Симона Бовуар - Все люди смертны

Симона де Бовуар

Все люди смертны

Жан-Полю Сартру

Пролог

Глава 1

Поднялся занавес. Регина поклонилась и улыбнулась; в свете большой люстры на разноцветных платьях и темных пиджаках замерцали розовые пятна; на лицах проявились глаза, и в каждом зрачке кланялась и улыбалась Регина; раскаты водопада, грохот лавин наполнили старый театр; непреодолимая сила оторвала ее от земли, метнув в небо. Она вновь поклонилась. Занавес опустился, и она, ощутив, что держит Флоранс за руку, порывисто высвободилась и направилась к выходу.

— Пять вызовов, это хорошо, — сказал режиссер.

— Хорошо для провинции.

Она спустилась по ступенькам, ведущим в фойе. Они ждали ее с цветами; разом она вновь спустилась на землю. Когда они сидели в тени, невидимые, безымянные, было неизвестно, кто они; можно было представить, что ты перед сонмом богов; но стоило увидеть их по отдельности, и ты тотчас оказывался перед жалкими, незначительными людьми. Они говорили то, что положено: «Гениально!», «Потрясающе!» — в глазах их светился энтузиазм; тусклый огонек, который зажигался лишь по определенным случаям, из экономии, и его гасили, едва отпадала надобность. Они окружили и Флоранс, они принесли ей цветы, а чтобы заговорить с ней, затеплили в глубине глаз огонек. Будто можно любить нас обеих! — с гневом подумала Регина. Брюнетка и блондинка — такие разные и завершенные типажи! Флоранс улыбалась. Ничто не препятствовало ей поверить, что она не менее талантлива, чем Регина, и столь же красива.

Роже ждал Регину в ее гримерной; он обнял ее со словами:

— Сегодня ты играла хорошо, как никогда!

— Слишком хорошо для такой публики, — заметила Регина.

— Тебе так аплодировали, — вставила Анни.

— О, Флоранс они аплодировали ничуть не меньше.

Усевшись перед зеркалом, Регина принялась расчесывать волосы, а Анни расстегивала на ней платье. Регина подумала: Флоранс нет до меня дела, так с чего мне беспокоиться о ней… Но мысли о Флоранс все же не выходили из головы, и в горле оставался горьковатый привкус.

— Это правда, что Санье здесь? — спросила она.

— Да. Он прибыл из Парижа восьмичасовым поездом. Приехал провести уик-энд вместе с Флоранс.

— Он действительно влюблен, — заметила Регина.

— Поговаривают.

Она встала, спустив платье на пол. Санье ее мало интересовал, он даже казался ей несколько нелепым; и все же слова Роже задели ее.

— Интересно, что об этом скажет Маско?

— Он много чего прощает Флоранс, — откликнулся Роже.

— Так Санье не против Маско?

— Полагаю, он не в курсе, — ответил Роже.

— Я тоже так полагаю, — сказала Регина.

— Они ждут нас в баре «Руаяль», чтобы пропустить по стаканчику. Мы идем?

— Ну конечно. Пойдемте.

Свежий ветер поднимался от реки к собору, к его проступавшим в темноте резным башням. Регина вздрогнула.

— Если «Розалинда» пройдет успешно, я зарекусь гастролировать в провинции.

— Пьесу ждет успех, — подтвердил Роже. Он сжал руку Регины. — Ты будешь большой актрисой.

— Она уже большая актриса, — сказала Анни.

— Спасибо, вы очень любезны.

— А ты что, не согласна с нами? — спросил Роже.

— Да что это доказывает? — бросила она, поплотнее закутав шею шарфом. — Необходим знак. К примеру, ореол над головой, вот тогда понимаешь, что ты Рашель или сама Дузе…

— Будут тебе знаки! — весело откликнулся Роже.

— Как знать. Тебе хорошо, ты не честолюбив.

Он рассмеялся:

— А кто тебе мешает следовать моему примеру?

Она тоже усмехнулась, только не слишком весело.

— Я сама, — сказала она.

В конце темной улицы светился вход. Это был бар «Руаяль». Они вошли. Регина тотчас заметила их — они сидели за столом вместе с другими членами труппы. Санье приобнял Флоранс, он держался очень напряженно в своем элегантном английском драповом костюме и смотрел на Флоранс хорошо знакомым Регине взглядом, она часто подмечала такое выражение у Роже; Флоранс смеялась, обнажая в улыбке красивые, по-детски мелкие зубы; она словно вслушивалась в слова, которые Санье только что произнес или вот-вот произнесет: «Ты будешь большой актрисой. Ты непохожа на других женщин». Регина сидела рядом с Роже. Санье ошибается, думала она, Флоранс тоже ошибается; она всего лишь бездарная девчонка; никто из женщин не может сравниться со мной. Но как доказать это? В ней, как и во мне, живет уверенность в собственных силах. И потом, ей до меня нет дела, тогда как меня она ранит в самое сердце. Но я еще всем покажу! — мысленно поклялась она.

Она достала из сумки маленькое зеркальце и притворилась, что подкрашивает губы; ей необходимо было видеть себя; Регине нравилось собственное лицо: блестящие светлые волосы, твердый очерк высокого лба и носа, чувственность рта, смелое выражение синих глаз; она была красива яркой, особенной красотой, которая сразу бросалась в глаза. Ах, если бы я могла раздвоиться! — подумала она. Раздвоиться на ту, что говорит, и ту, что слушает, ту, что живет, и ту, что смотрит, как бы я себя любила! Я бы никому не завидовала. Она закрыла сумочку. В эту минуту тысячи женщин самодовольно улыбались собственному отражению.

— Потанцуем? — предложил Роже.

— Нет, не хочется.

Санье и Флоранс поднялись и пошли танцевать; танцевали они неважно, но они не знали об этом и были счастливы, в их глазах сияла вся мощь любви; великое действо разворачивалось между ними так, словно на земле это случилось впервые и словно до них Регина никогда не любила. Все как в первый раз, в смятении и нежности мужчина возжелал женщину, и в первый раз женщина, оказавшись в объятиях мужчины, ощутила себя воплощенным божеством. Расцветала новая весна, единственная, как всякая весна, а Регина была уже мертва. Она стиснула кулаки, вонзив в ладони острые ногти. Отрицать бесполезно; никакой успех, никакой триумф не могли помешать тому, что в этот миг Флоранс царила в сердце Санье. Не выношу ее, терпеть ее не могу!

— Хочешь вернемся? — предложил Роже.

— Нет.

Регине не хотелось уходить; ей хотелось наблюдать за ними. Глядя на них, она думала: «Флоранс лжет Санье; Санье заблуждается насчет Флоранс, их любовь основана на недоразумении». Но стоит оставить их наедине: Санье, не ведающего о двуличности Флоранс, и Флоранс, избегающую думать об этом, — их любовь будет невозможно отличить от подлинной большой любви. Ну почему я такая? — думала Регина. Когда люди рядом со мной живут, когда они влюблены и счастливы, мне кажется, что они убивают меня.

— Вы что-то сегодня грустны, — сказал Санье.

Регина вздрогнула. Они смеялись, танцевали, выпили несколько бутылок вина. Дансинг уже почти опустел; она не заметила, как прошло время.

— После спектакля мне всегда грустно, — сказала она, силясь улыбнуться. — Вам хорошо, вы писатель: книги останутся навсегда, а вот нами восхищаются недолго.

— Разве это важно? — сказал Санье. — Важно, чтобы вам удавалось то, что вы делаете.

— Зачем? Для кого?

Он был чуточку пьян; лицо его оставалось бесстрастным, будто вырезанным из дерева, но на лбу обозначились прожилки. Он тепло произнес:

— Я уверен, вы обе добьетесь исключительного успеха.

— Исключительного успеха добиваются многие! — парировала Регина.

Он рассмеялся:

— Вы слишком требовательны к себе.

— Да, это мой недостаток.

— Это первейшее достоинство.

Он дружелюбно смотрел на нее, и это было хуже, чем полное пренебрежение. Ведь он видел ее на сцене, мог оценить, и все же предпочел Флоранс. Правда, он был другом Роже, правда и то, что Регина никогда не пыталась соблазнить его. Хотя они были знакомы, и он любил Флоранс.

— Спать хочется, — вздохнула Флоранс.

Музыканты уже укладывали инструменты в футляры и расходились. Флоранс удалилась под руку с Санье. Регина взяла Роже за руку; они двинулись по улочке вдоль свежеоштукатуренных домов, украшенных вывесками, напоминавшими о цвете витражей: «Зеленая Мельница», «Синяя Обезьяна», «Черный Кот»; старухи, сидевшие на пороге домов, окликали их. Потом потянулись провинциальные улочки, дома с деревянными ставнями, в которых были прорезаны сердечки. Уже светало, но город спал. Отель спал. Роже, потянувшись, зевнул:

— Вот-вот засну.

Регина подошла к окну, выходившему в сад, и приоткрыла решетчатую створку.

— Этот тип уже встал! — удивленно заметила она. — Почему он просыпается в такую рань?

Внизу в шезлонге расположился мужчина, застывший в неподвижности, будто йог. Она видела его каждое утро. Он не читал, не спал, ни с кем не разговаривал; он просто сидел, уставившись в небо, покоился без движения посреди лужайки с самого рассвета и до поздней ночи.