Григорий Медынский - Честь
– Почему, Тоник? Она чудесная девушка.
– Нет, мама! Мы с ней совсем разные люди!
Нине Павловне показалось, что именно здесь и может лежать причина дурного настроения сына.
– Почему? Ну что за трагедия в таком возрасте? – спросила она.
– А разве обо всем можно говорить, мама?
Антон очень грустно посмотрел на нее, так грустно, что у Нины Павловны защемило сердце. Может быть, что-то произошло, что-то было и оборвалось?.. Марина была первым увлечением Антона, в этом Нина Павловна была совершенно убеждена, а в таких случаях все бывает так сложно и тонко, и слишком далеко залезать в душу тогда, пожалуй, не следует.
А Антон действительно поссорился с Мариной. Он вообще не представлял, как он может встретиться с нею теперь, после этого. Ведь она – настоящая девушка.
Шли экзамены, расписание в их классах не совпадало, и Антон долго с Мариной не встречался. Один раз она позвонила по телефону, но Антон говорил с ней очень коротко и сухо. Марину, видимо, эта холодность обидела, и она повесила трубку. Потом он увидел ее в школе, он спускался по лестнице с четвертого этажа. Марина поднималась вверх. Он сделал вид, что не заметил ее, и через третий этаж прошел другим ходом.
Наконец они совершенно случайно столкнулись на улице. Антон успел к тому времени провалиться по математике, и Марина об этом уже знала. Забыв все свои недоумения, она участливо обратилась к нему:
– У тебя что, плохо?
– Ну, плохо!.. – неприветливо ответил Антон. – А тебе что?
Марина оторопела.
– Какой ты злой!
– Ну и что? – еще грубее ответил Антон. – Да и какое тебе до меня дело? Хватай свои пятерочки, а мы уж так. Уж как-нибудь…
Из недоумения вырастала обида.
– Ну, дело твое!.. – повторила Марина. – Я думала…
– Мало ли что ты думала! Я тебе наговорил там, в парке… Всякой всячины наговорил, что было и чего не было, а ты и подумала. Тебе просто жалко стало меня, вот ты и вообразила. А я… Не нуждаюсь я в твоей жалости! И ни в чьей жалости не нуждаюсь! Ни в чьей!..
Последние слова Антон уже выкрикнул вслед Марине, потому что она молча повернулась и пошла, постукивая каблучками, высоко неся свою золотистую голову, и ему вдруг стало страшно и одиноко. На самом деле ему так хотелось, чтобы его кто-то пожалел, кто-то понял, и посочувствовал, и сказал доброе слово. Он так хорошо помнил, что Марина поняла его и посочувствовала, сказала хорошее, доброе слово там, в парке, и, может быть, поняла бы она его и теперь, если бы он окликнул ее и рассказал все, и не ушла бы от него, и он не остался бы один здесь, на краю тротуара. Но он тут же решил: так и надо! Он и должен остаться один!
Решил и не окликнул Марину.
Антон вздрогнул: возле него, у самого тротуара, прошелестев шинами об асфальт, резко затормозила машина, и у нее тут же распахнулась дверца. У Антона сжалось сердце, и он быстро отскочил в сторону.
– Какой же вы нервный, молодой человек! – смеясь, сказала молодая женщина, вышедшая из машины.
Но Антон не смутился, а скорее обрадовался. Только теперь он вспомнил одну итальянскую кинокартину, в которой подъезжает машина, распахивается дверца, в нее быстро заталкивают жертву, и все: по улице несется машина, такая же, как все, как тысячи.
Другой раз Антон испугался, услышав за спиной топот ног. Оказалось – мальчишки, гоняются друг за другом.
Страх!
Он особенно усилился, когда приехала встревоженная бабушка и сказала, что арестовали Вадика. Теперь все! Теперь уж совесть умолкла, теперь душу захватывал страх и заглушал все.
Хоть бы прошло! Хоть бы прошло! Больше никогда и ничего! Только бы прошло, миновало!
…Вот Антон смотрит в окно и видит, что напротив стоит милицейская машина, густо-синяя с красным околышем, и у него опять похолодело сердце. Что ей тут нужно? Когда она подошла? Может быть, сейчас по лестнице уже поднимаются они и вот-вот раздастся звонок? Но звонка нет, и, выглянув снопа в окно, Антон видит, что машина исчезла.
…Вот он остался дома один, сидит за книгами, готовится к последнему экзамену. И вдруг – звонок! Они. И мамы нет! Как же без мамы?.. Антон разувается и босиком крадется к двери, прижимается к ней ухом и слышит: там кто-то есть! Стоит! Дышит! Антон тоже стоит, но не дышит, старается не дышать. Проходит минута, другая, и тот, кто за дверью, уходит. Антон слышит его шаги по лестнице. Ушел!
…Антон приходит домой, и мама сообщает:
– Тоник, тебя спрашивали.
– Кто?
– Не знаю. Он не сказал. Какой-то молодой человек в плаще.
– Парень?
– Нет, уже взрослый. Он сказал, что зайдет еще.
Когда наконец кончились экзамены, Антон встретил Женю Барскую, и она сказала ему, что Марина на следующее утро уезжает в пионерский лагерь. Зачем она сказала? Может быть, проводить? Нет, нет! Пусть едет! Поскорее пусть едет! И ему нужно ехать. Мама собирается к переезду на дачу, но что значат дача? Это совсем рядом, почти Москва, а ему нужно ехать куда-то далеко-далеко, может быть, бежать. Куда бежать? Как?
Антон слышит по радио очередной очерк о целинных землях, о трудностях и радостях, о трудах и победах.
Вьется дорога длинная,Здравствуй земля целинная…
Антон идет в райком комсомола, он хочет ехать на целинные земли, он согласен на все, он не боится никаких трудностей, он… У него берут заявление, ему предлагают заполнить анкету и говорят: ждите ответа. Он ждет, он считает дни, он начинает собирать вещи…
А между тем, точно моток ниток, запутанный и перепутанный, где-то терпеливо разматывалась и разматывалась ниточка, обнаруживались концы, и она вела за собой чью-то пытливую мысль, чей-то пристальный и неотступный взгляд.
Человек, творя зло, оставляет следы – отпечатки своих ног на земле, отпечатки рук на вещах, потерянную кепку, портсигар, выпавший в пылу борьбы, оторванную пуговицу… Борьба со смертью, которая в течение многих дней шла на больничной койке, кончается победой жизни, врач разрешает потерпевшей говорить, и все становится значительно яснее. Остается проверить то-то и то-то, и – вот оно! – идет возмездие. Начиналось все с шутки, с детской игры и было сначала игрой, шалостью, озорством, потом разнузданностью, хулиганством, глупым бахвальством, – я все могу, и мне все нипочем! – а, наливаясь и развиваясь, приводит к тому, что человек перестает быть человеком. И тогда приходит возмездие.
К Антону возмездие пришло, когда он мирно спал.
Ночью раздался в передней звонок, и мама, шлепая туфлями, пошла отпирать дверь. Когда они, вошли, Антон уже одевался, он все понял.
– Тоник! – с ужасом смотрела на него мама.
– Ну?.. Что я говорил тебе? – сказал появившийся в дверях Яков Борисович, – Какой негодяй вырос!
32
Все сразу рушилось. Все! Ни сына, ни мужа.
Когда увели Антона, Нина Павловна без сил упала на диван. Мыслей не было. Было ощущение бездны, поглотившей весь мир. И из этой бездны раздался вдруг голос:
– Что ты со мной сделала?
Нина Павловна сначала не поняла, кто это говорит, потом открыла глаза и увидела Якова Борисовича. Он стоял над нею в своей нарядной пижаме и с негодованием смотрел на жену.
– Ты понимаешь, что ты со мной сделала? Ну разве теперь могут утвердить мое назначение?
Какое назначение? Ах, да!.. Недавно Яков Борисович пришел с довольной и многозначительной улыбкой.
– Ну, я, кажется, в чины пошел. Сегодня был один «высоковольтный» звонок – метят меня в начальники главка.
Нина Павловна вспомнила все это и все поняла. И тут же в памяти всплыли слова, которыми он только что напутствовал Антона: «Какой негодяй вырос!» Нина Павловна быстро поднялась с дивана и смерила взглядом стоящего перед ней человека. Он был, как всегда: крепкий, красивый, мужественный, и глаза его горели неподдельным огнем возмущения.
Ни слова не сказав, Нина Павловна еще раз смерила взглядом стоящего перед ней человека и ушла в освободившуюся теперь комнату Антона.
И думала она теперь только о сыне. Сначала она надеялась, что все это – недоразумение, страшный сон, который приснился ей в тяжелую, полную кошмарами ночь, но когда она побывала в милиции и узнала, в чем обвиняется Антон, Нина Павловна совсем растерялась. Как идет жизнь! Было время, когда она казалась сплошным розовым туманом, и даже трудности, которые встречались в ней, казались случайностями и перешагивались, словно дверной порог. Даже неудачный первый брак и последующие годы одиночества ощущались Ниной Павловной как те же пороги, через которые нужно шагать, чтобы жить дальше. Но насколько, оказывается, трудно жить, когда возникают вопросы, и раздирают тебя, и обступают со всех сторон: человек начинает думать – так ли я жил? Теперь нужно было многое для того, чтобы жить, и без этого уже нельзя было жить.
А понять все очень трудно. Ведь разбираться сейчас приходилось одной. На бабушку случившееся несчастье подействовало так, что говорить с ней о всех этих вопросах не было никакой возможности, – она очень ослабла, одряхлела, много плакала и вздыхала.
