливал и не дал им в нужде погибнуть. Там сей, там тот, и все благодарят, все хлеб несут ему, как прежде сего от него хлеб брали. Принимал он, принимал те хлебы, складывал их все на стол, а сам знай только слезы отирает, пока наклал их полон стол; над тем хлебом сложил накрест руки, поднял глаза к Богу да как заплачет, как бросится на колена и стал тихонько молиться… а потом встал, стал благодарить людям, что принесли каждый ему уже своего нового хлеба, а потом и говорит:
– Не за что меня благодарить за пропитание ваше: Господь нас всех, по милосердию своему, не оставил и послал нам такого милосердого царя, что меры нет. Без его любви, хлопот и старания об нас чтобы мы все! Магазейны те, что по его повелению нам давно должно было наполнить, а мы об них и не думали да весь хлеб поедали – могли бы нас удоволить, хоть бы и совсем полны были? Нет, ненадолго стало бы и того хлеба. Так он нам прислал свою казну, повелел по всем местам покупать хлеба и нас пропитать; повелел, чтобы, кто хочет, расходились в лучшие места для заработков, и за билеты не повелел с вас денег брать, и про подушное не велел беспокоить; так вот кто нас от беды избавил! А я что? Что я мог сам сделать? Ничегохонько. Да и после я исполнял только волю царскую и начальников; кого бы из вас ни приставили, всяк бы тоже сделал. Так не мне должно благодарить; уже вы мне и так много помочи дали, убрав хлеб. Теперь благодарите прежде всего Богу милосердому, отцу на небеси, а после царю нашему, щедрому отцу на земли, да и станем делать, что нам пове левают: Господь велит любить и помогать один другому, и царь тоже повелевает. А нам еще должно знать, что без денег не можно ничего сделать, как и сами при этой лихой године видели, так и царю нашему не можно ни войска содержать, и никакого порядка дать; а казны много истрачено в этот год, ни на кого же больше, как на вас, по всем губерниям, где голод был; так и нам теперь должно, как можно, броситься и зарабатывать, да подушное взносить, да недоимку, на ком есть, уплачивать: тогда и царь нас пожалует, и Господь помилует, и, видя, что мы добрые и покорные дети, не пошлет нам больше никакой беды, и царя нашего сохранит на сем свете для нашего же счастья на многие лета.
Тут весь народ – а их было-таки немало одних стариков – так и закричали: сохрани его, Господи, для нашего и детского счастья на многие лета!
Как тут – откуда услышался колокольчик… и прискакал исправник, да прямо к Тихону в хату, да и крикнул тотчас:
– Ступайте весь народ к волости; губернатор приехал; собирайтесь все; есть дело. Тихон, пойдем со мной, и с женою, и с детьми.
Вот народ и бросился весь к волости, а по дворам десятские бегают да собирают, чтобы и старое, и малое, все чтобы шли туда, потому что дело есть. Собралась громада, а тут и исправник, пришел и за ним Тихон, и Стеха, и дети их. Стеха бы то шла да надвое думала: зачем ее с детьми ведут к губернатору? Или меня накажут, зачем я все бранилась с Тихоном; или, больше того, что его накажут, зачем обобрал у меня всю одежу; и когда б таки хорошенько, да хорошенько…
Только что стали к волости доходить, тут вышел к громаде сам губернатор и спрашивает: где Тихон Брус? Вот исправник и подвел его. Губернатор взял его за руку и, поставивши подле себя, да и говорит:
– Стань здесь, почтенный старичок! – да и дал исправнику бумагу и велел вслух читать… Господи милостивый! Что же то там написано было!
К самому царю дошло до сведения, что в этот голодный год Тихон делал, как старался, как людей пропитывал и как за царскую казну исправно покупал и порядком его всем раздавал; а что наиболее, что сам всего своего имения лишился и все употребил на пропитание людей в своем селе. Так за это все царь прислал ему медаль серебряную, великую, а на ней самое таки настоящее царское лице, и повелевал ту медаль надеть на Тихона на ленте, да широкой, да красной, как обыкновенно бывает кавалерия. Да еще сверх того повелевал из своей царской казны выкупить все имущество, что заложил Тихон, и его, и женино, и детское, и пополнить ему все деньги, сколько он издержал на пропитание людское.
Как это прочитали, так народ удивился от радости, а Тихон стоит, наклонивши голову, и не помнит себя, в раю ли он или где? Малой ли чести он дожил?
Потом губернатор вынул из ящика ту царскую медаль и повесил на ленте на шею Тихону, а тот так и упал на колена да плачет же то от радости, как малое дитя. А тут и Стеха с дочками тоже припала к ногам губернатора да целует их; только уже неизвестно, рада ли она была медали, что мужу ее надели, или тому, что воротились ее очипки, и плахты, и намисты, и все…
Вот губернатор, надевши медаль, поднял Тихона, и поцеловал его в голову, и сказал:
– Поздравляю тебя, почтенный старичок, с царскою милостью! Потом велел исправнику все имущество Тихоново, что тут было уже привезено и из-под залога выкуплено, и деньги, сколько повелено было, отдать все Тихону, а обществу приказать, чтобы все Тихона и уважали, и почитали. А жене приказывал, чтоб не спорила, и не бранилась с мужем, и слушала бы его во всем, и детей учила слушать отца потому, что он ни вздумает, то все на пользу. Потом опять к Тихону и говорит:
– Видишь, старик! Ты не ошибся: делай добро, вот и тебе будет добро! – Потом поклонился народу, садясь в свою коляску, да и сказал: – Прощайте, люди добрые! Молитесь за царя!.. – да и поехал скоро себе.
А народ же то весь, снявши шапки и поднявши руки к Богу, так в один голос и зашумели:
– Подержи его, Господи, в счастье и здоровье на этом свете и при нас, и при наших детях и внуках, что он нас в самую злую годину не оставил и пропитал нас, как отец детей, и того наградил, кто пекся об нас. Пошли, Господь милостивый, царю нашему и царице всего, чего они от тебя желают и что ты знаешь, за их добродетель, им послать.
