Оливия Уэдсли - Ты и я
Ему нельзя, конечно, оставаться здесь. С утра надо телеграфировать о своем местопребывании. Он ведь до сих пор ничего не сообщил в Иннишаннон. На этой же неделе придется, несомненно, вернуться туда. Там предстоит целый ряд более или менее важных событий, в которых он должен участвовать.
Он стоял посреди комнаты с незажженной папироской в руках, и зловещий холодок заползал ему в сердце.
Алтея — развод. Надо сейчас же повидаться с поверенным; пусть она берет Иннишаннон, — при одной мысли об этом сердце больно кольнуло, — пусть берет, если согласится продолжать дело. В конце концов — в мире места "много — найдется, где им поскитаться! Да, много! Слишком много, когда хочется одного места, — между горами и морем; места, где пахнет морем и вереском.
Он здесь, он приехал, потому что не мог оставаться там, а приехав — почувствовал, что его тянет назад, что воздух здесь затхлый, что ему надрез Лондон, душно в этой крошечной квартирке.
Он сердито взъерошил волосы.
"Проклятие! Почему вещи теряют свою прелесть! Должно быть, я слишком бурно жил, — вот и реакция!", — угрюмо подумал он. Но в глубине души он знал, что это не так и что истинная причина ему известна.
Угрозой висела над ним альтернатива: либо Иннишаннон, либо Тото. Сохранить одно — значит потерять другое. Только такое предложение может соблазнить Алтею. И тут дело не только в тщеславии: она из тех натур, которые достигают полного развития и самоопределяются только тогда, когда принимают на себя известные обязательства и стараются вполне оправдать доверие.
Она страшная ханжа — уже взяла в свои руки наблюдение за штатом прислуги в отношении благочестия. И вообще она твердо убеждена, что Ник получил наследство не без участия провидения, которому и надлежит деятельно проявлять благодарность. Ник знал — Алтея искренна, и в этом ее сила.
— Милый, в чем же дело? Почему ты не идешь? Прошло уже полчаса, а у тебя волосы совсем растрепанные. Нагнись — вот так! Теперь — чудесно! Herrlich, как мы говорили в Вене. Ну, идем!
Тото схватила его за руку и потащила в другую комнату, где терпеливо ждал Анри с блюдом в руке.
После кофе, очень вкусного и очень крепкого, хорошего завтрака и папироски жизнь стала казаться уже более привлекательной и менее запутанной.
— Ну, а теперь, — сказала Тото, закурив папироску и облокотившись о стол, — расскажи мне все. По душе ли тебе роль землевладельца и перемена имени? Сколько твоих изображений я перевидала за это время в иллюстрированных журналах. На всех ты хуже, чем на самом деле. Но я все-таки все вырезала. Говори же, любимый мой, опиши мне все, как было. Ужасно хочется знать.
— Иннишаннон очень красивый, тебе бы понравился, — сказал Ник. — Архитектура конца шестнадцатого и конца семнадцатого века. Его сожгли инсургенты и вновь восстановили.
— Влево от нас, — перебила его Тото, — вернее, прямо против, — портрет нынешнего лорда, видного джентльмена с рыжими, как у его предков, волосами, обратите внимание! — Она расхохоталась. — Ах ты, мой медведик, ты заговорил точь-в-точь, как Бедекер!
Ник рассмеялся в свою очередь; но настроение его немного упало, так как Тото, видимо, его описание не импонировало. Он сказал с усилием:
— Что же мне сказать тебе? Что Иннишаннон великолепен? Да, он совсем не поддается описанию.
Она жестом остановила его.
— Пойдем. Оденемся и проведем день по-нашему.
Но при всем старании двух людей нельзя вернуть прежнего беззаботного настроения, если в жизни одного из них появились новые интересы извне.
Ник повез Тото в Сассекс. Солнце светило ярко; вместо боярышника распустился шиповник, чудесно пахло сеном, и они завтракали, и гуляли, и болтали, но Ник все время думал про себя об Иннишанноне. Он решил телеграфировать из одной деревушки Вернею, разорвал первую телеграмму и послал другую, в самом решительном тоне, Алтее.
День был довольно приятный, но, к несчастью, влюбленные не признают слова "довольно". Тото, по крайней мере, не признавала, и радость ее потускнела, а затем у нее разболелась голова. Они вернулись домой рано. И с наступлением сумерек настроение Ника почему-то прояснилось; вернулась радость любви.
— А в чем было дело? — шепотом спросила Тото, и он попытался объяснить ей.
— Реакция, надо думать, голубка! Время было до чертиков трудное во многих отношениях, и я сбежал к тебе, чувствуя, что не могу больше выдержать без тебя. Ехать было довольно душно, и перед тем я целый день провозился с адвокатами. Это наследство осложнило положение. Я почти жалею, что получил Иннишаннон.
— Разве это помешает нам быть счастливыми? — задумчиво спросила Тото, — разве это сильно свяжет нас, хочу я сказать?
— Нет. Почему же? — Но тон был неубедительный.
Следующие несколько дней они были счастливы; адвокаты подавали надежду; они, не задумываясь, отвергли мысль соблазнить Алтею уступкой Иннишаннона.
— Подкуп и взятка, дорогой лорд Иннишаннон!
Ник оставался в Лондоне, рассчитывая, что все уладится, и постоянно откровенно толковал с Тото об Иннишанноне и о том, что "мы" там сделаем. Ведь множество людей разводятся, уверял он себя, и дела заканчиваются быстро.
Они с Тото исчезнут на месяц или на два и вернутся к осени в Иннишаннон; мысленно он представлял себе Иннишаннон, одетый багрянцем осени.
Он побывал, созвонившись, у Вероны, которая встретила его чрезвычайно холодно; Ник вкратце, но очень любезно обрисовал ей перспективы будущего.
Верона смотрела на него, пока он говорил. Как он красив и как молодо выглядит! О, если Тото будет леди Иннишаннон — другое дело! В конце концов, сейчас все быстро забывается, да и мало кто знает пока… Скандал не стал еще общим достоянием. Даже Чарльзу Треверсу она сказала, что Тото "чувствует себя не совсем хорошо, живет у друзей и сегодня уезжает с ними в деревню".
Ник продолжал:
— Я знаю, вы должны считать мое поведение непростительным, — оправданий мне нет, но причина одна: я люблю Тото.
Он сидел, опустив глаза, и Верона с удивлением заметила, что он густо покраснел. Подняв голову, он встретился с ней глазами и закончил уже стоя:
— В этом — все. До последних нескольких месяцев я не знал, что такое счастье.
Он уходил, когда вошел Рагос. И, как это ни странно, оба с первого же взгляда понравились друг другу. Рагос проводил Ника до дверей.
— Я был у Тото. Ведь я ее отчим, хотя Верона и не хочет пока объявлять о нашем браке. Если могу быть чем-нибудь полезен, располагайте мной в любое время.
— Весьма благодарен, — сухо ответил Ник. Вернувшись домой, он застал Килмора беседующим с Тото.
Когда они остались одни, адвокат сказал:
— Дурные вести. Леди Иннишаннон забрала назад свое прошение о разводе.
Он пристально посмотрел своими ясными глазами Нику в лицо.
— Я предложил бы съездить вместе в Ирландию и повидать поверенного леди Иннишаннон. Мы могли бы сообща обсудить положение. Иногда это дает прекрасные результаты.
— Мысль хорошая, — сказал Ник. — Я могу ехать завтра, если это вас устраивает.
Тото он сказал, что должен ехать по делам обратно в Иннишаннон.
— Вернусь при первой возможности, голубка.
Последний вечер они решили провести дома. После обеда потанцевали под граммофон. Но вдруг Тото сказала:
— Жарко. Поедем куда-нибудь. Поедем к реке.
Захватили купальные принадлежности.
Когда Лондон остался позади, на Хаммерсмис-бридже с реки им пахнул в лицо свежий, почти холодный ветер.
— Ну, что я говорила? — торжествовала Тото. — В реке будет божественно.
Было около часу, когда они доехали до Кукхэма с его скучными живописными домиками, расположившимися у излучины реки.
Великолепная луна обливала все своим сиянием, в воздухе носился запах цветов.
— О, как хорошо жить и любить! — воскликнула Тото, скользнув в воду — белым росчерком по ее темной поверхности.
Ник плыл подле нее.
— Берегись водорослей, Бэби!
Он поддерживал ее, а она, глядя на него, смеялась, вся освещенная луной.
Они обсушились на берегу, уходя ногами в холодную траву.
— Я словно обновилась, — весело сказала Тото, но по пути домой она ежилась от холода, и по приезде Ник прежде всего приготовил для нее стакан виски с содовой. — Ты должна выпить, голубка! Смелей!
Тото выпила и сделала гримаску.
— Я не могла бы спиться, — решительно констатировала она, — как могут люди пить! Вкус препротивный и щиплет в носу. Мужчины странный народ. Сколько они могут выпить! У тебя разве не жжет во рту?
— О, у меня рот совсем иной, чем у тебя, — уверял ее Ник. Он сидел на кровати, болтая с ней и смеясь, хотя его беспокоили красные пятна, которые горели на ее белых щечках.
Она прикорнула около него, положив головку к нему на плечо.
— Убаюкай меня.
