Симона Бовуар - Все люди смертны

Меньше чем через год, 14 января 1526 года, был подписан Мадридский договор. Франциск отказывался от всех прав на Италию, признавал притязания Карла на Бургундию, выходил из антиимперской лиги и обещал Карлу помощь против турок. В качестве гарантии он оставлял заложниками своих сыновей. Карл лично проводил его до Торрейхон-де-Вилано, в нескольких лье от Мадрида. Обняв короля в последний раз, он, отведя его в сторону, сказал:

— Брат мой, полностью ли вы осознаете то, о чем мы договорились? Скажите честно, есть ли у вас намерение исполнить это?

— Я намереваюсь все исполнить, — ответил Франциск. — Если вы удостоверитесь в том, что я повел себя иначе, я соглашусь, чтобы вы считали меня врагом или отступником.

Я узнал об этих словах от Карла лишь на обратном пути, но я заметил очаровательную улыбку, которую французский король адресовал Карлу, видел, как он приподнял свою украшенную перьями шляпу, приветствуя императора широким жестом, потом во весь дух припустил по байоннской дороге.

Палец Карла Пятого пересек синий океан, остановившись в маленьком черном кружке: Веракрус!

Впервые географы нарисовали внешние контуры Нового Света — населенная большеногими индейцами Огненная Земля, где Магеллан обогнул мыс. На желто-зеленых континентах, омываемых морями, они начертали волшебные названия: Америка, Терра Флорида, Терра Бразилия. Я в свою очередь ткнул пальцем в новенькую карту: Мехико.

Это была всего лишь черная точка на листе бумаги, но это также была столица Кортеса, расположенная среди озер, отражавших ее великолепие, на нагорье с самым прозрачным воздухом. На месте сожженных старых кварталов Мазелтана, Текопана, Арталако, Кульпупана ныне были построены четыре района: Сан-Хуан, Сан-Пабло, Сан-Себастьян и Санта-Мария. В городе с широкими улицами возвышались церкви, больницы, монастыри, школы. А на окружавших столицу пустынных территориях уже возникали новые города. Я провел пальцем вдоль темной линии, обозначавшей Кордильеры-Анды с заснеженными вершинами, обозначив к западу от горной цепи девственные земли, где было написано: Терра Инкогнита.

— Эльдорадо, — мечтательно выдохнул я. — Писарро сейчас пересекает эти горы.

Я прикоснулся к линии, обозначавшей расположенный в трехстах семидесяти лье от островов Зеленого Мыса меридиан, который после Тордесильясского договора разделял португальские и испанские владения.

— Наступит день, — прошептал я, — когда мы сотрем эту границу.

Карл поднял взгляд к портрету Изабеллы: она улыбалась из рамы — прекрасная и величественная, со светло-каштановыми волосами.

— Изабелла никогда не сможет получить права на португальскую корону.

— Кто знает? — откликнулся я.

Взгляд мой, миновав Индийский океан, блуждал по землям пряностей, от Молукского архипелага до Малакки и Цейлона. Племянники Изабеллы могли умереть, или же, быть может, мы вскоре станем настолько сильными, чтобы развязать войну, в результате которой Карлу будут принадлежать весь полуостров и заморские территории: король Франции побежден, и у нас теперь развязаны руки.

— Вы ненасытны! — весело бросил Карл.

Он поглаживал шелковистую бороду, на его цветущем лице смеялись синие глаза; теперь это был мужчина крепкого телосложения, он выглядел почти моим ровесником.

— Почему бы нет? — ответил я.

— Нужно знать меру своим желаниям. — Он покачал головой.

Я оторвал взгляд от желто-синей карты. Я оглядел лепной потолок, гобелены, картины; в честь прибытия Изабеллы дворец в Гранаде затянули драгоценным шелками; в саду журчали фонтаны; вода струилась между олеандрами и апельсиновыми деревьями. Я подошел к окну. Королева медленным шагом прогуливалась по аллеям в окружении придворных дам; на ней было длинное платье из красновато-коричневого с золотистым отливом шелка. Карл любил ее. Он любил этот дворец, водоемы, цветы, красивые одежды, гобелены, сытное мясо, пряные соусы, любил смеяться. Вот уже год он был счастлив.

— Вы не хотите создать всемирную империю? — задал я вопрос.

— Нет. Завершим то, что начато. Этого достаточно.

— Мы завершим это, — кивнул я.

Я улыбнулся. Да, я не мог умерить свои желания. Я не мог прекратить обставлять дворец, любить женщин, слушать музыку, быть счастливым. Но мне нравилось то, что Карлу стала доступна такая умиротворенность. Мне вспомнился хилый новорожденный младенец, сонный подросток, нерешительный юноша, которого я мысленно обещал себе сделать императором; я восхищался этим спокойным красивым мужчиной, сознавая, что его могущество и его счастье сотворены мною. Я выстроил мир и дал жизнь этому мужчине.

— Помните? — спросил я его. — Вы сказали мне: «Я совершу великие дела…»

— Помню.

— И вот вы уже сотворили мир. — При этих словах рука моя легла на карту с волшебными названиями.

— Это благодаря вам, — произнес Карл. — Вы указали мне мой долг.

Успехи Кортеса, победа в битве при Павии, брак с Изабеллой представлялись ему ясным знаком того, что он повиновался Божьей воле. К чему сегодня сожалеть о смерти нескольких толп краснокожих или чернокожих? Восемь дней назад на рейде Санлукара я лично наблюдал за погрузкой растений и животных, отправляемых мною Кортесу с тем, чтобы он приспособил их к климату Индий. Армада готовилась поднять паруса и отплыть к новым континентам. На набережных громоздились горы тюков с товарами, которые грузили на галеоны и даже на военные парусники. Теперь в путь отправлялись не солдаты, а фермеры, колонисты. Карл посылал в Веракрус доминиканских и францисканских монахов, чтобы те занялись больницами и школами. По моему личному указанию был открыт широкий кредит толедскому доктору Николасу Фернандесу для снаряжения экспедиции; с ним ехали натуралисты, чтобы составить каталог американской флоры и фауны, и географы, чтобы выверить новые карты. Суда доставляли переселенцам в Новую Испанию сахарный тростник, побеги виноградной лозы, шелковицу, коконы шелкопряда, кур, петухов, баранов, овец; они уже разводили ослов, мулов, свиней, сажали апельсиновые и лимонные деревья.

Карл произнес, ткнув в маленький черный кружок, представлявший Мехико:

— Если Господь продлит мне жизнь, то в один прекрасный день я поеду туда, чтобы собственными глазами взглянуть на дарованное Им королевство.

— С вашего позволения, я отправлюсь с вами! — воскликнул я.

На миг мы застыли рядом, грезя наяву: Веракрус, Мехико. Для Карла это была всего лишь мечта: Индии далеко, а жизнь коротка, но я-то, я увижу их, как бы ни сложились обстоятельства. Я резко поднялся.

Карл с удивлением посмотрел на меня.

— Я возвращаюсь в Германию.

— Вы уже заскучали?

— Вы решили собрать новый выборный сейм. К чему откладывать?

— Даже Господь отдыхал на седьмой день, — мягко заметил Карл.

— Так то Бог, — ответил я.

Карл улыбнулся. Он не мог понять мое нетерпение. Через минуту он отправится к себе, чтобы в соответствии с протоколом одеться для вечернего пира; он съест несколько больших паштетов, будет слушать музыку, улыбаясь Изабелле. Я же не мог более ждать; я слишком долго ждал; пусть же наконец настанет тот день, когда я, оглядевшись вокруг, скажу: «Я кое-что мог, и вот, что я сделал». В тот миг, когда перед моим взором предстанут города, вырванные из сердца земли по моему желанию, равнины, заселенные моими мечтаниями, тогда я смогу, подобно Карлу, с улыбкой откинуться в кресле, тогда я почувствую, как жизнь моя мирно пульсирует в груди, не толкая меня в будущее; время вокруг меня обратится в большое тихое озеро, где я пребуду в покое, точно Господь во облацех.

Несколько недель спустя я вновь ехал по Германии. Мне казалось, что теперь я достиг своей цели: крестьянский бунт напугал князей, скоро станет возможным урегулирование вопроса с Лютером и объединение всех государств в единую федерацию. Тогда я смогу обратить внимание к Новому Свету, чье процветание отразилось на старом континенте. Я смотрел на опустошенную сельскую местность. В разрушенных деревнях уже возводились новые дома; мужчины возделывали поля, лежавшие под паром, а женщины на порогах домов укачивали новорожденных. Я с безразличием вглядывался в следы пожаров и побоищ. Что, в конце концов, важно? — думал я. — Мертвых уже нет. Живые живут; мир всегда наполнен. На небе всегда светит солнце. Оплакивать некого и жалеть тоже не о чем.

— Мы так никогда не закончим! — гневно воскликнул я. — Наши руки никогда не будут свободны!

Прибыв в Аугсбург, я узнал, что Франциск Первый, забыв о своих клятвах, объединился с папой Климентом Седьмым, а также с Венецией, Миланом и Флоренцией, чтобы возобновить войну против императора; он также вступил в союз с турками, которые уже разбили двадцатитысячную армию под командованием Людовика Венгерского и всерьез угрожали христианскому миру. Пришлось опять откладывать свои планы и заниматься тысячей неотложных дел.