Дом у кладбища - Джозеф Шеридан Ле Фаню
– Так какого же черта, сэр, этот полоумный расхаживает как ни в чем не бывало по городу с дыркой в этой самой… как, бишь, вы ее назвали? Будь я проклят, если сию же минуту не посажу его под арест, – загремел генерал, и выпученные глазки его забегали из стороны в сторону в поисках легкомысленного фейерверкера. – Где старший адъютант, сэр? – Побагровевший генерал сердито топнул ногой на ни в чем не повинного караульного. – Если иначе его не заставишь лежать в постели, пока не поправится…
Паддок пустился в объяснения, и раскаты грозы стихли, но не сразу, а постепенно. Не единожды еще генерал уверял раздраженно, что явственно слышал из уст Паддока слово «ранен», проклинал свою докучливую должность, фыркал и разражался неудержимыми приступами кашля. Как бы то ни было, тайное стало явным, и генералу пришлось, смущенно, но с достоинством, пуститься в объяснения: он, дескать, слышал краем уха, что О’Флаэрти самым нелепым образом ввязался в дурацкую ссору и этим утром имел встречу с Наттером, почему у генерала на минуту и возникло опасение, что фейерверкер ранен; осталось справиться о Наттере, и выяснилось, что целы оба; на поле боя они побывали – схватки не было – не было и примирения. Поставленный в тупик этой головоломкой, Чэттесуорт сгорал от любопытства; простившись с Паддоком на мосту, он едва не окликнул собеседника снова, чтобы вытянуть из него всю историю целиком.
А Паддок, в чьем мозгу роились сладостные видения, беспрепятственно поспешил к себе домой – снаряжаться для пира богов, назначенного на пять: пудриться, душиться и прочее. Паддок свернул за угол «Феникса» на Дублинскую дорогу, и кто же выплыл ему навстречу из Королевского Дома в сопровождении высокого пудреного лакея, который нес жезл и большой букет? Не кто иной, как великолепная и устрашающая тетя Бекки; она вместе с племянницей только что нанесла визит старой полковнице Страффорд и знала теперь все о недавней дуэли. При виде мисс Гертруды пухлые щеки Паддока порозовели, а тетя Бекки, которая зорким взглядом различила ни о чем не подозревающего лейтенанта еще издалека, ярко зарделась. Высоко вздернутый подбородок, закушенный уголок рта, лихорадочные пятна румянца – все говорило о близкой грозе. Предвестием беды служили также свирепые взмахи веера и отрывистое «хм!», два-три раза исторгшееся из уст Ребекки, – в нетерпеливом желании скорее начать атаку она ускорила шаги, оставив племянницу далеко позади. Лучшие эпические поэты любят без околичностей посвящать слушателей in medias res[19], пламенные души вроде тети Бекки им в этом подобны. Однажды Наттер, после того как раз или два в свой черед испытал на себе «нрав Ребекки Чэттесуорт», заметил своей жене: «Клянусь Юпитером, эту женщину за ее язык надо бы посадить в кутузку». Мисс Ребекка, и на сей раз не изменяя себе, прежде чем успела приблизиться, резко произнесла:
– Вас следует выпороть, сэр; да-да, – кивнула она, встретив изумленный взгляд Паддока, – привязать к алебардам и выпороть.
За тетей Ребеккой семенило не менее полудюжины собачонок, и эти проницательные твари, мгновенно уловив, что Паддок впал в немилость, с яростным тявканьем стали осаждать ноги лейтенанта.
У Паддока вспыхнули уши, и он с глубоким поклоном отозвался:
– Мадам, офицера, который произведен в чин приказом короля, пороть нельзя.
– Тем хуже для армии, сэр. Подобные необоснованные привилегии нужно отменить немедленно. Я бы начала с вас, сэр, и с вашего сообщника по убийству, лейтенанта О’Флаэрти.
– Мадам, ваш покорнейший слуга, – проговорил Паддок с еще более церемонным поклоном и ярко вспыхнул до самых корней густо напудренных волос, чувствуя потрясенным сердцем, что ни одному из генералов лучших армий Европы он не позволил бы говорить с собой подобным образом.
– Доброго вечера, сэр, – добавила тетя Бекки, после того как главное было сказано, и энергично тряхнула головой; затем она презрительно отвратила лицо и величаво возобновила свой путь. Забытая ею племянница на ходу проговорила несколько любезных слов и приветливо улыбнулась Паддоку, словно и не была свидетельницей его унижения. Это утешило беднягу совершенно, он поспешил домой, к своим духам и примочкам, исполненный радужных надежд; для полного счастья ему недоставало лишь малой толики душевного спокойствия.
В самом деле, человека, хорошо знавшего мягкосердечие этой мегеры, тети Бекки, ее недавняя яростная атака не могла надолго выбить из колеи. Около года назад, когда маленького Паддока свалил жестокий и упорный плеврит, тетя Ребекка отнеслась к страдальцу как к родному: стараясь взбодрить его угасший аппетит, каких только она не посылала ему желе, супов на крепком бульоне, изысканных легких вин; затем пришел черед книг, и лейтенант, будучи человеком чести, прочел их от корки до корки. В данном же случае негодование тети Бекки было легко объяснимо: именно о дуэлях она особенно часто беседовала с Паддоком и успела, как ей казалось, склонить лейтенанта к своей точке зрения, так что в последний месяц, разговаривая с генералом, она то и дело ссылалась на Паддока. И вот это публичное отступничество – обидное, как пощечина.
Между тем Паддок, приятно взволнованный, облачился в халат и подсел к зеркалу. Парикмахер Мур, вооружившись щипцами, пудрой и помадой, начал восполнять ущерб, какой претерпела за день внешность клиента, а Паддок, в сладостном предвкушении увлекательного вечера, не без удовольствия изучал в зеркальном стекле свое собственное пухлое лицо.
Глава XVIII
Как джентльмены сидели за кларетом, а доктор Стерк наблюдал
Паддок проехал меж рядами старых, похожих на олдерменов тополей, через мостик и углубился в сплошной сводчатый коридор из вязов и вечнозеленых кустов, который привел его во двор Белмонта. Старый белый дом представлял собой длинную сторону прямоугольника, с боков виднелись службы – их ухоженные белые стены густо заросли плющом, с противоположной стороны при каждом служебном здании имелся собственный дворик, парадный двор замыкал ров наподобие голландского,
