Арчибальд Кронин - Древо Иуды

Погода в этих краях сохраняется приятная, и мое пребывание здесь идет мне на пользу. Но мне скучно… скучно… более того, с каждым днем я все острее сознаю свое одиночество. Я не очень легко завожу новых друзей, и если не считать одной старой знакомой, дамы-инвалида, с которой я повстречалась в спа, мне редко удается с кем-то поговорить. Живу тихо, как мышка. Встаю рано, пью воды, затем захожу в маленькое кафе неподалеку на чашку кофе с галетой. После иду гулять на холмы — Вы же знаете, как я люблю гулять, — и возвращаюсь в свой скромный пансионат, где ко мне все так хорошо относятся, там съедаю простой mittagessen[53] на террасе под липой. Потом отдыхаю примерно час. Днем сижу в парке, все еще зеленом и цветущем, тщательно выбрав стул не слишком близко к оркестру, который со времени моего приезда уже четырнадцать раз исполнил «Венский вальс» Штрауса. Здесь я то мечтаю, то изучаю лица прохожих. Счастливы ли они, спрашиваю я себя. И очень часто в этом сомневаюсь. Во всяком случае, я нахожу, что они совершенно не похожи на тех людей, которых я знала, когда впервые приехала сюда с родителями в раннем детстве. Такие размышления наводят на меня грусть, и я спешу в павильон, где выпиваю чашку чая — увы, не такого хорошего, как Ваш вкуснейший «Твайнингс», — и съедаю кусочек английского сливового пирога. По вечерам я не рискую идти в казино: зрелище всех этих жадных глаз отталкивает меня. Вместо этого я беру хорошую книгу — сейчас я перечитываю «Анну Каренину» — и усаживаюсь возле открытого окошка в своей комнате. Свет от лампы иногда привлекает какого-нибудь мотылька, под липой мерцают светлячки, меня клонит в сон, и вскоре, выражаясь языком Вашего мистера Пипса,[54] я отправляюсь на боковую.

Таков мой день, дорогой друг. Не правда ли, он прост и немного печален? Да, печален, ибо мне не хватает Вас и нашей очаровательной kameradschaft.[55] А еще мне нужен Ваш совет: дело в том, что один человек из Базеля — кажется, он имеет отношение к химикатам — мечтает приобрести Зеебург. Я не хочу расставаться с этим чудесным домом, которым, я знаю, Вы тоже восхищаетесь, но сейчас мои обстоятельства весьма непросты. Поэтому напишите мне поскорее и сообщите, когда Вы будете дома. Без Вас мне нечего делать в Шванзее, поэтому я останусь в Бадене, пока не получу от Вас известия.

Простите, что высказала свое беспокойство.

Искренне ваша,

Он медленно отложил листок. Приятное послание, сказал он себе, несмотря на довольно напыщенный стиль, такое письмо могла написать лишь утонченная дама благородного происхождения, целиком ему преданная. При обычных обстоятельствах он был бы тронут, но сейчас, возможно из-за настроения, оно не нашло в нем отклика. Естественно, он был рад получить от нее весточку, польщен, что она соскучилась по нему, но в то же время он не испытывал своего обычного интереса к ее делам. Да и не преувеличивала ли она слегка, сетуя на свое одиночество? Эта женщина с удовольствием вращалась в обществе, часто приглашала друзей. Описание скудного рациона тоже внесло не совсем уместную нотку. Он прекрасно знал, что ей не чужды гастрономические удовольствия, а после своего последнего визита в Баден она привезла превосходный рецепт супа из каштанов. В любом случае сегодня он был не в настроении, чтобы отвечать ей. Он, разумеется, даст ей совет относительно Зеебурга, но позже; в настоящее время его голова занята другими вещами.

Он пролежал в постели почти до полудня, но потом встал и неспешно оделся. Дождь не унимался. После обеда Мори праздно пошатался по гостинице, пытался занять себя старыми журналами, посвященными главным образом шотландскому спорту и сельскому хозяйству. Его так и тянуло вывести машину и рвануть в Маркинч, но, подумав хорошенько, он решил, что не застанет Кэти. Она ведь говорила, что должна съездить в Долхейвен. Зато он хотя бы проедет мимо ее окна… Эта абсурдная мысль его отрезвила, он даже невольно раскраснелся. Он увидит ее завтра, так что нужно подождать. Уныло глядя в мутные от дождя окна гостиной, он надеялся, что погода изменится к лучшему.

Но когда настал следующий день, дождь по-прежнему лил, небо все так же было затянуто тяжелыми облаками. Тем не менее он пребывал в радостном ожидании, когда вывел машину из гаража и поехал по дороге, обсаженной с двух сторон промокшей зеленой изгородью, в Маркинч.

К тому времени, как он прибыл, Кэти успела закончить утренний прием. И теперь, щелкнув замком на двери медпункта, села к нему в машину, держа в руке черную сумку.

— Доброе утро, — поздоровался он, чувствуя радость оттого, что снова видит ее. — Хотя какое там доброе! Хорошо, что я на машине. Вам не придется колесить на велосипеде под таким дождем.

— Я ничего не имею против велосипеда, — возразила она, — как и против дождя.

Тон ее замечания слегка его удивил, но он не стал заострять на этом внимание, а только сказал:

— Как бы там ни было, я полностью в вашем распоряжении. Куда едем?

— В сторону Финдена. Не могу обещать красивого пейзажа. Здесь в основном тощие глинистые почвы. А Финден — всего-навсего бедная деревушка, выстроенная вокруг кирпичного завода, который только недавно запустили вновь после долгого простоя.

— Да сегодня и день не совсем подходящий для любования пейзажами, — благожелательно отозвался он и, уточнив направление, выехал на дорогу.

Во время пути она сохраняла неестественное молчание, и он даже начал подозревать некую сдержанность с ее стороны. Не то чтобы холодность. Но во всяком случае, она определенно утратила приподнятость и отзывчивость того дня, что они вместе провели в Эдинбурге, когда ему показалось, что между ними затеплилось сочувственное понимание.

Бросив несколько взглядов в ее сторону, он сказал:

— У вас усталый вид. — И действительно, сегодня она не излучала обычного благополучия. — Вы слишком много работаете.

— А мне нравится столько работать. — Она продолжала говорить тем же странным, напряженным тоном. — К тому же у меня сейчас довольно много тяжелых случаев.

— Это доказывает, что вы себя не щадите. Смотрите, какая вы бледненькая. — Он помолчал. — Думаю, пришла пора взять остаток отпуска.

— В такую-то погоду?

— Тем больше оснований уехать отсюда.

Она не ответила. Но почему она на него не смотрела? Он подождал несколько минут и осторожно спросил:

— Что случилось, Кэти? Я чем-нибудь вас обидел?

Она покраснела — густо, ярко, как краснеют только в молодости.

— Нет-нет, — поспешила заверить она. — Прошу вас так не думать. Это совсем не так. Просто сегодня… я, наверное, не в духе.

Так оно и было, хотя она о многом умолчала. Разве она могла рассказать ему о своем настроении после того дня в Эдинбурге или одолевших ее сомнениях? Проснувшись вчера утром с приятными и теплыми воспоминаниями, она испытала ощущение счастья, которое сразу, почти мгновенно, сменилось острым уколом потревоженной совести. Веселое и расточительное приключение, случившееся накануне, совершенно не похожее на то, что ей довелось испытать в жизни, теперь приобрело совсем другой оттенок — ей показалось, что она совершила чуть ли не грех, потворствуя своим желаниям. С каким глупым тщеславием она прихорашивалась в обновках. Конечно, это красивые вещи, но они не для такой, как она. Не заботьтесь, во что вам одеться, — неужели она забыла это библейское высказывание? Она сознавала, что виновата… виновата, что предала себя и все, во что ее учили верить. Она болезненно покраснела от одного воспоминания об элегантной продавщице, которая видела ее в примерочной в дешевой шелковой комбинации, заштопанных темно-синих шерстяных трико и при этом еще подбадривала. Что бы на это сказала ее дорогая мама!

Но конечно, в том вина не мистера Мори, или, вернее, Дэвида, поспешила она себя исправить, верная своему обещанию. Нет человека добрее и щедрее его, он ведь действовал из лучших побуждений, совершенно бескорыстно. Он был так мил, так живо интересовался ее делами, проявлял при этом такой такт и щепетильность, что было бы верхом нелюбезности отказаться от его даров. Однако внутренний голос говорил, что зря она так поступила. Да, вина лежала целиком на ней, и теперь ей оставалось только одно — позаботиться, чтобы это не повторилось.

Кэти быстро вскочила с постели, умылась холодной водой и надела форму. Она все время пыталась сосредоточиться на том, что ее ожидало в тот день: работа в больнице Долхейвена, непростой разговор с медицинским инспектором, которому пора сообщить, что она намерена оставить свой пост в благотворительной службе. Но перспектива казалась такой серой и безрадостной, что она едва могла думать об этом. Хуже всего то, что ей до боли захотелось повторить предыдущий потрясающий день, не обязательно еще раз совершить поездку в город, а просто провести время в том же духе, под той же добросердечной опекой.